Антон Леонтьев - Обратная сторона смерти
Задыхаясь и не в состоянии вымолвить ни слова, Женя остановилась у порога. Стройная продавщица с модной прической, что стояла за прилавком, нахмурилась, и около девочки тотчас возник массивный тип в униформе.
– У нас не подают, иди отсюда! – прошипел он, явно приняв Женю за нищенку. – А то в полицию тебя сдам!
О, ведь именно это ей и требовалось! Ей была нужна полиция!
Официант подтолкнул ее к выходу, но тут Женя не выдержала и начала плакать. На нее обратили внимание изящные дамы и господа, посетители кондитерской. Одна из сердобольных женщин, шелестя шелками и распространяя вокруг себя удушливый аромат модного в этом сезоне французского парфюма, подошла к Жене и произнесла:
– Милочка, ты почему плачешь? Тебе требуется помощь?
– Господа, она ведь вся промокла! – раздался голос одного из мужчин. – И дрожит как осиновый лист!
– Боже мой, у нее руки в крови! – ахнула еще какая-то дама.
Женя, поднеся ладони к лицу, поняла, что та права. Видимо, она, когда подхватила тесак, не желая, чтобы тяжелый предмет грохнулся на пол и привлек тем самым внимание убийцы, испачкалась в крови.
В крови тетушки.
И тут Женя потеряла сознание. Точнее, почти потеряла – просто без сил опустилась на пол.
Вокруг нее засуетились разряженные клиенты кондитерской. По приказанию одной из дам хозяйка заведения усадила девочку на один из милых диванчиков, стоявших в углу. Жене принесли чашку горячего, терпко-сладкого шоколада, а также два пирожных – воздушное, с разноцветными капельками, и шоколадное, с малиновым повидлом.
Женя припала к чашке с шоколадом, который пила, несмотря на то что напиток обжигал губы. А от пирожных отказалась – малиновая прослойка напомнила ей сцену в ломбарде. Кровь, везде кровь…
– Что ты сказала, душечка? – произнесла одна из столпившихся около нее дам, поднося к глазам лорнетку. – Кровь?
– Моя тетушка… ее убили… И убийца все еще там! – наконец выговорила Женя и лишилась чувств.
Ее слова заставили всех вздрогнуть. А когда девочка пришла в себя, в кондитерской уже был городовой, который тотчас узнал Женю. И понял все без лишних слов. Пригладив усы и поправив саблю, висевшую на боку, он заявил:
– Ну что же, рано или поздно это должно было случиться. Я Лизавету Никитичну предупреждал! Значит, на вас напали и убивец все в доме?
– Господи, как занимательно! – пискнула молоденькая, разряженная в пух и прах барышня, сидевшая за одним из столиков и попивавшая какао. – Прямо как в увлекательном романе или синематографе!
Все, включая спутника, посмотрели на нее с осуждением, и барышня, поняв, что сморозила глупость, пристыженно смолкла.
В этот момент в кондитерскую вошли два господина в штатском, на лицах которых, однако, было написано, что работают они в полиции. Сложив большие черные зонты, они прямиком направились к городовому. Тот в двух словах обрисовал ситуацию, и один из штатских сказал:
– Времени терять нельзя, потому что такие налеты всегда длятся недолго. Но будем надеяться, что, попав в хранилище Лизаветы Никитичны, преступник, собирая ценности, замешкается.
Он вытащил из внутреннего кармана легкого летнего пальто револьвер, и все та же глуповатая барышня, большая любительница какао, вздохнула:
– Господи, вы что, стрелять в него будете?
Штатский обернулся и, смерив барышню суровым взглядом, ответил:
– Да, мадемуазель, если ситуация того потребует, будем стрелять. Сдается мне, мы имеем дело или с безумным новичком, готовым убить любого и каждого, или с хладнокровным профессионалом, для которого человеческая жизнь дешевле копейки. Что хуже, сказать затрудняюсь. Потому что никто из нормальных преступников, если вы разрешите мне это выражение, не стал бы нападать на Лизавету Никитичну, личность в определенных кругах поистине легендарную!
Проверив барабан, он обратился к городовому:
– Ты, Бельчонок, останешься здесь, с девочкой. Мы же отправимся брать новоявленного Родиона Раскольникова, убившего старуху-процентщицу.
Один из господ, что были в кондитерской, хмыкнул. Мужчины в штатском, оставив зонты в углу, отправились в ломбард. А напряженную тишину прорезал голосок неумной барышни, обращавшейся к своему молчаливому спутнику:
– Господи, никогда бы не подумала, что стану свидетельницей такому! Жоржик, ты же литератор, почему бы тебе об этом роман не написать?
