Торкиль Дамхауг - Смерть от воды
Через секунду он вернулся с кофе. Положил на блюдце маленькую шоколадку в золотой фольге.
— Скоро Рождество, — сказал он с подобием улыбки в глазах.
Она достала красный блокнот. Рассмотрела почерк Майлин. Буквы были косыми и неровными, почти как у ребенка, подумалось ей. И вообще, в Майлин было что-то детское. Притом что она всегда знала, что делать.
Она написала:
Почти всему, что я знаю, меня научила Майлин. Но только не тому, что с этим делать.
Страсть — это только ненависть и любовь.
Ребенок, ищущий любви, сталкивается со страстью.
Была ли Майлин в офисе в тот вечер?
Турюнн Габриэльсен. Ревность.
Спросить Далстрёма, что произошло между ней и Майлин.
Руки Пола всегда холодные и склизкие.
Майлин: на дачу вечером в среду. Позвонила Вильяму. Еще кому-нибудь? Послала мне сообщение в четверг. Связалась с Бергером? Виделась ли она с Бергером?
Табу. Нам нужны табу.
Пациент, с которым она договаривалась: Й. X. Виделась ли она с ним?
Death by water. Какое-то название. Фильм? Можно ли умереть, если выпить слишком много воды? Офелия.
Как насчет Вильяма? Видела ли Майлин, кого он напоминает?
Она долго смотрела на последнее предложение. Сама не думала об этом сходстве, пока не написала.
Его манера говорить. И еще мимика.
Когда мы в последний раз говорили с отцом?
Папа.
Она сунула блокнот обратно в сумку. Хорошо, когда он там. Блокнот Майлин. Теперь он ее. Может, Майлин хотела, чтобы она в нем писала. Подумав об этом, она снова вытащила блокнот.
Почему я почти ничего не помню из детства?
Я помню дорогу в школу, пару учителей, даже имена некоторых. Я помню, как Таге пришел к нам домой и что мы его ненавидели. Я помню, как мы сидели на диване и смотрели отца по телевизору, а мать вышла, не хотела сидеть вместе с нами. Но обо всем остальном мне надо было спросить тебя, Майлин. Я не помню отца, пока он не уехал. И все равно я его ясно себе представляю.
Куда делись воспоминания? Они совсем исчезли или распиханы по ящикам, которые больше не открыть?
Полицейского в Амстердаме зовут Воутерс. Я пыталась забыть его фамилию. Не могу, может, я смогу забыть, что там произошло? Если придумаю себе другую историю о ночи на Блёмстраат. Буду рассказывать ее снова и снова. Так много раз, что она превратится в воспоминание и вытолкнет то, что я вижу сейчас.
Она доехала на трамвае до вокзала, поднялась по лестнице в здание. Еще полчаса оставалось до автобуса в Лёренскуг. Боялась ехать туда. Мать попыталась что-то украсить. Повесила звездочку на окно. Достала вертеп, который всегда стоял на книжной полке перед Рождеством. Раньше Майлин и Лисс по очереди добавляли в него фигурки каждый день. Осликов и Иосифа, волхвов, пастухов, ангелов, Марию, младенца Иисуса клали только утром в само Рождество. Мать сохраняла ритуал после переезда. Ни одной секунды за свою жизнь она не верила в то, что происходило в этих яслях. Но фигурки надо было расставлять, одна и та же церемония год за годом. А теперь казалось, она их достала, чтобы они привели Майлин домой к Рождеству, она ведь всегда была дома, когда выставлялась колыбель с младенцем.
Лисс медленно шла по переходу к автовокзалу. На полпути развернулась. Мысль провести ночь в доме в Лёренскуге была невыносима. Потащилась обратно в здание вокзала. И в этот момент заметила человека у газетного киоска. Он был худой, костлявый, с взъерошенными черными волосами. Она тут же узнала того типа, что появился в кабинете у Майлин в первый день ее приезда. На нем был тот же самый бушлат с якорем на нагрудном кармане. Теперь он разговаривал с какой-то девушкой в пуховике и грязных джинсах.
Лисс подошла к нему:
— Узнаешь меня?
Парень взглянул на нее. У него была вмятина на лбу под челкой.
— А должен? — спросил он равнодушно.
— Мы виделись два дня назад. В кабинете Майлин Бьерке.
В нем не было ни капли давешнего беспокойства.
— Не знаю, о чем вы.
Но у Лисс всегда была отменная память на лица.
— Это был ты. Ты что-то оттуда забрал. Как тебя зовут?
Он повернулся спиной и поспешил прочь вместе с девушкой в пуховике. Лисс побежала за ними:
— Зачем ты вырвал страницу из ее ежедневника?
