Александр Юрин - Вечное Солнце Припяти
Там что-то случилось!
Потом я вспомнила, что папа сегодня дежурит на станции… Вертолёт словно уловил мою мысль — он ринулся вперёд! Сквозь рёв двигателя я слышала, как звенит воздух!.. Потом я ощутила падение… Меня сбросили на станцию, будто пытались затушить пожар тем, что осталось от моего тела…
Когтистая лапка была уже в пятках! Я неслась к земле, но той всё не было!.. Потом я увидела огромное солнце!.. Оно потухало, а вокруг царил холод… Откуда-то возник тот самый скрежет… Я поняла, что это их логово…
Оно там, под станцией…»
10.12.2012 г. Украина. Чернобыльская зона отчуждения.
К Заполью выходим в 17:30. Начинает смеркаться… Скорее всего, ужас отчуждения многократно возрастает именно от этого. Мне кажется, будто мы и впрямь идём по кладбищу, а покосившийся частокол окружает вовсе не разваливающиеся домишки, а самые настоящие могилы… Фонарные столбы — словно кресты! Сквозь вечерний сумрак я всё же различаю их правильные очертания на фоне разросшихся деревьев… В этих заросших могилках похоронена прежняя жизнь. Там радость и боль, смех и слёзы, радость и печаль… Все человеческие эмоции, закинутые современным безразличием и захороненные под пластами времени…
А над всем этим царят грех и уныние…
Мне становится больно. Я вижу, что с некоторых домиков, сорван шифер… Это вовсе не проделки ветра и даже не след бежавшего времени…
Это всё человек.
Это они… Мародёры. Их не останавливает ничто. Они крадут чужую жизнь… Чужие воспоминания и эмоции. Они как слепые трутни, выполняющие приказания пошлого мышления. Они запрограммированы просто растаскивать крупицы прошлого, подобно тому, как все мы перетаскиваем на подошвах уличную пыль с места на место… Им не до чего нет дела. По сути, они мертвы уже при жизни, а их тела заняты угодливыми демонами, готовыми пойти на что угодно, ради удовлетворения собственной корысти и достижения наживы!
Волков идёт мимо деревянных «холмиков» уверенным шагом. По сторонам не смотрит. Естественно, он всё это видел уже не раз… Ему намного легче. Возможно, он вообще ничего не чувствует… Хотя вряд ли. В какой-то момент я всё же начинаю понимать, отчего Волков так спешит — он стремится поскорее избавиться от навалившейся на плечи тоски.
Именно так проходят кладбище.
Внезапно я понимаю, что слышу собачий лай… Кто это? Волки или одичавшие псы?.. Нет, это точно не волки. Волки не умеют лаять. А чем лучше свора одичавших собак? Собак, которых здесь просто бросили. Ведь не сами же они сюда прибежали, в поисках покоя и умиротворения… Желание обрести покой — свойственно лишь существам мыслящим. Животным же просто не нравится, когда к ним пристают без дела… Оттого они и бегут прочь.
На осознанное одиночество себя обрекает только человек.
Оборачивается Волков. Он будто и впрямь читает все мои мысли…
— Тут Полищуки живут… «Самосёлы». Это Дымок их, нас учуял.
— Дымок?
— Да дворняга обычная, без всякой родословной… Испугался, небось?
— Да есть немного…
— Это естественно. Особенно, когда не ждёшь…
— А что это за Полищуки такие?
— Как тебе сказать… По сути, Полищуки — коренные жители Полесья. Это как раз и есть северо-восток Украины, плюс юго-восток Белоруссии. Вся казуистика вокруг их самосознания происходит. Живут обособленно, на первый взгляд больше похожи на староверов… Однако на деле поклоняются нашему общеизвестному и легкодоступному богу…
— Легкодоступному?..
— А как ещё сказать?.. Ему же не нужны всяческие жертвоприношения или ритуалы… Бухнулся на колени и проси. Будет на то его милость, достигнешь заоблачных высот, а — нет… так и спросу никакого.
— Всё равно странно как-то звучит…
— Да нормально звучит!
— Так что же там, с Полищуками?
— Да, собственно, всё… Что знал — рассказал. Существует там у них какой-то собственный этнос… Но надо думать, что наличие единого бога ему не особо противоречит…
Понимаю, что Волков не особо верит в бога. Просто допускает его существование… Не знаю почему, но я его за это уважаю. Потому что он никогда и ничего не станет просить… Ни у кого. Он будет тащить всё сам! До конца. Как, собственно, и я сам.
Плюс ко всему, выше упомянутому, в том месте, куда мы идём, бога нет и не было… Там было лишь солнце и светлый коммунизм… И больше ничего.
Как принято говорить: ничего лишнего.
— Сколько их тут?
