Роберт Липаруло - И приидет всадник…
— Бывают вещи, которые за деньги не купишь, — ответил Хюбер. — Ты ведь знаешь лорда Уинстона?
Это был Смотритель, владевший большим имением близ Лондона. Пип кивнул.
— У бедняги проблемы. У него… э-э-э… склонность к маленьким мальчикам. Буквально несколько месяцев назад родители одного из юных гостей его дома выдвинули обвинения. Да еще и подкрепив их результатами медицинских анализов. Если я назову тебе сумму, которую мы потратили, и имена людей, которых задействовали, чтобы замять это дело, Пип, ты свалишься от сердечного приступа. Тем не менее наклонности лорда Уинстона едва не стали достоянием общественности. Оставалось всего ничего, — Хюбер показал большим и указательным пальцем расстояние, где поместилась бы разве что крупинка соли. — Общественность могла настоять на расследовании, в ходе которого могли вскрыться и другие опрометчивые поступки. В итоге никакие деньги и действия не спасли бы нашего лорда от тюрьмы — ему оставалось бы разве что перерезать себе вены.
Хюбер посмотрел на кальян, словно только сейчас о нем вспомнил, сунул в рот мундштук и затянулся. Выдохнув дым, проследил, как клубы его поднимаются к потолку.
— Дело в том, Пип, что у нас у всех есть пристрастия, за которые нас могли бы упрятать за решетку или забить до смерти в темном переулке. Особенно это касается богатых. Мы вкусили столько свободы, сколько позволяет нам этот пуританский мир. Мы хотим вкусить остальное, не рискуя потерять все. Когда мы будем составлять правила и сосредоточим в своих руках все средства, мораль и общественное мнение станут… — он сделал еще одну затяжку и выдохнул дым, — …неосязаемыми, как дым.
Пипу стало дурно. Неужели всему причина необузданная тяга реализовать запретные желания? Неужели грех настолько притягателен? Гордыня, алчность, зависть, гнев, обжорство, леность, похоть. Данте не все сказал: эти семь смертных грехов пагубны не только для тех, кого обуревают, но и для всех, кто окажется у них на пути.
— И все ваши усилия, — сказал он, не в силах скрыть отвращение, — все, чего добились Смотрители на протяжении пятидесяти поколений, — все это для того, чтобы реализовать свои извращенные желания?
— Для того чтобы испытать все. Жизнь во всей ее полноте. У нее не должно быть никаких ограничений, вообще никаких.
— Но царство антихриста, по пророчеству, продлится лишь несколько лет. — Пип не мог свыкнуться с мыслью о таком глупом применении времени, денег и душевных сил.
— Семь лет, — уточнил Хюбер. — Но это число ведь не на камне выбито.
— Что значит: «не на камне»? Вы надеетесь, что это пророчество не сбудется?
— Сатана знает Бога лучше, чем кто-либо другой; очевидно, он рассчитывает на победу в Армагеддоне, хоть в Библии и сказано, что Сатана потерпит поражение. А иначе — зачем бы он стал что-то предпринимать? Не исключено, что он уже много раз нарушал Божью волю и Его предначертания. Может быть, пророчество — не что иное, как агитационная кампания со стороны Бога. «Ребята, ей-богу, на этот раз мы точно победим!»
— Что-то я не верю.
— А я — так вполне. Вседозволенность в наслаждении — люди убивали и погибали за один день такой жизни. А представь себе семь лет! А что, если — зная, что именно приведет антихриста к падению, мы сможем предотвратить его ошибки — что, если удастся протянуть десять, а то и тридцать лет? А вдруг мы построим нерушимую и вечную империю? Тогда ты уже не будешь скептически хмыкать, как сейчас, а?
Пип только молча моргал. Как ответить на такой вопрос?
— Мне хотелось бы избежать наших прошлых ошибок, — примирительно сказал Хюбер. — Ненужных расходов, напрасного кровопролития.
Интересно, что из названного его больше беспокоит, подумал Пип.
— Как вы собираетесь этого добиться? — спросил он вслух.
— Избавляться от лишних претендентов на трон, покуда я исполняю свои обязанности.
— Тогда проще всего убить его, разве нет?
— Я уже выступил против него открыто. Теперь если Скарамуцци умрет, даже в результате несчастного случая или сердечного приступа, меня и некоторых моих коллег, которые меня поддерживают, ждет такая же участь — в качестве наказания, чтобы впредь несогласные не прибегали к таким методам. Мы демократическая организация. Меньшинство подчиняется большинству. Вначале он должен лишиться поддержки Совета.
