Петер Демпф - Тайна Иеронима Босха
Тут его прервал Кайе, которому показалось, что объяснения Небрихи перерастают в чистое теоретизирование:
— Прощу прощения. Кто такие сестры и братья свободного духа? Я никогда о них не слышал. Кроме того, полагаю, что предположение о принадлежности Босха к секте адамитов спорно.
Антонио де Небриха кивнул:
— Вы правы. Однако нельзя отрицать, что братья и сестры свободного духа были особенно сильно распространены на Нижнем Рейне. Еретическое движение, имевшее большое влияние, организованное в маленькие группы. Они маскировались под благочестивых христиан, а втайне поклонялись райским представлениям о безгрешности человека. Они считали себя воплощением Святого Духа. Ни род, ни положение, ни состояние, ни пол не имели значения. Поэтому женщины вступали в круг братства полноправными членами.
— Таким образом они освобождались от опеки, к которой были приговорены католической церковью.
— Верно, сеньора Вандерверф. Сегодня это назвали бы равноправием.
Антонио де Небриха встал и открыл окно, чтобы впустить немного света.
— Для вашего патера это могло стать одной из причин, заставившей заниматься картиной. Если рукопись содержала указание на принадлежность Босха к адамитам, тогда на картине можно было прочесть изображение равноправия мужчин и женщин. Находка для женоненавистника.
У Кайе было такое чувство, будто Грит Вандерверф ждала именно этого момента, чтобы задать свой вопрос:
— Вы действительно нашли во время исследований что-то скрытое до сего дня?
— Сеньора Вандерверф, вся картина Босха — сплошная загадка. И мы каждый день открываем что-то новое. Посмотрите на эти нити и соединения на картине. Здесь, внизу, на рейке над картиной рая, написано: «вершины бесконечности» и «мысли о круговороте». От них я протянул красную нить к скальным образованиям в левом углу картины.
Никто не знает, что это значит, но из пещеры взвивается стая птиц. Они летят, вращаясь, через круглое отверстие горы и теряются в бесконечности, возвращаются назад и, садясь на землю, делятся на две группы — светлых и темных птиц. В то время как светлые резвятся в райском саду, темные птицы движутся к треснувшему яйцу и исчезают снова. От этого яйца, видите, я протянул еще одну зеленую нить к тому краю, где написаны другие понятия: «мировое яйцо», «происхождение», «химическая реторта». Все это попытки пролить свет на тьму. Каждый день приносит новое открытие.
Слушая объяснения Антонио де Небрихи, Кайе быстро сообразил, что тот хочет уйти от темы. Под картиной большими буквами было написано: «Scientes bonum et malum»12.
И тут Кайе осенило. Он знал, что мешало Петрониусу Орису согласно рассказу патера в створке триптиха «Зеленый рай». Сцена рая показывала мудрость Бога в своем творении. «Summum bonum»13. Но она не отрицала, что одновременно с жизнью родилась и смерть. «Summum malum»14. Здесь был изображен не библейский рай, в котором смерть рождается только из-за яблока с древа познания, а рай, с самого начала пропитанный знанием взаимосвязи жизни и смерти. Поэтому Ева могла стоять на стороне своего господина так свободно и насмешливо, больше ускользая от него, чем подчиняясь. Знание избавляло ее от первородного греха, от любой вины и наказания!
— И больше ничего? — Резкое замечание Грит прервало размышления Кайе. — Я подумала, что сегодня в обед вы говорили о другом. Создается впечатление, что вы не хотите помочь мне в работе. А я выложила все свои карты, сеньор Небриха.
Кайе нравилась эта женщина даже в гневе. В ней было что-то живое, непредсказуемое.
— У меня есть к вам предложение, — сказал Кайе и получил в ответ нетерпеливый взгляд Грит Вандерверф. Он посмотрел на часы. — Встретимся завтра утром перед входом в мастерские и посмотрим картину в оригинале. Сегодня внизу никого нет. Тогда и поговорим о тайнах «Сада наслаждений».