— Двое. Дед, да бабка. Обоим под восемьдесят уже…
Идём по грунтовой дороге, вдоль дощатого забора. Под ногами хрустит иней. В руках шелестит дозиметр: 25 мкР/час — нелегко Полищукам… Всматриваюсь во тьму по ту сторону забора… Натыкаюсь взглядом на застывшую человеческую фигуру… С трудом сдерживаю крик!..
Волков тут же оглядывается.
— Здрастуй, бабуся Анюта. Це я, Волков.
Фигура ещё какое-то время остаётся недвижимой. Потом скрывается в раскачивающейся темноте. Постепенно осознаю, что раскачиваюсь я сам… Где-то впереди заливается Дымок.
Волков кивает головой, предлагая идти за ним.
Доходим до калики. Заходим во двор. Я жду скрипа, но тот так и не звучит… Приглядевшись внимательнее понимаю, что калитка держится вовсе не на петлях, а на кусках толстой резины… Похоже на автомобильные покрышки. Осторожно прикрываю калитку за собой — на первый взгляд, конструкция кажется шаткой… На деле же, нет — всё устойчиво и прочно. Машинально накидываю на колышки связанную в круг бечёвку — никаких других запоров нет.
Выхожу из-за спины Волкова, осматриваюсь. Небольшой двор. Справа — частокол, который так уже и не назовёшь — многие колышки отсутствуют. За ним — деревца. Скорее всего, яблони или груши. Прямо по курсу склонился небольшой домик с треугольной крышей, укрытой шифером. Рядом — завалинка, уставленная чугунами, тазиками и вёдрами… Слева — полуразрушенный сарай, из-за которого выглядывает лопоухий пёс. На первый взгляд: обыкновенный серый барбос… Дымок.
Со стороны дома к нам движется прихрамывающая фигура.
— Здрастуй, дед Вано. Це я, Волков.
Это и впрямь дед. В чёрной шапке-ушанке, потрёпанной телогрейке, штанах-ватниках и кирзовых сапогах. Руки — в карманах, взгляд насторожен.
Заставляю себя избавиться от впечатления, что передо мной самый обыкновенный бомж.
Дед лукаво щурится, недоверчиво поглядывает на меня. Замирает напротив Волкова. Пристально всматривается в его лицо. Потом кивает — признал.
— Щось припозднившиеся ти нині… Трапилося чого?
Волков пожимает плечами. Говорит, как есть:
— До мамки ходив. Давненько не бачились…
— Як мамка?
— Погано. Хворіє…
— Це погано… Ми теж хворів. Особливо бабка, ти вчасно. Ліки є?
— Есть. Що з бабкой?
— Кашель, кров.
— Це погано. В лікарню треба.
— Яка тут лікарня!.. Сами упораємося. Ти навчи тільки як. Я посумею.
Волков сопит.
— Немає. Кровь давно?
— Так з місяць уже.
— Погано… В лікарню треба. Iнакше зими не переживе твоя бабка.
Дед молчит. Я упорно вслушиваюсь в диалог. Понятно, что у бабки Ани туберкулёз. Смотрю в упор на Волкова. Тот думает, шевелит желваками. Потом косится на меня. Решительно скидывает вещмешок. Развязывает. Достаёт фонарь, просит ему подсветить. Расстёгивает свой «Тайвэк», начинает рыться в подкладке. Я тут же помогаю. Машинально говорю:
— Надо что-то делать…
— А я что, по-твоему, делаю?
Я не понимаю. Из-за сарая появляется бабка. На ногах — валенки с галошами. Длинная юбка, ватник, на голове — цветастый платок… Опирается на клюку, тяжело дышит. Смотрит на меня. Потом облокачивается свободной рукой о сарай. Клюкой пытается отогнать резвящегося под ногами Дымка…
— Вот. — Это Волков. Протягивает деду упаковку чего-то белого. — Колоти адже можеш? Чотири рази на добу.
Дед с сомнением глядит на протянутый пакет.
Я вглядываюсь в этикетку. Пенициллин. Так вот почему Волков так нервничал в аэропорту. Он вёз из России лекарства… Мне становится не по себе. Робин Гуд хренов! Мы могли так попасть, как не пожелаешь попасть никому!.. С трудом, но всё же заставляю себя думать, что всё это и впрямь на благо.
По крайней мере, мне теперь ясен истинный смысл сумасбродной прогулки по ночному Киеву…
Дед всё же берёт упаковку.
— Допоможе від хвороби?
— Немає. Шприцы остались?
Дед явно растерян. Косится на бабку. Та шумно дышит. С присвистом. Потом заходится сиплым кашлем. Мне кажется, что мы вот-вот увидим её лёгкие… испещрённые гноем…
Пытаюсь заставить себя думать о чём-нибудь нейтральном. Снова смотрю на Волкова. Тот сосредоточенно роется в подкладке. Извлекает пачку шприцов.
— Ось, тримай. Тримай-тримай, як бачу. — Впихивает в скрюченные пальцы деда. — Допомовжи немає, но продовжить час! Я попереджу своїх. Вони все зроблять!.. Зрозумів?