— Да хрена ли ты ко мне привязалась?
— Я все рассказала полиции. Они тебя ищут.
Он остановился, подошел к ней:
— Заговоришь со мной еще раз, получишь в морду.
Он схватил девушку за руку и исчез в дверях.
12
Пятница, 19 декабря
Она позвонила Вильяму. Когда он ответил, кто-то громко кричал на фоне, и он ее не слышал, ей пришлось перезвонить.
— Я на семинаре, — извинился он. — Осталась минута до конца перерыва. Что там с машиной Майлин?
— Мне надо ее одолжить.
— Одолжить машину? А можно?
— Почему нет?
— Не знаю. Может, она — доказательство… Извини, Лисс, я совсем плохо соображаю. Наверняка можно. У меня есть запасные ключи на связке. Когда она тебе нужна?
У нее не было определенных планов.
— Собираюсь на дачу ближе к вечеру. Могу заехать и захватить ключи. Мне еще кое-что надо сделать до этого.
*Мужчина, открывший дверь, был лет сорока с лишним, тощий, с редкими волосами и большими залысинами. Хотя было еще очень рано, он был в костюме и белой рубашке, впрочем не застегнутой доверху.
— Лисс Бьерке, осмелюсь предположить? — произнес он с легкой шепелявостью.
Она это подтвердила, и он впустил ее:
— Я — Одд. Его дворецкий. — Последнее он произнес с небольшим поклоном, после чего шагнул с ковровой дорожки в коридоре и открыл еще одну дверь. — Бергер, визитер пожаловал.
Лисс услышала в ответ какое-то ворчание. Мужчина, назвавшийся Оддом, помахал ей:
— Бергер принимает в гостиной.
Она была готова вот-вот расхохотаться от этой торжественной манеры изъясняться, но сдержалась.
Гостиная была светлая, с широкими окнами и эркером, выходящим на улицу Лёвеншольд. Мужчина, узнаваемый по фотографиям в газетах и телепередачам, сидел за письменным столом у окна и тюкал двумя пальцами по клавиатуре. В жизни он выглядел старше, лицо было желтое, осунувшееся.
— Садитесь, — сказал он, не поднимая взгляда.
Она осталась стоять. Ей никогда не нравились приказы, особенно от пожилых мужчин.
Наконец-то Бергер обернулся.
— Хорошо, что вы все еще стоите, — улыбнулся он и скользнул по ней взглядом. — Женщина вроде вас не должна садиться, пока ее не разглядят. — Он указал на диван у противоположной стены. — Вы не похожи на сестру, — заявил он. — Совсем не похожи. Кофе?
Он встал, заполнив собой комнату. На письменном столе стоял латунный колокольчик, он схватил его, позвонил. Тут же в дверях появился Одд.
— Подай нам кофе, пожалуйста, — попросил Бергер.
Одд повернулся к Лисс:
— Латте? Эспрессо? Американо?
Его шепелявость стала отчетливее, и Лисс заподозрила, что это нарочно.
— Эспрессо, — ответила она, — лучше двойной.
Снова небольшой поклон, и Одд исчез. Теперь все выглядело еще смешнее, и Лисс подумала: что это за пьеса разыгрывается перед ней?
— Он представился как ваш дворецкий, — сказала она и с некоторым колебанием села.
— Так он и есть дворецкий, — признался Бергер. — Получил образование в лучшей академии дворецких в Лондоне. Понятия не имею, что бы я без него делал.
— Наверняка хорошо для вашего имиджа, — прокомментировала Лисс.
Бергер, хромая, подошел к креслу с другой стороны стола.
— Разумеется. За счет него я и живу. Годовая зарплата дворецкого не такая уж высокая, и она себя оправдывает.
Он достал пачку сигарет, французских, «Голуаз», предложил ей и прикурил от золотой зажигалки с выгравированными инициалами Э. Б.
— Подарок от спонсоров, — улыбнулся он, заметив, что она разглядывает зажигалку. — Самое большое милосердие в моей жизни демонстрируют спонсоры. Я живу за счет милосердия. Из милосердия.
Дверь беззвучно растворилась, и появился Одд с подносом. На нем стоял серебряный кофейник, чашки, блюдца, сахар и маленький сливочник с молоком. На руках дворецкого красовались белые перчатки, и тут уж Лисс не удержалась от смешка. Никто не спросил, над чем она смеется, а Одд удалился, разлив кофе по чашкам, так же тихо, как появился.
— Я, как вы знаете, виделся с вашей сестрой, — сказал Бергер. — Но не в тот вечер, когда она должна была появиться в студии.
Лисс почувствовала, что он заговорил об этом, чтобы опередить ее.
