Стивен Кинг - Возрождение
— Конечно, — ответил я. — За меня можешь не волноваться.
Ой-ой.
Выйдя из ванной, я увидел подсунутую под дверь записку. Мне было в общем-то ясно, что в ней сказано, но для верности я поднял листок и прочитал. Записка была краткой и нелюбезной.
«Я позвонил на музыкальную кафедру местной школы, и мне повезло найти пацана, который умеет держать гитару в руках и в состоянии тебя подменить. Он с радостью забрал твои 600 баксов. Когда ты это прочтешь, мы будем на полпути к Уайлдвуд-Грин. Даже не думай нас догонять. Ты уволен. Мне страшно жаль, но всему есть предел.
Келли
PS. Вряд ли ты меня послушаешь, Джейми, но если ты не завяжешь — через год будешь в тюрьме. Это если тебе повезет. А если нет — в могиле».
Я попытался засунуть записку в задний карман, и она упала на зеленый ковер с проплешинами: я забыл, что стою голый. Подняв записку, я кинул ее в мусорную корзину и выглянул в окно. На парковке было пусто, не считая старого «Форда» и какого-то пикапа-развалюхи. «Эксплорер», в котором ездили члены группы, и фургон с оборудованием, который водил наш звуковик, исчезли. Келли не шутил. Чертовы лабухи меня бросили. Ну и хорошо. Мне иногда казалось, что если я сыграю еще хоть одну песенку про пьянки и гулянки, то потеряю остатки здравого рассудка.
Прежде всего я решил заняться продлением аренды номера. Проводить еще одну ночь в Талсе мне не хотелось, особенно рядом с грохочущей ярмаркой, но нужно было время, чтобы обдумать следующий шаг в моей карьере. Кроме того, мне необходимо было ширнуться, а если ты не можешь найти дозу на ярмарке — значит, плохо ищешь.
Я пнул в угол мокрые трусы – «чаевые горничной», мелькнула ехидная мыслишка — и расстегнул сумку. В ней не было ничего, кроме грязной одежды (вчера я собирался в прачечную-автомат, что тоже вылетело у меня из головы), но по крайней мере это была сухая грязная одежда. Одевшись, я потащился через асфальтированный двор в контору мотеля, постепенно переходя с зомбиобразного шарканья на зомбиобразную рысцу. Горло болело, когда я сглатывал. Только этого не хватало.
За стойкой сидела сурового вида деревенская девица лет пятидесяти, украшенная копной рыжих волос. На экране ее маленького телевизора ведущий оживленно беседовал с Николь Кидман. Над телевизором висела картинка в раме: Иисус дарит мальчику и девочке щенка. Это меня не удивило. В глубинке часто путают Христа с Сантой.
— Ваша группа уже выехала, — сказала она, найдя мое имя в регистрационной книге. Ее местный выговор звучал как расстроенное банджо. — Пару часов назад. Сказали, что едут в Северную Каролину.
— Знаю. Я больше не в группе.
Она подняла бровь.
— Творческие разногласия, — пояснил я.
Бровь поползла еще выше.
— Я останусь еще на одну ночь.
— Ага, хорошо. Наличка или кредитка?
У меня было около двух сотен наличными, но эти средства предназначались для приобретения дури на ярмарке, так что я протянул ей «БанкАмерикард». Она набрала номер банка и ждала, зажав телефон мясистым плечом и уставившись в рекламу бумажных полотенец, которые, похоже, могли вобрать в себя лужи размером с озеро Мичиган. Я тоже смотрел на экран. Когда рекламная пауза кончилась, к Николь Кидман присоединился Том Селлек, а деревенская девица все еще ждала ответа. Ее это, похоже, не смущало, в отличие от меня. Почесуха уже началась, и больная нога пульсировала. Шоу снова прервала реклама, и деревенская девица оживилась. Она крутанулась в кресле, взглянула в окно на ослепительно-голубое небо Оклахомы, сказала пару слов в трубку и повесила ее. Затем она вернула мне кредитку.
— Отклонена. И я теперь сомневаюсь и насчет вашей налички. Если, конечно, она у вас есть.
Это было грубо с ее стороны, но я все равно осиял ее самой любезной улыбкой.
— Карточка в порядке. Они просто ошиблись. Это часто бывает.
— Тогда вы сможете устранить недоразумение в любом другом мотеле, — сказала она. («Устранить»! Какие умные слова знает эта деревенская девица!). — Тут рядом еще четыре штуки, но они все так себе.
«В отличие от этого придорожного «Риц-Карлтона», — подумал я, но вслух сказал:
— Попробуйте позвонить еще раз.
— Лапочка, — ответила она, — мне достаточно на тебя поглядеть.
Я чихнул, уткнувшись в короткий рукав футболки с эмблемой «Оркестра Чарли Дэниелса». Все равно она была не очень свежая. Или очень несвежая.
