Дэвид Розенфелт - Скрывая улики
Говоря эти слова, я прекрасно понимал, что Сэм воспримет их как вызов.
Он наклонился к моему уху и прошептал:
– Слушай. Хочешь узнать секрет? Обещаешь не разболтать? – Это была цитата из песни «Битлов».
– Обещаю, – сказал я, безуспешно пытаясь сделать вид, что ничего не заметил.
– Если эти данные есть в сети – а они там наверняка есть, – я обязательно их вытащу.
Мне понравился ход его мыслей.
– Но я вовсе не уверен, что нужные мне сведения вообще попали в компьютер.
– Человек – это такое животное, которое нуждается в общении. Ты даже представить себе не можешь, сколько народу сидит у себя дома и доверяет компьютеру все свои секреты. – Он с грустью покачал головой. – Все люди по сути одиноки… И откуда только берется это одиночество?
Я начал лихорадочно вспоминать соответствующую строчку в песнях «Битлов», но, к своему стыду, ничего похожего не припомнил. А потому решил, что пора уходить и дать Сэму возможность поработать.
– Обязательно позвони мне, если наткнешься на что-то ценное. Ладно?
– Ладно, – кивнул Сэм. – Расслабься.
* * *Алан Корбин вовсе не горел желанием со мной беседовать. Я заподозрил это уже после того, как в течение недели безуспешно пытался с ним связаться. И мои подозрения переросли в уверенность, когда, случайно дозвонившись до него, я услышал в трубке:
– В гробу я тебя видал, грязный ублюдок.
И поскольку Винс, знакомый с Корбином едва ли не с пеленок, не смог организовать для меня эту встречу, я решил использовать Винса в качестве курьера. Одно за другим я передавал с ним письма, причем в один из конвертов даже была вложена повестка в суд для дачи свидетельских показаний. Эта угроза не возымела ни малейшего действия, чего и следовало ожидать: я не имею права официально вызывать людей в суд. В ответ на эту отчаянную попытку мне позвонил адвокат Корбина и послал куда подальше.
Однако прогулки «куда подальше» отнюдь не являются моим хобби, и, проявляя настойчивость, я написал еще одно письмо, которое снова переправил с Винсом. В этом послании я предупредил, что собираюсь встретиться с телеведущим Ларри Кингом и сообщить нации… (Да что там нации – всему миру! Ведь Си-эн-эн принимают повсюду)… Намерен сообщить, что могущественный Алан Корбин был посредником между Линдой Падилла и мафией в лице Доминика Петроне.
Винс, как мы и договорились, передал письмо Алану. Потом он рассказывал, что Алан орал так громко, что, казалось, у него сорвало крышу. И еще Винс сказал, что если я хочу когда-либо переговорить с Корбином, то должен немедленно отказаться от мысли об интервью на телевидении.
После угроз подать на меня в суд за клевету и дискредитацию, после бесконечных препирательств и торговли, Корбин наконец согласился принять меня в своем кабинете и уделить мне пятнадцать минут. В результате я оказался у него в приемной, и секретарь таращился на меня с таким видом, как будто я представился Энди Бен Ладеном.
В конце концов меня все-таки впустили в кабинет «Его величества», где я впервые по-настоящему осознал разницу между словами «бизнесмен высокого ранга» и «высокий бизнесмен». Корбин оказался коротышкой, и мне пришло в голову, что это одна из причин, почему он запал на Линду Падилла. Она была намного выше его и всегда могла присматривать, чтобы с верхней полки ему на голову не свалился какой-нибудь тяжелый предмет.
– Спасибо, что уделили мне время, – приветливо сказал я.
Он взглянул на часы.
– Ваше время уже пошло, господин засранец. У вас в распоряжении пятнадцать минут.
Он счел необходимым напомнить о времени нашего интервью, а я счел необходимым испортить ему настроение.
Я тоже взглянул на свои часы.
– М-да. Весьма скромно.
– Мы с Винсом договаривались только о пятнадцати минутах.
– Да я вовсе не о времени сказал. Я имел в виду ваш рост, весьма скромный. Метр с кепкой, не больше. Так ведь, господин засранец?
Это был удар ниже пояса, и я прекрасно понимал, что имею все шансы вылететь отсюда, как пробка. Однако если я позволю вытирать о себя ноги, то все равно не получу того, за чем явился.
Казалось, еще секунда, и он прикажет вышвырнуть меня вон, однако он передумал. Мы обменялись оскорблениями, и он решил, что этого достаточно.
– Задавайте свои вопросы, – буркнул он.
– Кто мог желать смерти Линды Падилла? – Таким был мой первый ход.
