Дэвид Моррелл - Шпион, который явился под Рождество
— Вашими бы устами…
Андрей ободряюще сжал плечо Броди.
— Ты справишься. Я в тебя верю.
Под его пристальным взглядом Броди тяжело зашагал сквозь густой снегопад к калитке.
Дождавшись, пока хозяин дома удалился на достаточное расстояние, Андрей повернулся к напарникам.
— Яков, как только Броди зайдет внутрь, ты огибаешь дом слева. Михаил — ты справа. Возьмешь кованый стул, о котором говорил Броди, и подставишь к окну хозяйской спальни. Поскольку твой микрофон с наушником у Броди, мы с тобой общаемся по сотовому, а Яков остается на радиосвязи. Как только выясним, где младенец и как расположены ловушки, я скажу Броди: «Счастливого Рождества». Это будет моим сигналом вам обоим. Через секунду я высажу выстрелом переднее окно и проникну в дом через него. Ты, Михаил, в это время с кованого стула пролезаешь в окно задней спальни. Петр отвлечется на шум и не услышит, как Яков отпирает замок боковой двери и врывается внутрь. Стрелять будем с трех разных сторон, и в суматохе Петр не разберется, куда палить. Плюс еще хозяева, путающиеся под ногами с воплями и криками, — где уж тут ему прицелиться. Когда я подбирал сотовый, выпавший у Петра из кармана, рядом с ним валялись два магазина. Наверное, были в том же кармане. Получается, патронов у него на нас на всех не хватит, а значит, какие у него шансы? Никаких.
— Хозяева должны остаться целыми и невредимыми? — уточнил Михаил.
— Наоборот. Иначе они дойдут до полиции. Все должны умереть. Кроме младенца. Поэтому, пока не узнаем, где его держат, в дом врываться нельзя.
* * *В ноздри Кагану шибанул медный запах нянькиной крови. Яков перелистал большим пальцем пачку купюр в толстом конверте, изъятом у мертвой женщины.
Андрей протянул руку.
— Что? — не понял Яков.
— Наши клиенты могут потребовать назад деньги, потраченные на подкуп. Так что давай сюда.
— А если они не вспомнят?
— Тогда Пахан запросит свою долю.
К удивлению Кагана, в ответ раздался голос Виктора, а не Якова.
— Пахан, Пахан, вечно один Пахан, — проворчал новичок, державший на руках младенца.
Андрей пропустил ворчание мимо ушей.
— Яков, я требую конверт.
Яков со вздохом повиновался.
— Когда Пахан свое заберет, я разделю остальное поровну, — пообещал Андрей.
— Уж за этим мы проследим. — Виктор покрепче ухватил трепыхающегося малыша.
Андрей обернулся к нему.
— Ты у нас недавно, Виктор. Многого еще не знаешь, поэтому на первый раз прощается. Но больше не выводи меня из себя.
В глазах Виктора вспыхнули злые огоньки.
— Яков тоже тебя выводил. Что ж ты на него не наезжаешь, только на меня?
— Яков выводил? Не думаю.
Виктор вспыхнул.
— Как скажешь.
— Вот теперь ты усек. Именно. Как скажу.
Малыш на руках у Виктора захныкал. От этого плача — такого беспомощного — у Кагана что-то шевельнулось в душе.
— Отдай груз Михаилу, — велел Андрей.
— Я и сам могу, — возразил Виктор.
— Ты ему не нравишься. Делай, как договаривались, отдай Михаилу, пока ребенок не развопился.
Сделав шаг к малышу, Андрей вгляделся в его сморщенное недовольное личико. По лицу самого Андрея пробежала странная тень — как будто его посетило некое непривычное и оттого смущающее чувство. Глядя, как Виктор передает извивающегося младенца Михаилу, он тряхнул головой, явно отгоняя непрошеное ощущение. Конверт он сунул во внутренний карман куртки, а потом нажал кнопку микрофона, спрятавшегося под билетами на подъемник, подвешенными к замку молнии.
— Это Мельхиор. Груз у нас. Мы уходим со склада. Две минуты.
Виктор с Яковом открыли дверь спальни и вышли, предварительно удостоверившись, что коридор пуст. Пистолеты они засунули в карманы курток и махнули Михаилу, показывая, что он с малышом может следовать за ними. Каган с Андреем замыкали шествие — тоже спрятав оружие и заперев за собой дверь.
Как и репетировалось, Каган повесил на дверь табличку «Не беспокоить». В апартаментах по-прежнему бормотал телевизор, и пожилой баритон уверял, что да, он настоящий Санта-Клаус.
Они спустились по закручивающейся лестнице, и ковровая дорожка вывела их к столу администратора, где раньше сидела убитая Михаилом приветливая красавица.
Виктор открыл бронированную дверь, отделявшую особые апартаменты от остальной части отеля. Все вместе, прикрывая спереди и сзади Михаила, несущего на руках младенца, они проследовали мимо лифта к пожарному выходу и по залитой резким светом бетонной лестнице начали выбираться из здания. По дороге тонкие латексные перчатки сменили на уличные.
Малыш похныкивал, и этот звук, отражаясь от бетонных стен, мешался с шарканьем шагов по ступенькам.
— Это Мельхиор. До прибытия минута, — отрапортовал Андрей в микрофон.
Спустившись на три этажа, они вышли в коридор, ведущий на улицу. Его пространство просматривалось с помощью камеры слежения, поэтому шли, не поднимая головы и тесно сомкнув строй, частично заслоняя от обзора Михаила с младенцем, шагающего в центре.
За стеклянной дверью (боковой выход из отеля) мерцали скрытые снежной пеленой уличные фонари, повсюду гуляли укутанные прохожие. Позади ряда припаркованных у тротуара автомобилей притормозил темный микроавтобус.
«Я не смогу», — подумал Каган.
Днем он долго-долго стоял на коленях перед рождественской сценой в ближайшем соборе, уговаривая себя, что кураторы правы на все сто: важно только одно — невинные жизни, которые ему удалось спасти. «Выведите меня, верните домой», — умолял он снова и снова на протяжении трех месяцев в секретных посланиях. Иногда ему удавалось, ускользнув от Андрея, отважиться на телефонный звонок. Но каждый раз находились причины, по которым кураторы не спешили выводить его из операции. Как же, он ведь так удачно внедрился. Кто еще сможет проникнуть в самое сердце русской мафии? Его уход вызовет подозрение, и потом внедрить кого-то другого будет стократ сложнее и опаснее.
«Тогда инсценируйте мою гибель, — предлагал Каган. — Умер и умер, у русских и в мыслях не возникнет, что я был „кротом“».
Но кураторы в очередной раз переводили разговор на пластит, гранатометы, биологическое оружие, которые, по непроверенным данным, должны будут в скором времени переправлять в Штаты с помощью одесской мафии. И Кагану приходилось вспомнить о невинных жизнях, которые он обязан спасать.
А тем временем он, подчиняясь приказам Пахана, жег дома, ломал чужие руки и ноги, рвал зубы и избивал женщин. Разрывая в клочья собственную душу.
Виктор с Яковом вышли из отеля и посмотрели по сторонам, вглядываясь в скрытые зыбкой пеленой снегопада силуэты прохожих. Они кивнули Михаилу, показывая, что можно идти.
Щеки Кагана тут же заледенели на ветру. Но еще более холодный ледяной комок свернулся в животе.
«Все, — подумал он. — С меня хватит».
Группа пробралась между укрытых снежными шапками автомобилей у тротуара. Впереди горели фары в снежном ореоле. Дойдя до микроавтобуса, Виктор откатил боковую дверь. Яков залез внутрь. Следом шел Михаил с младенцем. Андрей с Каганом замыкали шествие.
Малыш в руках у Михаила шевельнулся.
«Я хотел сделать этот мир лучше», — подумал Каган.
Малыш заплакал. Михаил перехватил его одной рукой, высвободив вторую, чтобы, ухватившись за подлокотник кресла, забраться в микроавтобус.
— Не урони! — заволновался Андрей.
«Я хотел противостоять людям, которые столько лет держали в страхе моих родителей», — думал Каган.
Малыш извивался в руках Михаила, усаживающегося рядом с Яковом напротив боковой двери.
«А теперь я стал таким же, как они, как те, с кем я собирался бороться».
Каган пропустил Андрея вперед. Среднее сиденье было занято, и Андрею пришлось протискиваться на заднее.
«Я избивал. Истязал. Убивал, — вертелось в голове у Кагана. — Но, Богом клянусь, есть предел, и на это я уже не пойду».
Он сунулся в микроавтобус, будто собираясь, подтянувшись за подлокотник, подняться в салон. А потом с бешено бьющимся сердцем в притворном испуге показал на малыша.
— Что с ним?! У него кровь!
— Кровь? — встрепенулся Михаил. — Где?
