Люди ночи - Форд Джон М.

Плату унесли на склад для посмертного вскрытия и уничтожения. Йейтс сидел за столом, перед ним лежала плата, на коленях стояла жестянка из-под конфет. Он демонтировал чипы, заменял на похожие, помечал те красным маркером и складывал на уничтожение. Настоящие микросхемы отправлялись в жестянку из-под конфет.

Борден пришел точно по расписанию. Он сверил чипы со списком, ориентируясь по картинкам, – а чем еще ему было руководствоваться? Для него они все были просто черными детальками с золотыми ножками. Все контрольные циферки были написаны красным маркером. Йейтс включил электропечь и довел ее до температуры, при которой горит эпоксидка.

Борден помог Йейтсу убрать чипы в печь и спел что-то про каштаны, которые жарятся на решетке [52].

– Где плата? – спросил Борден.

– Вот. – Йейтс показал зеленую с золотом пластину. – Вы разобьете или я?

Борден с удовольствием разбил плату кувалдой. Осколки тоже отправились в печь.

После того как все детали сгорели, Борден и Йейтс расписались в гроссбухе. Йейтс подумал, что Борден – отличный малый для охранника, и сказал ему об этом. Борден рассмеялся, они вышли вместе и пропустили по кружечке.

– Надо будет повторить, – сказал Борден, когда они вышли из паба.

– Обязательно, – ответил Йейтс, зная, что не станет этого делать.

Он начал выносить чипы по нескольку штук, цепляя их к трусам как золотоногих вошек. Вынести плату, разумеется, было совершенно другое дело. Она бы влезла в «дипломат», но вещи всегда досматривали на проходной. Йейтс подумывал приделать «дипломату» двойное дно, однако Борден при всем своем техническим невежестве производил впечатление толкового охранника. Йейтс не мог избавиться от мысли, что Борден нутром почувствует изменившуюся глубину «дипломата».

В комнате отдыха рядом со столовой стояли два эппловских компьютера и лежала стопка дискет с ворованными играми. (Еще там стояли два пинбола – некоторые программисты не признавали всяких новомодных выдумок.)

Во время напряженного турнира в Elite Йейтс посетовал, что комната отдыха выглядит скучновато. Через два дня он принес плакаты с компьютерной графикой, зашел на склад взять моток изоленты (и кое-что еще) и украсил голые стены плакатами. За одним из них была спрятана плата модуля КОН-СВЕТ.

Через день Йейтс вошел в комнату отдыха, запер дверь и снял крышку с одного из Apple II. Внутри был блок питания и несколько печатных плат, установленных вертикально на материнке. Йейтс отвинтил и вынул материнку, положил плату КОН-СВЕТ, закрыл ее дорожки полиэтиленом, вернул эппловскую начинку на место и самым тщательным образом затянул все винты. Затем он вытащил штекер из контроллера дисковода, замазал штифты корректирующей жидкостью для пишущей машинки, воткнул штекер обратно и, наконец, закрыл крышку.

И вовремя: когда Йейтс открыл дверь, один из программистов как раз тянулся к ручке. В свободной руке у него был стаканчик с кофе и печенье. Идеально, подумал Йейтс.

Программист сказал:

– Привет, Лью.

– Привет, Джек. Никто не жаловался, что Эппл-бета дурит?

– Я не слышал.

– Только что отрубился. Ровно посередь атаки немецкого бомбардировщика.

– Черт! Ты пробовал его реанимировать?

Йейтс фыркнул.

– Вот глянь.

Он вставил дискету и включил компьютер. Машина некоторое время жужжала, потом выдала сообщение: НЕВОЗМОЖНО ЗАГРУЗИТЬ СИСТЕМУ.

– О, черт, – сказал Джек. – Ты можешь его починить?

– Вот поэтому-то я инженер, а ты программист, – ответил Йейтс с улыбкой и без всякого ехидства. – Но сам знаешь, если я стану чинить «Эппл» на рабочем месте, мне надают по шапке. Возьму его домой и посмотрю, что можно сделать.

И он унес компьютер домой.

– Газелл, – произнес за спиной женский голос.

Йейтс поднял голову. Утки кружили вокруг плавающего попкорна. Голос продолжал:

– Не оборачивайтесь.

