Уильям Лэшнер - Меченый
Друзья расположились в задней кабинке. Четверо закидали вопросами пятого, но тот отвечал лаконично.
«Где ты был, Тедди?» – «То здесь, то там». – «Женился?» – «Не-е». – «Работаешь?» – «От случая к случаю». – «Много зарабатываешь?» – «Более чем достаточно». – «Вернулся навсегда?» – «На время». – «Почему?» – «Есть причина». – «Закажем еще, Тедди?» – «Конечно. Я угощаю». – «Ну, давай рассказывай, зачем вернулся?»
«Ребята, – сказал он наконец, сияя глазами. – Я вернулся только по одной причине: чтобы дать вам шанс выбраться из этой дыры. Последний шанс на освобождение».
– Интересно, – сказал я, – что-то вы, ребята, не похожи на освобожденных.
– В том-то и дело, – вздохнул Джоуи. – Тридцать лет спустя мы по-прежнему бедны как монастырские крысы и все еще пытаемся изменить свою жизнь.
– Но картина была только частью добычи. В фонде Рандольфа взяли много другого – драгоценные камни, золото и даже кое-какую наличность. Вы чертовски хорошо поживились.
Они не ответили. Малыш Джоуи и Дубина Ральф хмуро уставились на свои кружки. Джоуи поспешно допил пиво, схватил кувшин, вылил себе остатки и залпом проглотил.
– Что случилось с добычей? – спросил я.
– Мы кое-что получили, – сказал Джоуи. – Свою долю наличных.
– А остальное?
– Исчезло, – сказал Ральф.
– Как?
– Разве это важно?
– Мы сейчас толкуем о том, как бы все это вернуть, – сказал Джоуи. – К нам подходил один тип. Он знает, что мы давно знакомы с Чарли и что можем на него повлиять, поскольку мы старые закадычные друзья и в свое время были в одной компании.
– Кто сделал вам предложение? – спросил я.
– Это не важно, – ответил Ральф.
– Нет, важно.
– Он вроде как крутой и хочет сохранить все в тайне. Но предлагает достаточно, чтобы мы заинтересовались. Скажу больше: этот тип дает достаточно, чтобы мы немного рассердились, если не получится так, как он хочет.
– Немного рассердились?
– Да. Вот и вся история. Передай Чарли, что уловом надо делиться по справедливости. Передай, что бейсбольных бит не будет.
– Это угроза, Джоуи? – спросил я.
– Нет-нет, ты меня неправильно понял. Я такой же добрый, как Чарли. Разве я недобрый, Ральф?
– Он добрый, – подтвердил толстяк.
– Просто мы давно не играли в бейсбол и хотим поиграть в другую игру. Как в старые времена. Передай Чарли насчет бейсбольных бит, и он поймет.
– Хорошо, передам, – сказал я. – А вы, если снова появится ваш крутой, дайте мне знать. – Я вручил каждому свою визитную карточку. – Вы говорили кому-нибудь об этом предложении?
– Да, людям, которых оно могло бы заинтересовать.
– Например?
– Твоему отцу.
– Ладно. Впредь не трогайте его. Кому-нибудь еще?
– Матери Чарли.
Я закрыл глаза, покачал головой:
– Вы, ребята, еще глупее, чем я думал.
– Виктор, мы всего лишь подстраховываемся.
– Скорее, роете себе могилы. Вот что: прежде чем я что-то предприму, мне нужно знать – этот тип действительно крутой или только гнет пальцы.
– О, он действительно крутой, – сказал Джоуи.
– Откуда вы знаете?
– Он заплатил за знакомство. Дал по паре сотенных только за то, чтобы мы с ним поговорили.
– Не возражаете, если я взгляну?
– Я, к сожалению, уже истратил свои. Расходы и все прочее. У меня же счетчик в машине.
– Ну да, конечно. Как насчет вас, Ральф? Остались эти сотенные?
Ральф полез в карман брюк, достал золотой зажим для денег с каким-то медальоном, вынул пачку денег и развернул их.
– Ну, ты даешь, – сказал Джоуи. – Утаиваешь от меня деньги. Я же просил одолжить червонец.
– Я не говорил, что его у меня нет. – Ральф вытянул из пачки две стодолларовые купюры.
Они были новыми и хрустящими, как будто только что вышли из-под печатного пресса. Я поднес их к носу, втянул свежий запах типографской краски. И ощутил кое-что еще. Понюхал снова, на этот раз придирчивее. Какой-то дорогой цветочный запах. «Сукин ты сын!»
Лавендер Хилл.
Глава 24
– Виктор Карл у телефона.
– Привет, Виктор. Как приятно снова услышать ваш мелодичный голос! Вы оставили сообщение на моем сотовом?
– Лавендер?
– Он самый.
– Лав, приятель, вы меня убиваете.
– Виктор, давайте сразу договоримся. Прежде всего я вам не приятель и никогда им не был. Забудьте про скейтборд и вспомните, что вам уже далеко не шестнадцать лет. Что касается второй части вашего отвратительного предложения – о том, что я вас убиваю, – то это можно устроить.
– Не смешно.
– Рад слышать, потому что в мои планы не входит смешить вас. Шутов не принимают всерьез. Позвольте вас предупредить, Виктор: я могу щебетать и чирикать, но меня, мое предложение и мою заинтересованность следует принимать очень серьезно. В городе наводили справки обо мне и моем местонахождении. Мне это крайне неприятно.
– Думаете, это я вас проверял?
– Я надеялся, что вы будете вести себя благоразумно, но, оказывается, зря. У меня сложилось впечатление, что ваш человек, наводивший обо мне справки, хотел вызвать слухи о том, что меня изучают. Виктор, такое расследование настолько напоминает публичное унижение, что мне становится не по себе. Скажите вашему сыщику, чтобы он угомонился, иначе я найду другой способ окоротить его.
– Знаете, Лав, по телефону вы гораздо менее любезны, чем при личной встрече.
– Я недоволен, а в этом случае трудно сохранять любезность. Зуд идет по коже.
– Ну, тогда я тоже недоволен, Лав. Вами, приятель. Потому что сегодня встретился с Джоуи и Ральфом. Старики показали мне сотенные бумажки, которые подозрительно источают ваш драгоценный запах.
– Как бестактно с их стороны показывать деньги и как практично с вашей принюхиваться к денежным купюрам!
– Из разговора со стариками я вынес мнение, что вы стараетесь подобраться к картине через них.
– А что вы хотите, Виктор? Я с нетерпением ожидал ответа от вас, но не услышал ни слова. Отсюда я сделал вывод, что вы пренебрегли моим предложением.
– У меня не было возможности поговорить с клиентом после нашей встречи. Он ведь в бегах, до него не так легко добраться.
– Приложите больше усилий.
– Своими действиями вы только все усложняете.
– Усложнять жизнь адвокату – это последнее, о чем я мечтаю. Что касается вашего клиента, я просто предоставляю ему выбор. Он может взять деньги себе или поделиться с друзьями. А если эти старые друзья надавят на него, чтобы он принял правильное решение, то я буду только рад.
– Ваши действия затрудняют возвращение картины в музей.
– Совершенно верно, дорогой мой.
– Готовите более привлекательное место для Рембрандта?
– Да-да, вы видите меня насквозь, как рентгеновский аппарат.
– Вы ведете переговоры как хищник. Акула например.
– Я веду переговоры как гиена, с малой степенью юмора. Но заканчиваю переговоры как акула.
– Не сомневаюсь, Лав. Как вы вообще нашли этих стариков?
– Вы меня недооцениваете, Виктор, что само по себе хорошо. Так намного легче работать. Однако имейте в виду: у меня много достоинств, и среди них определенная жалость к маленьким животным. К сожалению, в число моих достоинств не входит терпение. Я нетерпеливый человек, как и тот, которого я представляю. Решайте быстрее, Виктор, или я буду вынужден решать сам.
– Арифметическую задачку?
– Нет, перейти ли к плану Б.
– Что такое «план Б»?
– Потрясающе неприятная вещь.
* * *– Виктор Карл у телефона.
– Привет, Виктор, это я.
– Ты?
– Да, я. Я вот сидела и думала о тебе.
– Обо мне?
– Конечно, о тебе, дурачок, и решила вот позвонить.
– Это хорошо.
– Как твои дела?
– Прекрасно, наверное.
– Смотрел игру? «Филадельфия» сегодня проиграла. Я всегда немного расстраиваюсь, когда она проигрывает.
– Тебе нужно принимать антидепрессанты.
– Одно время я встречалась с игроком «Филадельфии». С полузащитником.
– Если учесть состояние игровых полей, тебе, должно быть, приходилось несладко.
– Господи, конечно. Всякий раз, когда он ошибался, каждый человек в клубе считал своим долгом заявить об этом. «Ну, твой друг дал жару». Как будто это была моя вина. Но потом он переехал в Сиэтл и между нами все кончилось.
– Это плохо.
– Ну, в действительности он был не очень хорошим полузащитником. С другой стороны, нужно отдать ему должное, он подписал двухлетний контракт на четыре с половиной миллиона долларов.
– Могу я задать один вопрос?
– Конечно.
– Ты кто?
– Моника.
– Простите?
– Моника. Моника Эдер. Помнишь?
– О да, конечно, Моника. Да. Правильно. Моника. Из клуба «Лола», или как ее там. Та, у кого пропала сестра. Да, теперь понял. Как дела?
