Брижит Обер - Карибский реквием
Внезапно, непонятно почему, его охватило дурное предчувствие. Проклятое досье исчезло, и священник спал беспробудным сном. Он осторожно приблизился к старику, который сидел, привалившись к подлокотнику, свесив голову на грудь. Может?.. Нет, это невозможно, но все-таки… Не в силах скрыть тревогу, Даг позвал:
– Эй! Просыпайтесь!
Отец Леже не пошевелился.
– Ради бога!
Никакой реакции. Даг бросился к священнику и поднял его голову. Он сразу заметил фиолетовую рану, по лицу бежала струйка крови. Отец Леже тяжело дышал через рот. Даг вполголоса выругался и бросился на кухню. Он схватил полотенце, смочил его холодной водой и, бегом вернувшись в гостиную, стал вытирать лицо священника, который внезапно издал короткий стон.
Даг снова смочил полотенце и повторил все заново, затем взял в морозильной камере несколько кусочков льда, обернул их целлофановым мешочком, висящим на ручке дверцы, и приложил к голове священника, который внезапно открыл глаза.
– Каsaye?[54]
– Вас оглушили.
– Что?
Он поднес руку к голове.
– О, у меня череп раскалывается…
– У вас на голове рана шириной в палец. Вам повезло, что вы вообще остались живы. Как это случилось?
– Но я понятия не имею! – воскликнул досточтимый отец с гримасой боли на лице. – Я спал. Я даже не понял, что кто-то напал на меня! Это неслыханно! Меня оглушили, а я даже не почувствовал!
Даг склонился над ним:
– Может, обратиться в больницу, чтобы вам зашили рану?
– Нет, нет, не стоит. Посмотрите, уже и крови нет. Я, признаться, просто потрясен: меня за двадцать лет ни разу не ограбили! Здесь никто не запирает двери на ключ! И впрямь приключения преследуют вас по пятам.
– Вот именно, – ответил Даг. – Кстати, и досье Дженифер Джонсон исчезло.
– Что? Уж вы простите старика, который несколько отупел от удара, но не могли бы вы повторить?
– Папка с делом Дженифер Джонсон исчезла. Вас оглушили, дело исчезло. А я отсутствовал не больше часа.
– Должно быть, видели, как вы уходите, и решили, что я одинок и уязвим.
– Но какой интерес может представлять это досье? Черт, двадцать лет оно лежало себе спокойно в архиве, – возмутился Даг, с размаху опускаясь на жалобно пискнувший диван.
Отец Леже осторожно переместил кусочки льда на голове.
– Ну надо же, какая неприятность! Лично я отношу себя к созерцателям, я не человек дела. Давайте поразмыслим. Должен вам признаться, я просто выбит из колеи: общаться с детективом, гоняться за убийцами, подвергаться нападению и решать неожиданные загадки – это отнюдь не в моем духе.
– И не в моем тоже. Как правило, мне приходится заниматься обманутыми мужьями и сбежавшими из дому детьми… У вас спиртное в доме есть?
– Нет, нет, не стоит, будет жечь!
– Не для вас, а для меня. Мне необходимо что-нибудь выпить, и покрепче.
– Ах да, в буфете есть ром, истинное наслаждение, вы оцените, впрочем, налейте и мне немножко, чуть-чуть.
Даг послушно наполнил два стакана, один протянул отцу Леже, который пригубил ром с видом знатока.
– Ah!Риbon i bon тетт! Просто замечательно! – воскликнул он, причмокивая от удовольствия. – Очень вкусно. Нет ничего лучше для такой ночи приключений. Итак, на чем мы остановились?
– Я отправился к Луизе за письмами, а кто-то вас оглушил и украл досье, – проговорил Даг, залпом опрокинув стакан рома.
– Нет, не отсюда. Давайте с самого начала. Если мы хотим распутать клубок, надо ухватиться за самый кончик нитки.
– Хорошо. Понедельник, двадцать шестое июля: я сижу себе спокойно в своем кабинете, размышляя, что бы такое выпить на аперитив. Тут объявляется потрясающего вида девица, заявляет, что зовут ее Шарлотта Дюма и она хочет отыскать своего неизвестного папашу. Она сообщает мне, что ее мать, Лоран Дюма-Мальвуа, умерла двадцать пять лет назад: самоубийство. Я заявляюсь сначала в сиротский приют, а затем в дом к женщине, которая в те годы была социальным работником.
– Не так быстро! Лучше возьмите ручку и бумагу. Будем записывать имена всех людей, с которыми вам пришлось встретиться с начала расследования, – предложил отец Леже; история привела его в сильное возбуждение. – Боже праведный, до чего же увлекательно!
– Тем лучше для вас! Ну вот, я все взял. Могу продолжать. Итак, я прихожу в дом к мадемуазель Мартинес, работавшей в те годы в отделе социального попечительства: она умирает от сердечного приступа буквально на моих руках. Я звоню Шарлотте. Она просит меня не бросать дело, а продолжать еще четыре дня, то есть до пятницы. На следующий день, во вторник, двадцать седьмого, я разговариваю с Джоном Луазо: он в полном маразме. Затем на меня нападают два ублюдка, шестерки некоего Фрэнки Вурта.
– Вы все записываете? – прервал его отец Леже.
– Да. Я захожу к вам, потом наношу визит Джонсу. Джонс наводит меня на след Родригеса, который умер буквально на днях. Среда, двадцать восьмое: я отправляюсь на похороны. Навещаю Лонге. Я звоню Лестеру, спрашиваю у него номер Го. Какая-то женщина с инициалами А. X. пытается меня убить и сама случайно погибает. Я беседую с Го. Потом встречаю молодого инспектора, который рассказывает мне о Дженифер Джонсон. Я краду досье Джонсон. Отправляюсь на поминки к Родригесам. Луиза назначает мне свидание. Ночь со среды на четверг: я иду на свидание, вас оглушают, досье украдено.
– Вы никого не забыли?
– Нет… Ах да, кузен Луизы, Франсиско. Он утверждает, что видел меня у Луазо. Что вы знаете об этом парне?
– Я знаю его с детства. Очень серьезный мальчик, замкнутый, много занимается. Настойчивый. Франсиско всегда был влюблен в Луизу, а с тех пор, как она порвала со своим предыдущим приятелем, решил, так сказать, побороться за место. И, между прочим, небезуспешно. Ему сейчас, должно быть, около сорока… Его вполне можно считать потенциальным подозреваемым, – решительно произнес священник, его ноздри трепетали от возбуждения. – Во всяком случае, он явно вам лжет, – добавил он, внимательно рассматривая список.
– Го тоже мне солгал. Я читал письма Луиса Родригеса: он ведь предупреждал полицейских по поводу Лоран. Следовательно, Го знал, что Лоран Дюма была убита, но он почему-то мне об этом говорить не стал.
И Лонге мне солгал: в рапорте Луиса Родригеса говорилось об изнасиловании, а Лонге не упомянул об этом ни слова.
– Так. Но почему они солгали? Они покрывают убийцу?
– Может, они боятся, – задумчиво произнес Даг.
– Или Лонге никогда не видел настоящего заключения Родригеса, – предположил отец Леже с плотоядной улыбкой.
– Вы выглядите просто ужасающе: с пакетиком льда на голове и с кровожадным огнем в глазах! Вам нужно писать детективы!
– Всегда мечтал об этом. Можно сказать, с детства.
– Никогда не поздно…
– Нет, нет, что вы. Вы подарили мне тайну, настоящую тайну, вот в чем дело. Давайте продолжать, мы все разгадаем, у нас получится, я просто уверен!
– Вы только что советовали мне все бросить, – удивился Даг, допивая стакан.
– Скажем так, с тех пор я принял крещение огнем и подцепил вирус.
– А, и вы туда же! Но мы не уверены, есть ли между всем этим связь, – произнес Даг, щедро наливая себе еще стакан. – Великолепный ром… А может, нам все-таки поспать немного?
– Спите, если хотите, в вашем возрасте это естественно, а я хотел еще немного подумать! – провозгласил отец Леже, поудобнее устраиваясь в своем кресле со списком в руках.
Даг попытался спрятать улыбку. Спятивший на детективной почве кюре – повезло ему с напарником! Он зевнул. Скоро уже рассветет, нужно попытаться немного поспать. Он растянулся на кровати, положив рядом письма, и сам не заметил, как провалился в глубокий сон.
Мужчина протянул руку к небольшой морозильной камере, установленной прямо в каюте, и взял оттуда бутылку ледяного пива. Папка с делом Джонсон лежала перед ним. Шлюп покачивался на бирюзовых волнах, в фалах свистел ветер. Приятное ощущение. Он смотрел, как занимается заря, как мерцающая глыба солнца показывается над водой. Он вытянулся на койке, чуть опустил козырек бейсболки и отхлебнул большой глоток пива. Это тоже было приятное ощущение. Он поставил бутылку на палубу и схватил тетрадь в твердой темно-синей обложке с простой надписью золочеными буквами: «Судовой дневник». Мужчина открыл ее, взгляд его лениво пробежал по некоторым отрывкам, выбранным наугад.
16 декабря 1975. Прекрасная была охота вчера вечером. Девица визжала не переставая почти два часа. Когда она поняла, что я собираюсь с ней сделать под конец, стала истерически умолять меня. Я надавил ей большим пальцем на одну точку на горле – я научился так делать у командос – это ее парализовало. Она была жива, но потеряла способность двигаться. Я убивал ее как можно медленнее, зная, что она в полном сознании и все понимает. Я наблюдал, как ее глаза выкатились из орбит и вращались во все стороны, как она до крови искусала себе язык. Потом я вымыл ее, опять одел и повесил. Очень даже красивая девица. Очень сексуальная. Очень мертвая.
