Анна Рэдклиф - Тайны Удольфского замка. Том 2
Между тем Бертрану так пришлась по вкусу первая фляга, что он охотно приступил ко второй, и было уже довольно поздно, когда Эмилия не без опасений вернулась в хижину.
После этого вечера она часто выходила гулять с Маделиной, но не иначе как в сопровождении Бертрана; душа Эмилии стала постепенно успокаиваться, насколько позволяло ее тревожное положение. Тишина, среди которой она жила, внушала ей надежду, что она была прислана сюда не с какой-нибудь злой целью, и если б не догадка о том, что Валанкур в это самое время находится в Удольфском замке, она желала бы остаться жить в этой хижине до тех пор, пока ей не представится случай вернуться на родину. Относительно мотивов, побудивших Монтони отослать ее в Тоскану, она находилась в еще большем недоумении, чем когда-либо; точно так же она не верила, чтобы его побуждало желание оградить ее безопасность.
Прожив уже некоторое время в деревенской хижине, она вдруг вспомнила, что впопыхах торопливого отъезда из Удольфского замка она позабыла там бумаги, переданные ей покойной теткой и касающиеся ее лангедокских поместий; но хотя такая забывчивость и привела ее в некоторое беспокойство, однако у нее сохранилась надежда, что запрятанные в тайник бумаги эти не попадутся в руки Монтони.
ГЛАВА XXXIII
— Я, как палач, длил пытку понемногу,
Но вот и весть горчайшая мз всех…
Ричард IIВернемся теперь на время в Венецию, где граф Морано томился под гнетом всяческих невзгод. Вскоре после его возвращения в этот город он был арестован по приказу сената; ему сообщили, в чем состоит его вина, но препроводили в такое место заключения, куда не мог проникнуть никто из его друзей, несмотря на усердные поиски. Кто был враг, навлекший на него это бедствие, граф никак не мог угадать; тем не менее его подозрения чаще всего останавливались на Монтони, и очевидно эти догадки были не только правдоподобны, но и вполне основательны.
В самом деле, Монтони подозревал Морано в отравлении вина в его кубке. Но, не имея достаточных доказательств для уличения его в преступном покушении, он принужден был отказаться от преследования его судом и прибегнуть к другим способам мщения. Он обратился к одному доверенному лицу с поручением опустить донос в знаменитое denunzie secrete, или одну из львиных пастей, которые были вделаны в стену галереи Дворца Дожей в виде приемников для анонимных доносов на лиц, подозревавшихся в государственных преступлениях. В подобных случаях не происходило очной ставки между обвинителем и обвиняемым, поэтому всякий мог оклеветать своего врага и добиться того, чтобы его подвергли несправедливой каре, не боясь дурных последствий для себя. Что Монтони прибегнул к такому дьявольскому средству погубить человека, которого подозревал в покушении на свою жизнь, — в этом не было ничего мудреного. В письме, послужившем орудием для его мести, он обвинял Морано в изменнических замыслах против правительства и старался подкрепить свой донос всеми доводами, какие мог придумать с присущим ему лукавством. Сенат, для которого подозрения были в то время почти равносильны доказательствам, арестовал графа по этому обвинению и, даже не сообщив ему, в чем он виноват, ввергнул его в одну из секретных темниц, наводивших ужас на жителей Венеции и в которых узники часто томились всю жизнь, а иногда умирали, не отысканные своими друзьями.
Морано навлек на себя личную ненависть многих членов правительства; одним не нравился его образ жизни, других раздражало его честолюбие и соперничество с ними во многих случаях общественной деятельности; и, конечно, трудно было надеяться, чтобы милосердие смягчило суровость закона, находящегося в руках таких врагов.
Синьора Монтони между тем угнетали опасности другого рода. Его замок был осажден войсками, которые бесстрашно шли напролом и готовы были на всякие жертвы только бы одержать победу. Крепость, сильно укрепленная, выдержала, однако, их нападение; это обстоятельство, в совокупности с энергичной защитой гарнизона и недостатком продовольствия в дикой, горной местности, скоро принудили осаждающих снять осаду.
Когда Удольфский замок был оставлен неприятелем и очутился во власти Монтони, он отправил Уго в Тоскану за Эмилией, которую перед осадой послал, ради ее личной безопасности, в место более надежное, чем замок, где в то время мог еще восторжествовать неприятель. Когда окончательно водворилось спокойствие в Удольфских стенах, Монтони пожелал скорого возвращения Эмилии и поручил Уго помочь Бертрану препроводить ее обратно в замок.
