Призраки (ЛП) - Хантер Эван (Ивэн)
Итак, в рождественскую ночь, в 20:00, Карелла приехал в больницу Мерси, чтобы сказать Мейеру, как он чувствует себя виноватым за то, что его не застрелили вместо Мейера. Мейер и сам чувствовал себя виноватым. Мейер считал, что если бы он не был настолько глуп, чтобы позволить выстрелить в себя, то Бобу О'Брайену не пришлось бы снова доставать пистолет и стрелять. Мейер беспокоился о том, как это может отразиться на чувстве вины О'Брайена, хотя О'Брайен был ирландцем и, следовательно, менее склонен к этому.
Карелла захватил с собой пинту виски. Он достал её из кармана пальто, налил пару щедрых доз в два стерильных больничных стакана, после чего они вместе выпили за то, что Мейер всё ещё жив, хотя и немного прострелен. Карелла налил по второй порции, и мужчины выпили за то, чтобы завтра наступил новый день.
Новая комната для опознания, или, как её ещё называли, комната для показа, находилась в подвале здания участка, рядом с камерами, где временно содержались заключённые, ожидавшие отправки в здание уголовного суда в центре города.
Это обеспечивало лёгкий доступ к обвиняемым, которые — если они или их адвокаты не возражали — могли быть выставлены перед жертвой или свидетелем в компании с настоящим подозреваемым, которого, как надеялась полиция, удастся опознать.
В былые времена каждое утро в центре города в штаб-квартире проводились опознания всех преступников, арестованных за предыдущий день. Цель этих опознаний была в том, чтобы познакомить детективов со всего города с людьми, которые совершают здесь преступления. Детективы посещали опознания так же часто, как и суды. Но если для вынесения обвинительных приговоров присутствие в суде было необходимо, то наверху решили, что ежедневные опознания — это лишняя трата рабочей силы и малая перспектива будущих арестов, поскольку люди на опознании всё равно отправлялись в тюрьму, некоторые из них — пожизненно. Теперь опознание стало сугубо местным делом и проводилось исключительно с целью идентификации личности.
В комнате для опознания находилась узкая сцена с указателями высоты на стене позади неё и подвесным микрофоном над ней.
Перед сценой, отделяя её от трёх рядов зрительских мест, стояло одностороннее зеркало от пола до потолка. Копы иногда называли одностороннее зеркало двусторонним, но копы редко сходились во мнениях, кроме того, чей сегодня выходной.
Одностороннее или двустороннее, оно представляло людям, выстроившимся на сцене за ним, только их собственные отражения. С другой стороны люди, сидящие в зрительном зале, могли смотреть через, казалось бы, стеклянное окно на мужчин и женщин, выстроившихся за ним.
Опознание утром во вторник, 26 декабря, проводилось с явной целью добиться от Джерри Мандела опознания Дэниела Корбетта. Карелла позвонил Манделу домой утром и был рад узнать, что охранник Харборвью вернулся с лыжной прогулки без переломов. Он назначил время опознания, а затем позвонил Корбетту сначала домой, а потом в «Харлоу-Хаус», чтобы спросить, будет ли он сотрудничать с полицией в этом деле.
Корбетт ответил, что ему нечего скрывать — он точно не был тем человеком, который объявился в Харборвью в ночь убийства Крейга.
Из соседних камер детективы отобрали полдюжины мужчин, примерно похожих на Корбетта, — всех с чёрными волосами и карими глазами. Из отдела наверху они набрали детективов Ричарда Дженеро и Джерри Баркера с такими же чёрными волосами. Все заключённые были одеты в то, что было на них при аресте, и представляли собой портновский микс из свитеров, спортивных курток и — в случае одного джентльмена-карманника — щегольского костюма в полоску. Дженеро и Баркер были одеты в спортивные куртки. Дэниел Корбетт, приехавший в участок прямо из «Харлоу-Хауса», был одет в тёмно-синий костюм, бледно-голубую рубашку и золотисто-голубой шёлковый галстук. Как почётному гостю ему разрешили самому выбрать место в очереди. Он выбрал позицию четвёртую слева. Когда все девять человек молча заняли свои места за односторонним зеркалом, над сценой зажглись прожекторы. Зрительный зал оставался тёмным. Карелла и Хоуз сидели вместе, а Мандел — во втором ряду по центру, с флангов.