– Из тех людей, кого я знаю, никто. Хотя, признаюсь, я не имел чести быть знакомым с вашим клиентом.
– Она строила свою карьеру на том, что выводила людей на чистую воду. Наверняка почти все они затаили на нее злобу. Но меня интересуют имена только тех, кто был особенно зол, кто ее действительно ненавидел и кого она сама, возможно, боялась.
– Линда не боялась никого и ничего.
– Расскажите мне о том, что ее связывало с Домиником Петроне.
– Шутить изволите? – Он засмеялся каркающим смехом.
– Если понадобится, я могу повторить этот вопрос на суде присяжных.
– Вот только не надо мне угрожать.
– Ну, подумайте сами, – сказал я как можно мягче и дружелюбнее. – Моя единственная цель – доказать невиновность моего клиента. Чтобы решить эту задачу, я готов найти настоящего убийцу или, по крайней мере, убедить присяжных в том, что виновен кто-то другой. Я спрашиваю вас о Петроне только потому, что он, по моему мнению, вполне подходит на роль убийцы Линды Падилла. Если это окажется не так, то я оставлю в покое и Петроне, и вас.
Он на минуту задумался. Вероятно, мысль о возможности быть оставленным в покое показалась ему заманчивой.
– Она знала Петроне, – сказал он. – Они познакомились то ли на деловом обеде, то ли на политическом собрании, что-то в этом роде.
Это было очень похоже на правду. Петроне старался создать себе имидж симпатичного и успешного бизнесмена, он водил знакомство со многими важными персонами, которые играли, как говорится, на правовом поле.
И все-таки я позволил себе усомниться.
– Вы об этом говорите так, словно это было ни к чему не обязывающее светское знакомство. Между тем мне известно, что их отношения подразумевали нечто большее.
Подумав, он согласился.
– Петроне был очарован тем, насколько она умна и независима. Он как бы даже оказывал ей покровительство. Она ему тоже по-своему симпатизировала. Но при этом понимала, что эта дружба может повредить ее политической репутации, и потому старалась держать его на расстоянии.
– Может быть, это его и взбесило?
Алан придвинулся ко мне почти вплотную.
– Доминик Петроне не мог причинить Линде Падилла никакого вреда, – прошептал он. – Никогда и ни при каких обстоятельствах.
– Так уж и не мог? – усомнился я.
– Готов поклясться, – заверил Алан, – он бы ее и пальцем не тронул. Чего нельзя сказать про вас. Вас он в два счета порвет на кусочки, а кусочки закопает.
Нечего сказать, славная перспектива.
* * *Для адвоката день суда никогда не приближается. Приближаться могут дни рождения и каникулы. Приближается открытие чемпионата по бейсболу. А день начала суда присяжных нежданно-негаданно наезжает, подобно паровому катку. Вот только что казалось, что в запасе еще полно времени, а в следующий момент судебный пристав уже призывает всех встать.
Послезавтра наступит день, когда судебный пристав попросит всех встать в связи с началом слушания по делу «Жители штата Нью-Джерси против Дэниела Куммингза». А мы еще не готовы, совсем не готовы. Причем дело вовсе не в том, что мы не смогли уложиться в положенные сроки. Настоящая проблема состоит в том, что мы просто не в состоянии опровергнуть улики. Улики, которые множатся изо дня в день.
Винс уговорил меня сегодня вечером встретиться в «Чарли» для проведения последнего собеседования перед началом суда. И перспектива этого собеседования наводит на меня ничуть не меньший ужас, чем предстоящий суд присяжных.
Я бы чувствовал себя гораздо комфортнее, если бы Лори могла составить нам компанию. Однако сегодняшний вечер она посвятила Сондре, они договорились вместе пообедать, чтобы достойно отметить конец всех злоключений. Завтра я веду Сондру знакомиться с Уилли, который вот уже несколько недель спрашивает меня, когда же появится обещанный подчиненный.
Винс с каждым днем выглядел все более мрачным и подавленным, и именно в таком виде я застал его нынче вечером. Мы заказали пиво, и я приготовился отвечать на неизбежные вопросы. Однако того, что сообщил Винс, я мог ожидать от него меньше всего.
– Я намерен всем объявить, что Дэниел – мой сын, – сказал он. – Не хочу больше делать из этого секрета.
Думаю, что к такому решению он пришел не потому, что в их отношениях с Дэниелом наступил какой-то новый этап. Это был акт самопожертвования, потому что общественное мнение немедленно отнесет Винса к числу тех презренных и ненавистных людей, которые играют на стороне Дэниела. И уж конечно, такого рода новость негативно скажется на его карьере и репутации газеты.
