Лукаш Орбитовский - Святой Вроцлав
— Куда это ты идешь? — спросила Люцина.
— На занятия.
— А зачем ты идешь на занятия? — хотелось знать Беате. Малгося остановилась.
— Нарадоваться ими.
Девицы и не знали, что на это ответить.
— А не желаешь пройтись с нами? — предложила Люцина.
— Тут клёвая забегаловка, — дополнила Беата. — А то три года в одном классе, а вместе ни разу нигде и не были.
Малгося тупо вглядывалась в девиц, как будто бы только что ее облизал теленок, потом заговорил человеческим голосом и пригласил на кружку молока и на праздник с овцами посреди луга. Она попыталась угадать истинные намерения, но в глазах Беаты с Люциной, как обычно, видела одну лишь пустоту. А почему бы и нет? Но уже только кивнув в знак того, что согласна, она вспомнила, как сильно эту парочку не может терпеть.
— На одно пивко можно. Куда идем?
Очутились они на Рынке, в клубе «Яззда»[66], где все: бар, стены, стулья и даже люди были настолько розовыми, что хотелось полизать. Пол подсвечивался снизу. Девушки устроились в мягких креслах, круглый столик отличался глубокой чернотой. Люцина и Беата заказали джин со спрайтом и лаймом, Малгося выбрала пиво, обещая про себя, что выпьет его в одну минуту, а потом пошатается по городу. До встречи с Михалом осталось два часа. Люцина с Беатой сквозь толстое стекло кружки напоминали ей двухголового дракона-блондина.
Несколько минут они молчали. Малгося вспоминала всю необходимую информацию: сколько стоит тушь для ресниц, губная помада, каким дринком лучше всего упиться допьяна, какой парень лучше: имеющий автомобиль или же хату с теми же автомобилями. Об автомобилях представления Малгосы были совершенно никакими. Она опасалась того, что сейчас прозвучит вопрос, на который она не найдет ответ.
— И как там у Михала? — спросили обе.
Малгося посчитала, что попытка различить девиц — идея совершенно глупая.
— У Михала хорошо.
— Вы любите друг друга?
Малгося от изумления даже захлопала глазами. Взгляд она сфокусировала на тридцатилетней тетке с бешено белыми волосами, сидящей на высоком стуле. При этом она прекрасно видела ее стринги. Кольца на руках казались отлитыми из розового золота.
— А что нам еще делать? — выпалила девушка.
— А ты знаешь, ведь за него войны велись? Как только он появился. Все из нашего класса, — Беата потянула коктейль через соломинку, — только и размышляли над тем, как бы подклеиться. Ну а когда он пропал, ну, то есть, перевелся читать историю во второй «Це»…
— А тут мы увидали вас на той остановке, — прибавила Люцина, закуривая «вог» и выворачивая шею, чтобы не выдувать дым на Малгосю, — все эти дуры-биксы из нашего класса чего-то там пытались выступать. Это из ревности.
— Чего будешь делать после аттестата? — перехватила разговор Беата. — Будешь поступать, правда?
— Может быть, уеду куда-нибудь, — ответила Малгося.
Дискотечный бит колотился в баре, словно еврей-торгаш по пустой лавке.
Взгляд Люцины встретился со взглядом мускулистого типа в повернутой козырьком назад бейсболке. Парень улыбнулся, но его зубы были вовсе и не розовые. Они походили на упаковочную бумагу. Люцина фыркнула.
— За границу? С Михалом? А его учеба?
— Не следует тебе ехать, — очень серьезно прибавила Беата. — Только не ты.
— Ты знаешь, почему тебя не любят?
Этого Малгося не знала.
— Нет смысла обманывать, мы и сами считали тебя пустым местом. — Люцина скрестила ладони под подбородком. — Люди глупы и позволяют себя обмануть внешним проявлениям. Ты говоришь не так, как остальные. Иногда это раздражало, но сейчас уже нет. Мы пытались понять. Когда мы увидали тебя там, на остановке, все наши сучки…
— Ржали, — подсказала Беата.
— Это и вправду было гадко. Мы сидели, глядели на этих глупых пёзд, сделалось так не по себе… Стыдно, ой как стыдно! Как будто бы на себя глядели.
— Так что, Малгося, никуда не надо ехать, — Беата подсунула ей пачку сигарет, Малгося отрицательно покачала головой. — Уехать любая дура может. Вот пускай уезжают эти наши сучки. Ты нужна здесь. Я вот тут подумала, за эти три года оно всякого было, но и чего-то умного. И так оно и надо. А там ты себя погубишь. Ты зачем хочешь ехать?
— Девочки, пожалуйста, притормозите, — Малгося подняла руку, затем допила пиво. — Честное слово, я уже и не знаю.
— А тут нечего и знать, — рассмеялась Люцина, — просто я пытаюсь быть с тобой милой, потому что мне неудобно за прошлое. И еще, послушай…
— Ну да, — вмешалась Беата, словно что-то только сейчас припомнила.
— Не заскочишь ко мне прямо сейчас? На Швидницкую. У нас есть джин, водка, кое-чего еще.