«Узнаёте кого-нибудь?», — сказал Карелла.
«Нет, пока нет», — сказал Мандел. Это был удивительный для лыжника пухлый мужчина лет пятидесяти. Он сказал Карелле перед смотром, что раньше был профессиональным борцом.
Карелла не мог себе представить, чтобы он мог провернуть с кем-нибудь молотковый замок (борцовский приём, известный сейчас как «дагестанские наручники» — примечание переводчика). Мандел продолжал смотреть на мужчин за стеклом.
«Могу ли я исключить тех, которые точно не были таковыми?», — спросил он.
«Пожалуйста.»
«Ну, это были не те, что на обоих концах, и не тот, что посередине.»
«Фрэнк», — сказал Карелла в микрофон, стоявший на стойке перед ним, — «ты можешь забрать номера один, пять и девять.»
Дженеро стоял первым в очереди; он слез со сцены, выглядя странно разочарованным тем, что его не выбрали победителем.
Двое других дисквалифицированных мужчин были заключёнными из камер предварительного заключения. Вскоре Мандел последовательно исключил ещё двух заключённых и детектива Баркера. Теперь на сцене стояли три человека: двое оставшихся заключённых и Дэниел Корбетт.
«Могут бы они сказать что-нибудь для меня?», — прошептал Мандел.
«Конечно», — сказал Карелла. «Джентльмены, не могли бы вы сказать своими обычными голосами: „Я Дэниел Корбетт. Я хотел бы видеть мистера Крейга, пожалуйста.“ Номер четыре, мы начнём с вас.»
Номером четыре был Дэниел Корбетт. Он прочистил горло и сказал: «Я Дэниел Корбетт. Я хотел бы видеть мистера Крейга, пожалуйста.»
«Хорошо, номер шесть», — сказал Карелла.
Номер шесть сказал: «Я Дэниел Корбетт. Я хотел бы видеть мистера Крейга, пожалуйста.»
«И номер восемь.»
Номер восемь сказал: «Я Дэниел Корбетт. Я хотел бы видеть мистера Крейга, пожалуйста.»
«Что вы думаете?», — спросил Карелла.
«Я не могу быть уверен…», — сказал Мандел и сделал паузу: «Но я думаю, что это тот, что справа. Номер восемь.»
Восьмым номером был мужчина по имени Энтони Руджеро, которого арестовали рано утром за попытку взломать дверь в квартире неподалёку от Гровер-авеню, в трёх кварталах от полицейского участка. В тот момент он был пьян и утверждал, что думал, будто это его собственная квартира и что женщина, которая всё время говорила ему уйти, была его женой. Карелла коротко и мрачно взглянул на Хоуза, а затем поблагодарил Мандела. Мгновение спустя он скрылся за односторонним зеркалом, подобно Джонни-на-сцене (обозначение театрала, который постоянно крутится возле сцены — примечание переводчика) без цветов, и извинился перед Корбеттом за то, что отнял у него так много времени.
«Так кто же это был, чёрт возьми?», — спросил Карелла у Хоуза.
«Кто-то, кого Крейг знал, это точно.»
«Должно быть. Иначе зачем бы он пустил его в квартиру? И зачем ему было пить с ним?»
«Верно, вскрытие показало…»
«Да, он пил. Фактически, он был пьян. Но лаборанты не смогли найти следов алкоголя ни в одном из стаканов.»
«Это значит, что их потом помыли.»
«Это ничего не значит, если Крейг пил один. Но Хиллари сказала мне, что он никогда не пил во время работы. Никогда.
Мы знаем, что в тот день он работал, потому что в печатной машинке заправлен лист бумаги. И предложение просто оборвалось, что позволяет предположить, что его прервали — возможно, когда убийца позвонил в дверь. Но он позволил ему войти, Коттон! Он знал, что это не Корбетт, и всё равно впустил его. И если он не пил во время работы, то должен был начать пить после того, как бросил работу. А это значит, что он сел выпить с человеком, который его убил.»
Оба детектива посмотрели друг на друга.
«Что ты думаешь?», — спросил Хоуз.
«Я не знаю, что и думать. Может быть, Крейг думал, что это просто дружеский визит, выпить, устроиться поудобнее, а потом достать нож.»
