Крейг Расселл - Мастер карнавала
— Да. Но все равно мне непонятно. Ты лично их выбрал, потому что доверяешь им. А если доверяешь, то к чему моя проверка?
— Я считал, что знаю Петра Самолюка. — Бусленко говорил о командире штурмовой группы, упустившей Витренко в Киеве. — Ему я тоже доверял. Похоже, купить можно каждого.
— Не беспокойся, я их проверил.
— И об этом никому не известно?
— Если тебе надо узнать, кто имел доступ к министерским файлам, — Саша снова поежился, несмотря на то что одет был вполне солидно, — то ты обратишься ко мне. Не волнуйся, я спрятал все концы в воду. Как бы то ни было, все трое чисты, как и те трое, подобранные мною. Никто из них не служил ни под Витренко, ни под офицерами из окружения Витренко, и никаких возможных связей с ним мне выявить не удалось.
— Значит, ты смог найти мне еще троих?
— Да. — Затвердевшие на морозе губы Саши попытались растянуться в довольную улыбку. — И я горжусь этим. Все трое отвечают сформулированным тобой требованиям. И я включил одну женщину. Ты с ней уже встречался… Капитан Ольга Сарапенко из Киевского управления по борьбе с организованной преступностью.
Бусленко удивился такому выбору, но вспомнил, как по-профессиональному хладнокровно статная «барменша» повела себя при проведении операции в «Селестии», и улыбнулся.
— Думаешь, она справится?
— Она понимает, как Витренко и Молоков разрабатывают свои акции. Она является одним из наших ведущих экспертов по организованной преступности. Ольга имеет незапятнанную репутацию, и, насколько я понимаю, ты имел возможность лично убедиться, как она себя ведет в нештатной ситуации. Как я уже говорил, команда подобралась на редкость хорошая.
— Единственное, что меня беспокоит, так это то, что мы берем их из разных служб, — заметил Бусленко. — Не лучше ли было взять всех из «Сокола»? — Бусленко сам служил в подразделении спецназа «Сокол». По формальным признакам он скорее был полицейским, нежели солдатом. «Сокол» представлял собой элитное спецназовское подразделение, входившее в состав управления по борьбе с организованной преступностью министерства внутренних дел. Остальные члены команды были из других подразделений спецназа МВД: «Титан», «Скорпион», «Снежный барс», «Беркут» и даже «Золотые орлы», где в свое время служил сам Витренко. Двое вообще не относились к системе МВД: они были из подразделения «Альфа» Службы государственной безопасности Украины.
— Я постарался собрать самых лучших из лучших. Каждый из них — мастер своего дела. Мне не дает покоя только то, что и у Витренко команда не хуже. — Саша поднялся и, потоптавшись на месте, чтобы согреться, протянул Бусленко папку, которую тот сразу же убрал во внутренний карман пальто. — Здесь все детали. Береги себя, Тарас.
Бусленко проводил взглядом удалявшуюся фигуру, горбившуюся под порывами морозного ветра.
— Ты тоже, — пожелал вслед коллеге Бусленко, когда тот уже не мог его слышать.
2
Мать Фабеля обрадовалась, увидев сына, тепло обняла его прямо на пороге и, забрав пальто, провела в гостиную. Она была шотландкой, и, услышав знакомый сильный акцент, обусловленный не только ее родным языком, но и фризским, используемый местными жителями, он улыбнулся. Благодаря такому необычному сочетанию Фабель всегда ощущал свою принадлежность к разным культурам. Оставив его греться у камина, она отправилась заваривать чай. Дома Фабель редко пил кофе. По количеству выпиваемого чая обитатели Восточно-Фризских островов не имеют себе равных в мире, намного опережая по этому показателю и англичан, и ирландцев.
В последние двадцать пять лет Фабель редко бывал в своей комнате, но даже с закрытыми глазами мог точно определить, где что лежит. Диван и кресла были новыми, но стояли на тех же самых местах, что и их предшественники. Та же репродукция «Ночного дозора» Рембрандта, непропорционально большой для комнаты книжный шкаф все так же забит книгами и журналами. Тот же маленький письменный стол, за которым мать продолжала писать по старинке письма, будто не существовало электронных средств связи. Для Фабеля здесь было до боли знакомо буквально все — от мебели до толстых стен с тяжелыми деревянными дверями и оконными рамами, казалось, раскрывавшими ему свои объятия. Он испытывал странное чувство по отношению к Нордиху — Фабель приезжал сюда только навестить свою мать и никогда не ощущал близости с этими местами. А ведь именно здесь он провел все свое детство и сформировался как личность. И уехал из Восточной Фризляндии учиться — сначала в Ольденбургский университет Карла фон Оссицки, а потом в Гамбург.
Когда мать с подносом вернулась в гостиную, он решил поделиться с ней своими мыслями.
— Я никогда не думал, что стану полицейским. Во всяком случае, пока рос здесь.
Она удивленно на него посмотрела, явно не зная, как реагировать.
— Удивительно, что теперь, спустя столько лет, я ухожу из полиции и собираюсь работать на человека, тоже выросшего в Нордихе.
— Это не совсем так, — возразила мать. Она налила чаю, добавила немного молока и, положив кубик сахара в чашку, передала ее Фабелю, хотя знала, что он уже тридцать лет не пьет сладкий чай. — Ты всегда был очень серьезным мальчиком. И всегда обо всех заботился. Даже о Лексе. Одному Богу известно, сколько раз он попадал в разные переделки, и ты все время его выручал.
Фабель улыбнулся. Речь шла о его брате Александре, которого дома всегда звали Лексом. Фабель сам едва избежал участи получить имя Йейн, на чем настаивала его мать-шотландка, но в конце концов его немецкого отцу удалось найти компромисс в виде «Йена», что было достаточно близко к тому, что хотела мать. Лекс был старше Фабеля, но последний всегда отличался большим здравомыслием и зрелостью суждений. В те годы легкое отношение Лекса к жизни раздражало Фабеля, а теперь он этому завидовал.
— А эта картина… — Мать показала на «Ночной дозор». — Совсем еще маленьким ты мог часами ее разглядывать. Ты спрашивал, кто на ней нарисован, и я объясняла, что эти люди выходят ночью в город, чтобы защитить жителей от преступников. Я помню, как ты сказал: «Я буду таким же, когда вырасту. Я тоже хочу защищать людей». Так что уже в детстве ты все-таки собирался стать полицейским. — Она засмеялась.
Фабель посмотрел на картину. Он не помнил, чтобы она вызывала у него какой-то интерес и что он спрашивал, чем занимаются изображенные на ней люди. Эта репродукция казалась ему просто привычным элементом интерьера, в котором протекала его жизнь.
— Все равно это все не так, — заметил он и сделал глоток. Он не стал размешивать сахар, осевший на дне чашки. — Это даже не ночная сцена. А темной картину сделал лак. И изображен здесь не ночной дозор. Это городское ополчение, возглавляемое аристократом. Просто оригинал в свое время оказался рядом с другой картиной, которая действительно называлась «Ночной дозор», и названия перепутали.
Маргарет Фабель улыбнулась и укоризненно покачала головой:
— Йен, знание далеко не всегда заключает в себе ответ на вопрос. Эта картина ассоциируется с тем, о чем ты думаешь, глядя на нее, а не с тем, что соответствует историческим реалиям. А про тебя скажу еще вот что. Ты всегда стремился докопаться до истины, разобраться во всем, поэтому то, что ты стал полицейским, не такая уж неожиданность, как тебе кажется.
Фабель снова взглянул на картину. Время действия — день, а не ночь. Не полиция, а дружинники. Несколько дней назад он сказал бы, что это скорее имеет отношение к молодому Брайденбаху, а не к нему. Но Брайденбах погиб, доказав, что настоящий полицейский — это тот, кто подставляет себя под удар, защищая мирных граждан.
Они переменили тему разговора и немного поболтали о Лексе и о том, каким популярным стал его ресторан на острове Силт. Потом мать спросила о Сюзанне.
— У нее все нормально, — сухо ответил Фабель.
— А у тебя с ней?
— А что может случиться?
— Не знаю… — Она нахмурилась, и он заметил, что морщины у нее на лбу стали глубже. Время состарило ее незаметно для Фабеля. — Просто в последнее время ты о ней ничего не рассказываешь. Я очень надеюсь, что у вас все в порядке. Она замечательная женщина, Йен. Тебе просто повезло, что ты ее встретил.
Фабель поставил чашку.
— Ты помнишь дело, которое я вел в прошлом году? Когда так пострадала Мария Клее?
Маргарет Фабель кивнула.
— Там прослеживалась связь с террористами. И я был вынужден заняться анархистскими и радикальными группами, вроде бы уже сошедшими со сцены. Стал копаться в прошлом, если можно так выразиться.
— И какое отношение это имеет к Сюзанне?
— Мне прислали один материал, можно сказать, общего характера. На одной фотографии был парень по имени Кристиан Вольмут. Снимок был сделан в девяностые годы, когда волна терроризма в Германии пошла на убыль. Вольмут хотел вдохнуть в него новую жизнь и посылал бандероли и письма с бомбами в различные американские представительства в Германии. Работал непрофессионально, и в большинстве случаев посылки перехватывались или не взрывались. Но одна все же сработала и унесла жизнь молоденькой секретарши в представительстве американской нефтяной компании в Мюнхене, где тогда же базировался Вольмут. И там же тогда училась Сюзанна.