— Что вы этим хотите сказать?
— Хочу сказать, что я бросила мужа, когда он со своими двумя братцами начал курить крэк. Не обижайся, но я тебя насквозь вижу. За прошлую ночь заплачено — с кредитки группы, но раз ты теперь, как говорится, выступаешь соло, то расчетный час — тринадцать ноль ноль.
— На двери сказано, что три.
Она указала ногтем с облупленным лаком на объявление, висевшее слева от календаря с Иисусом — дарителем щенков: «Во время проведения ярмарки, с 25 сентября по 4 октября, ращетный час — 13-00».
— «Расчетный» пишется не так, — сказал я. — Эту ошибку надо устранить.
Она бросила взгляд на объявление, потом снова повернулась ко мне.
— Твоя правда, но про время там все правильно. — Она посмотрела на часы. — Значит, у тебя полтора часа. Не заставляй меня вызывать полицию, дорогуша. Во время ярмарки их тут как мух на собачьем дерьме, и приедут они быстро.
— Ну что за херня, — сказал я.
Я смутно помню все то, что происходило со мной в те времена, но ее ответ звучит у меня в ушах так четко, будто я услышал его две минуты назад:
— Нет, солнышко, это жизнь.
И она снова отвернулась к телевизору, где какой-то придурок бил чечетку.
Я не собирался искать ширево днем — даже на ярмарке — и потому оставался в «Фейрграундс Инн» до половины второго (просто чтобы позлить эту деревенскую девку). Потом взял дорожную сумку в одну руку, чехол с гитарой в другую и пошел куда глаза глядят. На заправке «Тексако», где Норт-Детройт-авеню переходит в Саут-Детройт-авеню, я остановился передохнуть. К тому времени я хромал на левую ногу, а бедро пульсировало в такт сердцебиению. В мужском туалете я достал половину своих припасов, смешал дозу и ввел ее под левую ключицу. Меня немного отпустило. Боль в горле и ломота в ноге стали утихать.
Неприятность с левой ногой случилась в солнечный летний день восемьдесят четвертого года. Я ехал на «Кавасаки», а по встречной полосе катил какой-то старый пердун на «Шевроле» размером с прогулочный катер. Его вынесло на мою полосу, и мне пришлось выбирать из двух вариантов: свернуть на обочину или принять его в лоб. Разумеется, я сделал очевидный выбор, и пердун спокойно проехал мимо. Ошибкой стала моя попытка вернуться на дорогу на скорости сорок миль в час. Совет всем мотоциклистам-новичкам: не виляйте по гравию на скорости сорок миль в час. Меня вышвырнуло из седла. Я сломал ногу в пяти местах и раздробил бедро. Вскоре после этого я открыл для себя Счастье Морфия.
Ноге стало лучше, почесуха и тряски на некоторое время ушли, так что от заправки я зашагал чуть бодрее. Дойдя до автовокзала, я уже спрашивал себя, какого черта так долго торчал с Келли и его косорукой кантри-группой. Мое призвание не в сопливых балладах (в тональности до-мажор, спаси и помилуй). В конце концов я рокер, а не какой-нибудь говнодав.
Я купил билет до Чикаго на завтрашний полдень, что дало мне право оставить сумку и «Гибсон SG» (единственное из ценного, что у меня осталось) в камере хранения. Билет обошелся мне в двадцать один доллар. Сидя в туалетной кабинке, я пересчитал оставшиеся деньги. Вышло сто пятьдесят девять долларов — примерно то, на что я и рассчитывал. Будущее засияло новыми красками. Раздобуду дурь на ярмарке, где-нибудь перекантуюсь ночью — может, в местном приюте для бездомных, может, на улице, — а завтра «Грейхаунд» отвезет меня в Город ветров. Как и в любом другом большом городе, там есть тусовка музыкантов, где те общаются друг с другом, рассказывают анекдоты, делятся сплетнями и пытаются пробить концерт. Кому-то это сделать сложнее (аккордеонистам, например), но хороший ритм-гитарист всегда нарасхват, а я играл чуть лучше, чем просто хорошо. К 1992 году я мог заменить соло-гитариста — если возникала необходимость и я был в адекватном состоянии. Оставалось только попасть в Чикаго и пробить концерт до того, как Келли Ван Дорн пустит слушок, что на меня нельзя положиться, — а этот мудозвон на такое был вполне способен.
До вечера нужно было скоротать минимум шесть часов, и я приговорил остаток своей заначки. Когда с этим было покончено, я купил в киоске вестерн в мягкой обложке, сел на скамейку, открыл книжку где-то на середине и вырубился. Проснулся я от собственного чиха. На часах было семь вечера. Для бывшего ритм-гитариста «Белой молнии» настало время отправиться на охоту за дурью.