Повинуясь приказанию синьора, Эмилия с сожалением простилась с доброй Маделиной; целых две недели она пробыла в Тоскане, и это время было для нее отдыхом, необходимым для успокоения ее расстроенных нервов и измученной души. Снова началась переправа через Апеннины. По пути Эмилия бросала с высот печальный взгляд на прекрасную равнину, расстилающуюся у их подошвы, и на далекое Средиземное море, по волнам которого ей так хотелось перенестись в родную Францию! Она грустила, что ей приходится возвращаться в замок, где она столько выстрадала, но печаль ее смягчалась предположением, что Валанкур, может быть, находится там, и она чувствовала некоторое облегчение при мысли о возможности быть около него, несмотря на то, что он, вероятно, томится в плену.
Был полдень, когда она выехала из хижины и вечер наступил раньше, чем они успели доехать до Удольфского замка. Ночь была лунная, но луна светила только по временам, так как небо было окутано облаками; при свете факела, который нес Уго, путешественники подвигались почти все время молча — Эмилия, погруженная в раздумье о своем положении: а Бертран и Уго мечтая в скором времени насладиться доброй бутылкой вина и яркого очага, так как с некоторых пор уже ощущалась разница между теплым климатом долин Тосканы и холодным воздухом в горах. Эмилию, наконец, вывел из задумчивости отдаленный бой башенных часов: она прислушивалась с жутким чувством к густым звукам, разносимым ветром. Прозвучал еще удар, а затем еще и печальным эхом замер в горах; Эмилии в ее мрачном настроении почудилось, что это погребальный звон…
— А! вон и старые башенные часы звонят, — воскликнул Бертран. — Небось живы остались! пушки не заставили их замолчать.
— Еще бы! — отозвался Уго; часы все время звонили погромче пушек! Я слыхал их звон в самом жарком сражении, а сражения длились здесь несколько дней; я еще боялся, как бы пушка не задела наших старых часов, но они устояли, а с ними и башня.
Дорога обогнула подошву горы и теперь они приблизились к замку настолько, что могли видеть его в глубине долины; луч луны на мгновенье озарил его и затем он снова скрылся во мраке; но быстро промелькнувшие очертания каменной громады успели пробудить мучительные, горькие чувства в сердце Эмилии. Массивные, мрачные стены замка рисокали ей все ужасы заточения и страданий, но теперь, по мере того как она приближалась к нему, к ее страху примешивался луч надежды! Несомненно, что там живет Монтони, но весьма возможно, что там и Валанкур, а она не могла не испытывать чувства радости и надежды, приближаясь к месту, где находился ее возлюбленный.
Путники прошли по всей долине, и скоро Эмилия опять увидела из-за деревьев старые стены и озаренные луною башни; дойдя до крутого обрыва, над которым высился Удольфский замок, они могли при ярком свете луны разглядеть все опустошения, произведенные в нем осадой — кое-где разрушенные стены и обвалившиеся зубцы. Громадные обломки скатились вниз под деревья, между которыми теперь пробирались наши путники, и лежали в перемежку с глыбами земли и скал, которые увлекли за собой при падении. Лес также пострадал от выстрелов, так как служил защитой для неприятеля от огня с укреплений. Множество чудных деревьев были вырваны с корнем, а другие на большом пространстве стояли без крон.
— Нам лучше пойти пешком, — сказал Уго, — а мулов вести подуздцы в гору, а то еще, пожалуй, попадем в одну из ям, вырытых ядрами: тут таких много. Дай мне факел, — продолжал Уго, обращаясь к Бертрану, после того как они спешились. — Смотрите, осторожнее, чтобы не споткнуться о что-нибудь подозрительное, — ведь земля еще не совсем очищена от неприятеля.
— Как? — удивилась Эмилия, — неужели здесь еще остался неприятель.
— Этого я не знаю, — отвечал Уго. — Но когда я уехал отсюда, я видел двух-трех молодцов, распростертых под деревьями.
По мере того, как они подвигались при свете факела, бросавшего мрачный свет на землю и далеко в чащу леса, Эмилия боялась смотреть вперед, чтобы какой-нибудь зловещий предмет не попался ей на глаза. Тропинка была усеяна поломанными стрелами и доспехами, которые носили солдаты в то время поверх более легкой одежды.
— Давай-ка сюда огня, — сказал Бертран, — Я наткнулся на что-то такое, что трещит под ногами.