— Но… — Пип замолчал, собираясь с мыслями. Он, конечно, не хотел предлагать действия, направленные против Люко, ему было просто любопытно. У Хюбера и остальных Смотрителей ответ на этот вопрос наверняка был наготове, не могли же они об этом не думать. — Разве преждевременная смерть не стала бы доказательством, что он не антихрист?
— Хотел бы я, чтобы все было так просто! — Смешок Хюбера был сухим и холодным, как звяканье льда в пустом стакане. — Тогда мы палили бы в каждого, кто казался бы нам заслуживающим внимания кандидатом. А если он сумеет увернуться… или оружие заклинит… или он будет ранен и выживет, — что тогда думать? Считать это совпадением или проявлением сверхъестественных сил? Пришлось бы проверять еще раз — но и тогда уверенности не прибавится. Нет, если бы он умер и ожил или пули отскакивали бы от него, тогда, наверное, мы получили бы определенный, удовлетворяющий нас ответ. А если он умрет и не воскреснет — значит ли это, что он не был антихристом? Или мы помешали пророчеству осуществиться? Навсегда! Или просто отсрочили неизбежное: душа антихриста, не знающая покоя, пока не осуществится пророчество, воплотится в новое тело в следующем поколении? Никто этого не знает, и Совет пришел к общему мнению, что пытаться убить кандидата — шаг опрометчивый. Во всяком случае до тех пор, пока он считается кандидатом.
— Да, ситуация затруднительная.
— Вот почему ты нам нужен, Пип. Вы со Скарамуцци друзья детства. Тридцать лет ты был ему ближе, чем брат. Я думаю, что тебе абсолютно точно известно, что он не тот, за кого себя выдает, и ты наверняка знаешь, как это можно со всей определенностью доказать. У тебя наверняка даже есть доказательства.
Он пристально смотрел Пипу в лицо, вероятно, ища подтверждения своим словам. Пип постарался ничем себя не выдать.
— Я сказал «ближе, чем брат», — продолжал Хюбер, — но Скарамуцци жестоко с тобой обращался, ведь правда? Ты у него вместо собаки.
— Он добр ко мне, — произнес Пип, напрягшись.
— Как хозяин к своему рабу. Ты ему полезен.
Хюбер отвинтил крышечку на патрубке рядом с тем местом, куда подсоединялась трубка, затем взял с подноса вторую такую же трубку и стал привинчивать ее на место крышечки.
— Вместо того чтобы быть его псом до тех пор, пока вашу лавочку не прикроют — и не перебьют всю свору вместе с хозяином, — переходи на мою сторону. Дай мне необходимые сведения, чтобы я мог его разоблачить. В моей организации ты получишь хорошую должность, хорошее жалованье, а главное — гарантию на продолжение существования.
Хюбер приглашающе протянул ему вторую трубку. В другой руке он продолжал держать свою. Присоединив к кальяну второй мундштук, он как бы предлагал Пипу сообща выкурить трубку мира. Принять ее — значит согласиться предать Люко.
Пип, застыв, смотрел на протянутый мундштук, из которого вился ароматный дымок, то исчезая во тьме, то вновь возникая в зыбком свете стоявшей на столе свечи. Он знал: независимо от того, примет он эту трубку или нет, жизнь его изменится. Такие люди, как Хюбер, не смиряются с отказом. Люко прекрасно знал о желании Хюбера дискредитировать его, так что Пип не мог навредить Хюберу, пересказав Люко содержание этой беседы. Но если Хюбер обнаружит, что Пип не собирается ему помогать, то скорее всего просто убьет его, чтобы хотя бы таким образом навредить Люко. Если он поможет Хюберу — а у него действительно было то, что искал немец, — ему придется спрятаться до тех пор, пока Люко не убьют. А потом он заживет так, как никогда не жил, прислуживая Скарамуцци… если Хюбер сдержит свое слово. Если сдержит.
Струйка дыма, завиваясь сложными спиралями, уплывала со света в непроглядный мрак — «в точности как моя жизнь», подумал Пип.
21
По тому как Брейди вдруг втянул воздух и непроизвольно прикрыл пальцами рот, Алиша поняла, что запись, которую он просматривал, дошла до отрубленной головы. Ей было бы даже приятно, что ЦМП способен так точно воспроизвести реальность, если бы речь шла не о столь ужасных подробностях. Через восемь минут Брейди сорвал с головы наушники, словно в них раздался оглушительный визг. Дышал он чаще обычного.
— Я думал, что готов ко всему, — сказал он, встретившись взглядом с Алишей.
— Вот если бы ты был тогда с нами… — кивнула она.
— У меня сейчас такое ощущение, что я был. Я почти чувствовал запах крови.
