Артур Хейли - В высших сферах
— Правильное замечание. Тут, однако, возникает проблема: большинство наших адвокатов поддерживают ту или иную партию.
— Не все, — осторожно заметил Бонар Дейц. — К примеру, не все недавно ставшие адвокатами. Те, кто только что занялся практикой, свежие выпускники юридических институтов.
— Блестяще! — По лицу сенатора Деверо медленно расползлась улыбка. — Точно, мой мальчик! Мы найдем невинное существо. — И улыбка стала шире. — Этакого маленького ягненочка, которого мы будем направлять.
4
Снег, хотя и мокрый, все еще шел, когда Брайан Ричардсон, плотно закутавшись шарфом, надев галоши и подняв воротник пальто, вышел из своего кабинета на Спаркс-стрит и отправился в короткую прогулку до Парламентского холма. Премьер-министр наконец все-таки позвонил ему и сказал: «Хорошо бы вам зайти. Я о многом хочу поговорить с вами». И сейчас, широко шагая среди толп, спешивших за покупками в канун Рождества, Ричардсон дрожал от холода, который, казалось, усилился с наступлением спустившихся над городом серых сумерек.
Ричардсон одинаково не любил зиму и Рождество: первую — из-за физического стремления к теплу, второе — из-за агностицизма, которого, по его убеждению, придерживаются многие, хотя и не признаются в этом. Он сказал однажды Джеймсу Хоудену: «Рождество — в сто раз большая фальшивка, чем любая политика, но никто не смеет это сказать. Единственное, что вам скажут: «Рождество чересчур уж превратили в источник дохода». Черт побери, коммерческая сторона этого праздника — единственное, что имеет смысл».
Эта коммерческая сторона в известной степени влияла сейчас на Ричардсона, когда он шел мимо ярко освещенных магазинов с их неизбежными рождественскими витринами. Замеченная ранее реклама вызывала у него улыбку. В витрине магазина электроприборов неоновые буквы горели на ярко-зеленой панели: «Мир на земле — исполнение желаний мужчин». А ниже вторая реклама, не менее яркая, гласила: «Воспользуйся сейчас — заплатишь потом».
Брайан Ричардсон был рад, что, помимо приобретения нескольких подарков — включая подарок для Милли Фридман, который надо купить до вечера, — ему не придется участвовать в рождественских торжествах. Как, например, Джеймсу Хоудену, который вынужден будет отправиться завтра утром в церковь, как делал в большинство воскресений, хотя был нерелигиозен почти так же, как и Ричардсон.
Однажды, много лет назад, когда Ричардсон работал бухгалтером в рекламе, один клиент из крупных промышленников поддержал кампанию «Будем ходить в церковь», которой руководил Ричардсон. И вот в какой-то момент клиент многозначительно посоветовал ему последовать рекомендации собственной рекламы и стать посетителем церкви. И Ричардсон стал туда ходить — слишком важно было сохранить поддержку промышленника. Но в душе он вздохнул с облегчением, когда агентство перестало финансировать этот проект и уже можно было не ублажать клиента.
Это была одна из причин, объяснявших то, что нынешняя работа так нравилась ему. Не надо было ублажать клиентов, а когда такое требовалось, этим занимались под руководством Ричардсона другие. А поскольку он не был на глазах у публики, можно было ничего на себя не напускать — это дело политиков. Лидер партии мог не только не заботиться о своей внешности — он обязан был держаться в тени, а в тени он мог вести такую жизнь, какая ему нравилась.
Поэтому его беспокоило меньше, чем Милли Фридман, что кто-то мог подслушать, как они договаривались о свидании, хотя, подумал он, из уважения к ней следует в другой раз быть поосторожнее. Если другой раз будет.
Если поразмыслить, тут есть что учесть, и пожалуй, после сегодняшней встречи было бы разумно опустить занавес над романом с Милли. «Люби их и расставайся без сожалений», — подумал он. В конце-то концов полно женщин, компанией которых может насладиться мужчина с хорошо налаженной жизнью.
Ему, конечно, нравилась Милли — она обладала неким теплом и была глубокой натурой, что и привлекало его, и она оказалась отнюдь не плоха — хоть и немного заторможенна — в тот единственный раз, когда они предавались любви. Тем не менее, если они продолжат встречаться, всегда будет существовать опасность возникновения чувств — не у него, так как он намерен еще долго избегать их. А вот Милли может пострадать — женщины склонны серьезно относиться к тому, что мужчины считают случайной интрижкой, — и он предпочитал, чтобы такого не произошло.