Жене показалось, будто прошла половина вечности, прежде чем люди в штатском вернулись. Однако позднее, размышляя о событиях жуткого дня, она поняла, что минуло не больше четверти часа.
Ливень еще не прекратился, и громыхал гром, но гроза, устроив в городе небольшое наводнение, удалялась все дальше и дальше. Женя полулежала на диванчике и дрожала, несмотря даже на то, что ее укрыли двумя шотландскими пледами.
Наконец появился один из людей в штатском. К тому времени кондитерская, волей судеб ставшая штабом полицейской операции, заполнилась стражами порядка – как в форме, так и в партикулярной одежде. Двое из последних задавали вопросы Жене, желая узнать, что же произошло. Девочка охотно обо всем поведала, и один из полицейских даже похвалил ее:
– У тебя очень хорошая память, и ты умеешь выхватывать важные детали из общей картины. Тебе только книги писать!
Женя зарделась от похвалы. Но потом подумала, что отдала бы все на свете за то, лишь бы повернуть время вспять – чтобы тетушка осталась в живых.Однако тетушку, конечно же, воскресить было невозможно. Как сказал позднее полицейский медик, травмы головы, нанесенные ей, были несовместимы с жизнью. Елизавета Никитична умерла практически мгновенно, но несколько секунд ее жизни были самыми страшными.
О том, что происходило дальше, Женя помнила смутно, потому что ее постоянно мутило. И время от времени она отключалась – то ли перепад давления в результате грозы так на нее подействовал, то ли события в ломбарде, а вероятнее всего, и то и другое вкупе.
Но ужас, который, как она считала, со смертью тетушки безвозвратно закончился, оказывается, только начинался. Потому что убийцу и грабителя застать на месте преступления не удалось. Когда полицейские шпики в штатском пришли туда, его уже и след простыл. Причем убийца прихватил с собой наиболее ценные предметы из особой кладовой владелицы ломбарда. Брал он не столько картины, меха и древние статуэтки с бюстами, даже не золотую утварь, сколько содержимое шкатулок и, вероятно, золотые, изукрашенные камнями оклады церковных книг. Какие именно драгоценности там находились, сказать могла только покойная ростовщица, потому что учет купленного ею у представителей воровского мира она не вела и в гроссбух никаких данных не заносила. Но все свидетельствовало о том, что убийца, собрав компактную добычу, уволок поистине несметные сокровища.
Убийцу, конечно же, искали. И нашли.
Тому, что на рукоятке тесака, коим незваный гость зарубил Елизавету Никитичну, обнаружились отпечатки Жени, имелось разумное и вполне достоверное объяснение. А вот тому, откуда вдруг у отца девочки, Аркадия Емельяновича, в одночасье появились деньги, причем большие, объяснения не было. И, хуже всего, его отпечатки обнаружились не только на двери ломбарда, что было понятно, ведь племянник владелицы туда постоянно заглядывал, но и в каморке, где хранились самые ценные вещи. А там, согласно свидетельским показаниям и уверениям самого Тараканова, он ни разу в жизни не бывал.
Но еще хуже оказалось то, что вскрылось, откуда у него вдруг взялись деньги – отец Жени через час после убийства тетушки принес в соседний ломбард массу ценных вещей, в том числе золотую утварь, а также жемчужное ожерелье, несколько шуб и картину Айвазовского.
Как выяснилось, и жемчужное ожерелье, и картина Айвазовского были занесены в гроссбух ломбарда. Только не того, куда Тараканов сдал эти вещи, а тетушкиного. Что означало: Аркадий Емельянович изъял их из ломбарда своей тетки.
И, наконец, имелась свидетельница, глазастая и крайне любопытная майорша, проживавшая напротив, которая уверяла, что видела из своего окна, как Аркадий Емельянович выходил из дома Елизаветы Никитичны с большим мешком, и даже могла назвать точное время. И было это минут через двадцать после того, как было совершено нападение.
Под тяжестью улик Тараканов, вначале полностью отрицавший свою причастность к жуткому преступлению, о котором трубили все газеты, сознался. Однако заявил, что тетушку не убивал. Пришел, мол, к ней, дабы получить деньги на очередные кутежи – и застал родственницу мертвой, а ломбард ограбленным. Но вместо того чтобы звать полицию, решил поживиться и уволок то, что попалось под руку, с намерением сдать в другую скупку и получить барыш.
Версия была хлипкая, и после того, как Тараканов запутался во лжи, меняя первоначальные показания, никто ему не поверил. Никто, кроме Жени. Потому что она-то знала: тот, кто убил тетушку и ограбил ломбард, был кем угодно, но только не ее отцом. Ведь убийца носил особой формы сапоги, на каблуке которых была непонятная эмблема. Девочка заявила об этом и полицейским, и следователям, но один из них сказал ей:
