Яна Розова - Воронка
— Эх! — с досадой поморщился Седов, осознавая, что с непотребством ему сегодня не повезет.
Он уже решил было пойти покурить на улице, а может, и удрать совсем, но весь зал вдруг разом смолк. Утихли аплодисменты, шепоток, все лица повернулись к сцене, а там уже стоял и улыбался… человек в светлом пальто. То есть, пальто на нем не было, одет он был в длинное свободное одеяние наподобие римской тоги, только с рукавами, но это был несомненно именно тот человек, который приходил за Никой вместе с ее «мужем». Еще в первую встречу Паша уловил в нем привычку к лицедейству, сейчас стало ясно, откуда она взялась. Точнее, где он ее использует.
Человек в тоге продолжал улыбаться и тянуть паузу. С каждой секундой нетерпение в зале нарастало, становилось все жарче, все тревожнее. Некоторые сектанты повскакивали со своих мест. Люди беспокоились, но сохраняли тишину, чтобы не упустить ни звука проповеди. Наконец, человек в тоге заговорил:
— Чистые сестры и братья мои! Я пришел к вам, потому что хочу помочь каждому из вас. Я пришел, чтобы рассказать вам важное. О радости я хочу говорить сейчас, о радости! О земной нашей радости, для которой мы пришли на землю. Плохо, когда ты плачешь и плохо, если из глаз твоих льются слезы. Плохо считать этот день черным, а завтрашний еще чернее. Плохо если в сердце у тебя горе и не хочет оно отпустить тебя! Плохо, ибо все, что мы знаем, это то что умрем. Когда? Неизвестно! Как? Неизвестно! Что же будет, если смерть обнимет тебя в минуту скорби, а последний твой вздох будет слезливым всхлипом? А будет смерть безо всякого смысла, вечная чернота, как если бы ты и не родился на свет. Мы же хотим, чтобы смерть стала для каждого из нас откровением, дорогой, шагом, взлетом, первым настоящим словом. Вторым словом будет «спасение», а третьим — рай! Не тот рай, что нам обещают попы, а тот, что для каждого из нас нужен.
Проповедник был не просто умелым, а, пожалуй, искусным ритором. Каждая его фраза произносилась немного нараспев, будто бы даже выводилась некая мелодия из тех, что нельзя облечь звуками и записать нотами. Каждый в зале слышал свое, будто бы проповедник обращался именно к нему, персонально, избранно, с пониманием и прощением, выделяя из общей массы каждую пару глаз, вливая ядовитую ароматную сладость в каждую пару ушей.
— Мы живем… Мы дышим… Мы видим… Разве можно желать большего? Разве можно сетовать на подаренное счастье жизни? В каждый момент существования задумывайтесь о своем счастье и о своей благодарности за это счастье. Благодарите, благодарите каждый миг своей земной жизни за вздох, за свет, за пищу. В жизни надо уметь радоваться, надо уметь жить!
«Ничего плохого в его заявлениях не слышу, — подумал Паша. — И правда: чего бы не радоваться, коль есть деньги на огненную воду?»
Продолжение проповеди он слушал вполуха. Седов задумался о своем. То ли проповедь коснулась и его шрамов, то ли просто от трезвости, но мысли, причинявшие вечную боль снова стали грызть сердце. Очнулся он только когда в зале началось невероятное. Сектанты встали со своих мест, в их руках, поднятых вверх, колыхались белые цветы, над залом распустились белые с золотом полотнища, люди нестройно скандировали: «У-чи-тель! У-чи-тель! У-чи-тель!». На глазах многих, как женщин, так и мужчин, появились слезы умиления, счастья, надежды. Звучала музыка, но ее почти не было слышно.
Это длилось с полминуты, а потом задник сцены взмыл вверх и на золотом фоне второго задника появился человек в белом. Он стоял, как и проповедник до него, опустив руки, чуть откинув голову и улыбался.
Если честно, Паша слегка остолбенел, увидев этого типа: он был очень некрасивым человеком. Нет, уродливым человеком. Нет, нет! Правильно было бы назвать его ужасным человеком. Такое крупное, морщинистое лицо с глазами навыкате, с безобразно тонкогубым ртом, грушеподобным носом и скошенным подбородком отталкивало не только сочетанием своих черт, но и выражением невероятной обособленности, отдельности от всех и каждого. Он будто бы знал, что другой, инопородный, инфернальный и будто бы это в себе и любил больше всего на свете.
Еще Пашке показалось, что появившийся урод не совсем понимает, что происходит вокруг него. Из чего следовало такое заключение? Да, может, Седов и ошибся. Словно завороженный, Паша смотрел на сцену. В толпе раздался женский визг. Кто и где кричал — было не понятно, через несколько оглушительных секунд визг смолк и только тогда человек, стоявший на сцене медленно опустил голову и так же медленно поднял ее.
— Приветствует… — сказала женщина, стоявшая рядом с Пашей. Та самая, что поясняла ему про земледельцев. Она выглядела удовлетворенной, словно счастливая бабушка, наблюдающая как ее внук рассказывает стихи на детсадовском утреннике.
«Приветствует!.. — раздалось со всех сторон, — Приветствует!..»
Потом Учитель, а это был он, чуть повернул голову и посмотрел вниз. Оттуда он получил какой-то сигнал и протянул вперед руку ладонью вверх.
— Приглашает вопрошающих… — снова прокомментировала Пашина соседка.
«Вопрошающих!.. Вопрошающих!..» — загомонили вокруг сектанты.
В самой середине зала встала женщина в черном. Нервничая, дрожащим голосом, она спросила:
— Когда я умру? — И пояснила робко: — Рак у меня, а дочку уже схоронила…
Учитель покачал головой вправо-влево трижды, а откуда-то из первых рядов прозвучали слова:
— Ответ тебе будет. Приходи завтра.
Женщина села. За ней поднялся молодой парень, прилично одетый, как одеваются в Гродине хозяева ларьков, торгующих продуктами.
— Это… — забубнил он, — это… скажи, лицензию мне на алкоголь когда дадут? А то… это… никак не получу. То одно, то другое.
И снова ответ ему пришел из первого ряда, а Учитель только рассеянно улыбнулся в зал:
— Приходи на личное благословение и все получишь.
Женщина рядом с Пашей пояснила:
— Благословляет на бизнес.
— Как это? — спросил Седов тихо.
— Так а как же! Всех, кто благословение на бизнес получили, — сейчас вон, работают!
— А чего за благословение Учитель хочет?
— От каждого разное. Десятину.
За парнем, жаждущем лицензии на водку, вставали другие. Каждый спрашивал свое, но прямого ответа в лоб никто не получил. Одним обещался ответ назавтра, другим, в основном тем, кто спрашивал о бизнесе, предлагалось прийти на благословение. Пашу раздирало желание тоже задать вопрос, например о том, когда он окончательно сопьется? Но наглости не хватило, да и ответ был предсказуем: придите завтра на благословение и вы сопьетесь прямо послезавтра!
Но ехидничал здесь только рыжий алкоголик. Остальные были в полном восторге от всего действия и от вопросов и от ответов. Неужели, вся эта система работает?
Для себя Паша отметил, что уже привык к уродству Учителя и почти не замечает некрасивости его лица. Даже наоборот! Оно кажется совсем иным: особенным, запоминающимся, дарящим особенное впечатление. Такое лицо не забыть, такие лица должны быть только у необыкновенных и в чем-то выдающихся людей. Даже носить такое лицо надо особенно, осознавая всю гамму эмоций, которую оно вызывает у окружающих, умея правильно расставить акценты в воздействии, умея привлечь и оттолкнуть…
Глава 12. Везучая Катька
Катька считала себя невезучей с самого рождения. И какое тут везение, если ты родилась четвертой дочерью в семье медсестры и прораба?! Папик хотел сынка, наследника, а получались только девки. Катьку мама с папой родили напоследок, когда бате уже сороковник стукнул и отсутствие у нового ребенка мужских причиндалов так сразило незадачливых родителей, что папик стал выпивать с горя, а мамаша так даже хотела Катьку в детский дом отправить. Это Катька не сама придумала, чтобы себя жалеть всласть, вовсе нет! Это ей тетя Маша рассказала. Тетя Маша, мамина сестра, одинокая старая дева, пьющая притом. Тетю Машу тоже никто не любил. Папик, хоть и сам за воротник заливал, с ней не пил. Говорил, что терпеть не может эту старую уродливую клячу. Еще он говорил что тетя Маша в девках потому и осталась, что дура и страшная как его жизнь. И еще он говорил, что от тети Маши воняет и она готовить не умеет… Он много чего говорил, но на самом деле родственницу терпеть не мог за длинный язык и бесстрашие. Одна только тетя Маша не боялась ему заявить в лицо:
— На что тебе наследник, мурло ты немытое! Чего он наследовать будет? У тебя же кроме глистов нет ни хрена — ни мозгов, ни денег! Расплодился тут как таракан!
Скажи хоть что-то подобное Катькина мать — живо бы в рожу получила! Дочки, так те бегали, вылупив глаза, уворачиваясь от тумаков и подзатыльников. Папик и на тетю Машу замахивался, но ударить ни разу не посмел. Она так на него зыкала, что он осекался и с досады лупил корявой ладонью по столу. За это Катька тетю Машу больше всего уважала.