Некрасивая девушка из Армии спасения зазвенела колокольчиком у самого его лица. Рядом с ней на столике стояла стеклянная банка с монетами — в основном пенни и мелкие серебром.
— Пожертвуйте немножко, сэр. Порадуйте на Рождество нуждающихся.
Голос у девушки был пронзительный, тоненький, лицо покраснело от холода. Ричардсон сунул руку в карман и нащупал среди монет бумажку. Это был десятидолларовый банкнот, и, повинуясь импульсу, он опустил его в банку.
— Бог да пребудет с вами и благословит вашу семью, — сказала девушка.
Ричардсон усмехнулся. Объяснение только все испортит, подумал он, — объяснение, что у него никогда не было семьи с детьми, как он в свое время представлял себе семью в сугубо сентиментальные, по его мнению, минуты. Лучше не объяснять, что он и его жена Элоиза договорились идти каждый своим путем сообразно собственным интересам каждого, но сохраняя видимость брака, что позволяло жить вместе, вместе питаться и при случае, если позволяли условия, удовлетворять свои сексуальные аппетиты, вежливо используя для этого тело партнера.
Помимо этого, не осталось ничего — даже озлобленных жарких споров, которые когда-то были. Теперь они с Элоизой больше не спорили, примирившись с тем, что разница во мнениях слишком велика, чтобы можно было перебросить мост через образовавшуюся между ними пропасть. А в последнее время, при том, что возобладали другие интересы — главным образом его работа в партии, — все остальное стало иметь все меньше и меньше значения.
Кто-то удивлялся, почему они вообще сохраняют брак, поскольку развод в Канаде (за исключением двух провинций) проходил сравнительно легко — для этого в суде требовалось дать лишь пустяковое показание под присягой. Правда заключалась в том, что и он, и Элоиза чувствовали себя свободнее в браке, чем если бы не были связаны брачными узами. На данный момент каждый из них мог завести — и имел — роман. Но если ситуация осложнялась, существование брака давало удобный предлог прервать связь. Более того, опыт убедил обоих, что второй брак едва ли будет успешнее первого.
Ричардсон ускорил шаг, стараясь согреться. Войдя в тихий пустынный Восточный блок, он поднялся по лестнице к кабинету премьер-министра.
Милли Фридман стояла перед зеркалом в коралловом шерстяном пальто и подбитых мехом сапожках на высоком каблуке и надевала шляпку из белой норки.
— Меня отпустили домой. — Она с улыбкой обернулась. — А вы можете войти — только если сейчас происходит что-то вроде заседания Комитета по обороне, застрянете надолго.
— Слишком долго я не могу, — сказал Ричардсон. — У меня сегодня поздняя встреча.
— Пожалуй, вам следует ее отменить.
Милли отвернулась от зеркала. Шляпа была надета («Отличная, практичная и хорошенькая зимняя шапочка», — подумал он); лицо Милли так и сияло, большие серо-зеленые глаза сверкали.
— Вот уж ни за что, — сказал Ричардсон. В его глазах, устремленных на нее, было откровенное восхищение. Он поспешил напомнить себе о принятом в отношении сегодняшнего вечера решении.
5
Покончив с изложением дела, Джеймс Хоуден устало отодвинул свое кресло. Напротив него, по другую сторону старомодного письменного стола на четырех ножках, за которым работала череда премьер-министров, молча сидел в задумчивости Брайан Ричардсон, индексируя и переваривая своим острым умом только что услышанное. Хотя он в общих чертах знал о предложении Вашингтона, сейчас он был впервые детально с ним ознакомлен. Хоуден сказал ему и о реакции Комитета по обороне. И сейчас мозг лидера партии усиленно заработал, как работают, наполняясь кровью, вены и артерии в человеческом теле, взвешивая с приобретенным практикой умением кредит и дебет, последствия и случайности, действия и противодействия. Детали будут учтены потом — многочисленные детали. А сейчас нужен стратегический план — план, понимал Ричардсон, более важный, чем любой из тех, которые он составлял. Ведь если он не сумеет составить такой план, это повлечет за собой поражение партии, а возможно, даже и больше, чем поражение, — полную ликвидацию.
— Есть еще кое-что, — сказал Джеймс Хоуден. Он поднялся с кресла и стоял сейчас у окна, выходящего на Парламентский холм. — Эдриен Несбитсон должен уйти.
— Нет! — Ричардсон решительно затряс головой. — Позже — может быть, но не сейчас. Если вы выведете из кабинета Несбитсона, какую бы причину для этого ни назвали, это будет выглядеть как раскол в кабинете. А ничего хуже не придумать!
