Вячеслав Энсон - Эра беззакония
На том и расстались. Каждый вернулся к привычным делам. Калмычков вписал в схему Родиона Петровича. Имя показалось знакомым. Раскольникова он не имел в виду. Тут современный персонаж.
Задумался, вспоминая, потом достал мобильник и позвонил майору Шимчуку из УБОПа. Связь, слава Богу, есть, и майор среди ночи оказался не в постели, а рядом с компьютером. Через полчаса Шимчук отзвонился и продиктовал ориентировку на московского авторитета Рудика. «Один из самых…» — уважительно отрекомендовал Шимчук. Может и так. С большой долей вероятности Родион Петрович может оказаться знаменитым Рудиком.
Что получается? Генерал Арапов и его «Союз…» опираются на верхушку уголовного мира? Или наоборот? Хрен редьки не слаще. Вот тебе и оперативность Вадима Михайловича. Вот тебе Веня, невзрачный мужичок.
Стоп! Веня — флажок характерный. Веня — вектор! Кто у нас в стране — кому служит. Но, это — абсурд!
«Хорошо, мужики! Я у вас на крючке. Но жизнь, похоже, полна неожиданностей…»
Перекурив, он занялся схемой по Перельману. Здесь пока пусто. Только известные лица, из вербовщиков. Плюс два контакта в МВД, которые официально назначил Перельман. Возможно, они не при делах, но все же… В схему!
Дело в том, что в командировку Калмычков едет по приказу Перельмана. С согласия начальника Управления. Генерал выбрал верную тактику. «Не суетись, пусть сами проявятся», — наставлял он Калмычкова-живца, после того как Перельман все более настойчиво стал требовать информации о ходе расследования. А Калмычков с генералом скупились на информацию. Выскальзывали.
И клюнуло! Перельман пришел к генералу с предложением командировать Калмычкова в Москву. «Для доклада и координации».
Хороший ход. Информацию в полном объеме получают по делу, и инициативу перехватывают.
«Заглотили! — веселился генерал. — Теперь в Москву от них едешь. Не пережми. Они парни не простые, фуфло — вмиг раскусят. О нас на время забудь. Играй в их игру. Только не заиграйся! Никакой отсебятины. Они ведут, твое дело телячье…»
Генерал обещал подумать над перельмановским предложением, но долго думать ему не дали. Утром пришла бумага из МВД, а вечером Калмычков сел в поезд. Прощаясь, генерал злорадствовал: «У нас — ноль в решете, у остальных — еще меньше. Зазвучало дельце, зазвучало!»
Перельман инструктировал «с оттяжкой». Где жить, к кому обращаться. Вопросы номер один, два, три. Калмычков послушно кивал и записывал в блокнот фамилии, адреса, телефоны.
Закончив подбивать бабки по тем и другим «спасителям России», Калмычков сделал перерыв. Два часа ночи, а сна ни в одном глазу. При полной выжатости последней недели. Вот он, азарт. Откуда силы берутся?!
Выпил чайку, покурил в тамбуре, а все не решался рисовать схему по главному: по расследуемому делу. Тут с наскока нельзя. Сперва надо услышать. Трудно объяснить…
Накопленные факты — как ноты для композитора. Беспорядочный набор нот. Хаос… Чтобы сложить их в музыку, надо прийти в особенное состояние. Услышать мелодию. Не каждый может, но Калмычков — да. Учебники об этом молчат. И в план мероприятий не вобьешь. Когда первый раз получилось, радовался как ребенок. Потом еще и еще. С десяток сложных дел разгадал Калмычков этим шаманским методом. Никому его не раскрывал. Засмеют.
Отложил блокнот. Улегся на застеленную постель. Закрыл глаза. Мысли приходят и тонут беспорядочно. Пустим их на свободу. Минут пятнадцать в уши лезет перестук колес. В памяти возникают образы, сменяя друг друга. Слабее, реже… Сознание успокаивается. Как бы оседает муть.
Перед мысленным взором остается только то, что нужно. Парящие кусочки пазлов — разрозненные и некомплект. Теперь осторожно понять бы, где начало. Не спешить! Брать только факты, отбросив беготню по их добыванию. Эмоции, обиды, восторги — все побоку. Только фактура!
Начали…
Имеем самоубийцу. Та-а-к… Мужчина, славянский тип. Лет сорок — сорок пять. Без документов. Татуировки и особые приметы отсутствуют. В картотеке пальчиков нет.
Пятнадцатого октября, в восемнадцать двадцать — выстрелил в область сердца. Пистолет — переделка. Калибр — пять сорок пять… Несерьезно… Очевидно, не профессионал: забыл дослать патрон в патронник. Вел запись на цифровую камеру «Панасоник».