— Это «кое-что» классное, — голос Беаты звучал эхом.
Малгося оглянулась по сторонам, как бы ища помощи в принятии решения. Эти две девицы — ведь их же ничего не объединяет, а если хата Люцины хоть немного походит на эту забегаловку, тогда они будут пить из меховых стаканов и блевать в плюшевую плевательницу. Почему бы и нет, подумалось ей. Только на минутку.
* * *— А откуда у тебя эта студия[67]? — спросила Малгося.
Они сидели над бутылкой. Люцина дробила зелье и смешивала с табаком. Беата зыркала то на подругу, то на телевизор, где она нашла канал «Viva!». Обвешанный золотом негр делал странные жесты, как бы приглашая всех расистов открыть в него огонь. Вокруг него пританцовывал рой полуголых девиц, которые с явным отвращением отирались одна о другую.
— Вообще-то, она не моя, — пояснила Люцина. — Но будет моей. Пока что она принадлежит моей маме. После сдачи на аттестат я перееду сюда. Если, конечно, сдам, а я побаиваюсь.
По сравнению с норой Михала, эта однокомнатная квартирка — с паркетом, блестящей кафельной плиткой, телевизором на стенке и аудиокомплексом — производила огромное впечатление. Малгося редко бывала у других людей. Ей были известны лестничные клетки, безумная комната отца, постель у Михала. Ей хотелось хоть когда-нибудь пожить в такой — как эта — квартирке.
— Эти фильмы можешь взять, — показала Люцина и подсунула Малгосе стакан с выпивкой, слишком даже крепкой.
— Ее отец торгует такими, — соврала Беата. — Лю будет только рада, если чего-нибудь возьмешь.
— Лю? — удивилась Малгося. Она встала, подошла к полке. Большинство названий ничего ей не говорило.
— Ну, Лю! Чего в этом странного? — смеясь, спросила Люцина. Она искусно достала смятую бумажку, разгладила. Белый порошок от раздавленных таблеток «экстази». Еще недавно таблетки вызвали среди девиц чуть ли не скандал. Люцина твердила, что необходимо растереть три, Беата упиралась на том, что двух будет достаточно, потому что Малгося до сих пор ничего крутого не принимала, а кому надо, чтобы она отбросила коньки. Девицы обменялись конспиративными усмешками. Они чувствовали себя так, словно бы играли главные роли в какой-то крупной истории. Но, возможно, так в действительности и было.
— Закуришь? — Люцина протянула Малгосе мундштук.
— Травка по-настоящему классная. Ты еще никогда такой не курила, — подбадривала Беата.
— Знакомый из Голландии привез. Понятия не имею, чем там ее голландцы приправляют. Но клёвая!
Беата затянулась. Малгося взяла мундштук от нее. Дым раздражал горло, пришлось запить. Люцина сделала телевизор погромче и улыбнулась гостье: от всего сердца, откровенно, после чего тут же подлила Малгосе джина.
— Честное слово, клёвая, — сообщила она.
Разговаривали они о какой-то фигне. Еще недавно Малгосе подобные темы были просто противны: ну как можно сплетничать о запахе изо рта мужчин, об их косметике и звездах кино — но поскольку травка и правда была хорошей, девушка проникла в тему и сделалась ведущей. Она часто смеялась, раскачивалась на стуле, попросила еще выпивки. Ей вообще хотелось пить. А девчонки, несмотря на внешний вид, были совсем даже не плохими, возможно, простоватые и не слишком умные, но не плохие, чего нет — того нет.
— Закуришь, Гоха? — щелкнула пастью вторая голова дракона.
Гоха закурила. Она и не сориентировалась, когда осушила стакан.
— Гося, а ты Фурмана знаешь? Вот странный тип, мы, то есть: я и Лю, его хорошо знали. Вот послушай, что он был за перец. Жил он неподалеку от нас, и постоянно он был чуточку сюрной. И вот он начал чего-то выворачивать, людей нажучивать, и поначалу ему как-то все сходило. Мы с Лю идем, а туи летит мимо что-то такое странное и «привет» говорит. Мы его и не узнали. От домашнего солярия он почти черный стал, волосы себе доклеил, завил, сзади подвязал… Ну а как пошли в клуб, и там его ожидали, потому что Фурман, собственно, и не танцевал; и тут, ты послушай, все эти его распрекрасные волосики вдруг занялись огнем. Не знаю, может их чем-то облили, или они сами так горят. И вот представь: дискарь, здоровенный что твой хуй, темно, только огоньки сверху моргают — она произнесла это как «мыргают» — а тут тебе посредине огненный шар, и этот шар визжит, — тут все трое расхохотались, — мчится к бару, руками махает, и вот, слушайте, разбрасывает все что на нем золото, люди к нему рвутся, тот цепочку хочет содрать, тот — часы, тут парочка за браслетку дерется, а сам Фурман добегает до бара, и бармен, добрая душа, хватает бутылку «выборовой» и выливает на эту дурную башку, наверно подумал, что и погасит, и тут же дезинфицирует.