– И в мыслях не было, – ответил Йейтс, глядя в кроссворд. – «Разбирательство, от которого никому не уйти». Какие-нибудь идеи есть?

Женщина сказала:

– У вас есть устройство на продажу?

– Если у вас есть двадцать тысяч за него заплатить.

– Отлично. Вы знаете, где Музей медвежьей ямы в Саутуарке? [53]

– Найду.

– Тогда сегодня в одиннадцать вечера.

Йейтс произнес дружелюбно:

– Вы не думаете, что мы привлекаем внимание тем, что не смотрим на конную гвардию?

Ответа не последовало. Он обернулся. Там не было никого, если не считать нескольких тысяч туристов, глазеющих на смену караула. Жаль. У нее приятный голос, и если бы она оказалась не прочь… Нет, это значило бы искушать судьбу.

Ага. Разбирательство – СУД, – от которого никому не уйти. СУДЬБА.

Он вписал слово в кроссворд, сунул газету под мышку и пошел прочь. Когда он сходил с тротуара на Бердкейдж-уок, затянутый в кожу курьер на мотоцикле пронесся мимо него почти вплотную. Добрый старый Лондон, подумал Йейтс, глядя, как мотоциклист, не включив поворотник, сворачивает налево. Опасное место.

Йейтс зашагал к Вестминстеру, просчитывая, как убить женщину.

Четыре мотоцикла стояли у тротуара набережной, рядом с красным металлом Хангерфордского моста. Мотоциклисты, все в черной коже, курили и болтали, прислонившись к опоре. Бездомный подошел стрельнуть сигаретку и, получив ее, ушел обратно под мост, в свое жилище из картонной коробки.

Мотоциклисты проводили его взглядами, мгновение помолчали и снова заговорили про тачки и баб, не делая особого различия между теми и другими.

– …телка из Манчестера, и говорит, «отпадная косуха»…

– …четырехлитровые «Бентли», их чего, продают только богатым молодым придуркам из Сити?

– …залетела, говорит она, а я говорю, опять, что ли?..

Это были курьеры между вызовами – в высоких ботинках, в черных кожаных штанах и куртках с кучей заклепок. У одного на собачке молнии болтался маленький гаечный ключ в стиле «Безумного Макса», но лишь в качестве шутки. Они были на работе, а в шикарной фирме не обрадуются полному металлистскому прикиду.

У всех четверых были радиотелефоны на боку и прицепленные к плечу микрофоны, чтобы принимать звонки во время поездки. Все четверо были молоды (самому старшему исполнилось двадцать восемь), обветрены и щурились, подражая фотографиям гонщиков. Двое – типичные блондинистые британцы, один смуглый, с цыганскими кудрями, и один рыжий, со шрамами на скулах.

У всех четверых были мощные японские байки с большими багажными корзинами, шлемами на заднем сиденье и потрепанным атласом лондонских улиц где-нибудь под рукой.

У рыжего курьера запищал телефон. Он нажал кнопку на микрофоне.

– Черри, ага.

Голос в телефоне назвал адрес.

– Ага, принято. – Курьер двинулся к мотоциклу. – До скорого.

– До скорого, – сказал один, остальные помахали.

Черри поехал в Ист-энд и остановился у низкого серого здания с зарешеченными окнами. Перед зданием стоял красный «Ягуар», хороший, XKE, а на другой стороне улицы – черный «Роллс-Ройс». Черри послал «Ягуару» воздушный поцелуй и вошел в здание. Вышел он через минуту с большим конвертом, бросил его в багажную корзину и стартанул. Обычная работа.

Через два квартала он свернул в проулок, достал конверт и открыл. Внутри была фотография, бумажка с адресом, несколько дополнительных указаний и пять тысяч фунтов наличными. Черри убрал деньги во внутренний карман куртки, нашел в атласе адрес, минуты две смотрел на него, затем туго свернул обе бумажки и затолкал в и без того переполненную урну.

Адрес был в другом проулке, довольно чистеньком, неподалеку от места, куда Черри только что заезжал. Он прошел мимо маленькой стальной двери, прислонился к сырой каменной стене, расстегнул молнию на кармане куртки, сунул туда руку в перчатке и, сжав деревянную рукоятку, стал ждать. Долго тут торчать нехорошо.