Выстрел услышали старики Самсоновы. Сразу вызвали «Скорую». И она сразу приехала. Фантастика! Моментально же прибыла опрергруппа местного отделения. Еще раньше Егоров из районного управления. Почему? А телевидение?.. Кто оповестил прессу?
В девятнадцать ноль-ноль врач констатировал смерть.
Протоколы: наш и прокурорский — составлены правильно и полно. Труп дактилоскопирован. Вещдоки собраны. Примерно в девятнадцать тридцать труповозка увезла тело. Сдали в морг второй горбольницы. Запись о приеме есть. Впоследствии зачеркнута. Конечно! Из морга труп исчез. Фальсификация учета.
Что мы выяснили?
Санитары и дежурный патологоанатом перебрали спирту, пока болели у телевизора за «Зенит». До полной потери работоспособности. Может, и к лучшему.
В двадцать два ноль-ноль приемку трупов от стадиона начали четыре студента-медика. Они подрабатывали в морге всего второй день. Многого не знали, а потому осторожничали. Штатные санитары не глядя перебросили бы нашего самоубийцу с каталки в холодильник и — гуд бай! А пацаны обратили внимание на отсутствие трупного окоченения. Растерялись, что делать?
Один — постарше. Определил фибрилляцию сердечной мышцы, как ему показалось. Потом слабую реакцию на болевой раздражитель. Иголой тыкали, говорят. И зеркальце запотело…
Местные все равно в холодильник отправили бы. Чтоб бумажки не переписывать. А эти не поленились, повезли наверх, в реанимацию. Только оформить по правилам не умели. Так оставили.
В реанимацию потоком шли «футболисты». «Наш» в струю попал и все что положено получил. Везунчик!
Беда в том, что студенты процедурой не владели. Бумаг не заполнили. Даже своим про «ожившего» не сказали. Когда санитары к утру оклемались, студенты уже разошлись по домам. И на работу, при таком подходе, забили по полной. Мы этого Сережу Потапова, что зеркальце подставлял, два дня искали.
«Наш» в реанимации так и прошел — неизвестным огнестрелом. Их дело «реанимать»! Бумаги пусть в приемном оформляют. Оживили. Капельниц навешали и, вперед, в кардиологию. Те записали: «Поступил из реанимации…» — и лечат себе потихоньку.
А «нашему» дальше везет. К футболу готовились. Врачи на месте, медикаменты, какие положено. Начальство мандражирует, следит, чтоб хоть немного лечили. Особенно когда журналисты, как мухи, больницу обсели.
Пуля малокалиберная. Прошла навылет. Остальное хирург объясняет случайностью. Сердце чуть смещено. Клиент этого не знал, да и руки дрожали. В миллиметрах от аорты пулька прошла. Ни крупных сосудов, ни сердечной мышцы не задела. Бывает такое. Полсантиметра в сторону — стопроцентный покойник.
Счастливчик! Болевой шок и потеря крови сымитировали картину клинической смерти.
Врач «Скорой» откровенно «смудачил». Ребята его допрашивали, так и не поняли: идиот или полное отсутствие профессиональных навыков. Может, и то и другое. Живого человека в морг отправил! Увидел дырку в районе сердца и скорее бумажку писать. Ни пульс, ни дыхание поискать не додумался. К стадиону спешил! Болельщик хренов.
Стоп! Думать…
«Скорая» приехала неправдоподобно быстро! И труповозок по полдня дожидаются.
А толпа журналистов? Кто-то заранее все приготовил? Зачем? Записать: «Врача «Скорой» — на повторный допрос». И прессу прессануть на источник информации. Если существует этот «кто-то», то дальше морга наш клиент — не ходок. Санитары зря денег не берут. Неужели футбол способен хоть кому-то пойти на пользу?
Врачи в больнице — случайное везение. Кому-то рубль найти повезет, а «нашему» — такое привалило. Что ж ты за типчик? В бронежилете родился. Нежился под капельницей почти неделю. В сознание не приходил. А как рана поджила, стал глазенки открывать. Врач говорит — бессмысленные глазенки. Неподвижные. Мозговое кровообращение, видимо, пострадало.
А потом ты исчез!
Как же так, Счастливчик? Очнулся, увидел, какие сиськи вывалила на тебя медсестра Онищук, и с испугу дал деру? А означенная медсестра утверждает, что на десятый — двенадцатый день излечения к тебе кто-то приходил. Два мужчины разыскивали пропавшего во время футбола товарища. Им показали «нашего». Они его не признали. Но медсестра Онищук утверждает, что по мимике поняла: нашли того, кого искали. И «наш» к вечеру задергался. Что ты задергался, Счастливчик?
На следующее утро кроватка оказалась пустой. И никто ничего не видел. «Дежурного врача, медсестру и санитарку — на повторный допрос».
Через день, двадцать восьмого, мои орлы подоспели. К разбитому корыту.