Антонио де Небриха был не в восторге от предложения коллеги. Кайе догадался, что тот предпочел бы никогда больше не встречаться Грит Вандерверф. Однако желания самого Кайе были иными.
— Вы согласны?
Грит Вандерверф словно подменили. Она улыбнулась Кайе, ее глаза заблестели, что вызвало у него приятную дрожь. Кайе посмотрел на Антонио де Небриху.
— Да все в порядке, ничего страшного, — громко извинился тот и поднял руки в знак того, что уступает.
Неожиданно воцарилась тишина, которую никто не хотел нарушать, пока Грит Вандерверф не встала и не протянула Кайе руку:
— Будет лучше, если я пойду. Уже поздно. Когда мы завтра встречаемся? В десять?
Небриха пробормотал что-то невнятное.
— В десять часов я буду ждать вас внизу, — подтвердил Кайе.
— Большое спасибо, сеньор Небриха, за объяснения. Грит повернулась и открыла дверь. На пороге она остановилась и обратилась к реставратору:
— А вы знаете, почему Иероним Босх взял себе это имя, в то время как его семья носила фамилию ван Акен, по названию места их рождения?
С этими словами она закрыла за собой дверь. Антонио де Небриха смотрел ей вслед.
— Проклятие, откуда она знает?
XXXIV
— Вы сошли с ума, Михаэль! — выпалил Антонио де Небриха. — Нельзя приводить сюда незнакомых людей, когда мы в двух шагах от сенсации.
Он молча подошел к двери и резко открыл ее. Там никого не было, только шаги Грит раздавались по коридору.
— Что вы имеете против этой женщины? В конце концов, благодаря ей мы имеем хоть небольшое подтверждение нашей гипотезы. К тому же высказывания патера Берле не могут быть беспочвенными.
Антонио де Небриха закрыл дверь и прислонился к ней.
— Она не нравится мне. Что-то заставляет меня быть с ней осторожным, я еще не знаю что. Возможно, ее глаза — они холодны как лед. Но заверяю вас, это не ревность, поскольку она явно положила глаз на вас.
Кайе почувствовал, что покраснел.
— Ну, вы преувеличиваете, Антонио. Я бы почувствовал. Кроме того…
— Вы тоже положили глаз на Грит Вандерверф. — Небриха нервно рассмеялся и отошел от двери. — Может, вы и правы, и мне не должны повсюду мерещиться привидения. А этот патер Берле для нас просто находка.
— У вас есть что-то для меня? — взволнованно спросил Кайе.
— Что-то! Очень много всего, Михаэль. Посмотрите сюда. Он подвел Кайе к письменному столу. Достал из папки клочок бумаги и махал перед носом у реставратора. Листок был треугольный и абсолютно чистый.
— Знаете, Михаэль, иногда самые простые вещи наводят нас на верный след. Посмотрите на свет, что вы видите?
— Ничего! Нет, подождите… Водяные знаки. Что-то написанное от руки. Буквы «НВР».
— Потому я и удивился, когда обнаружил этот клочок бумаги много лет назад. Я сохранил его.
Кайе не вникал в многочисленные специальные вопросы, которыми интересовался Небриха. Антонио собирал все, что имело для него какое-то значение. Реставратор поискал глазами на столе коллеги увеличенный снимок, но чтобы не обидеть Небриху, спросил:
— Откуда у вас эта бумага?
— В одном голландском антикварном магазине я наткнулся на книгу, повествующую о смешивании красок, прежде всего о приготовлении желтоватых оттенков из пигментов. Она была в кожаном переплете и с золоченым обрезом. Не дешевая, но и не редкая и уже потрепанная. Оттуда бумажка и выпала. Я решил, что это обычная закладка, пока не заметил водяных знаков, которые стали видны, только когда она промокла.
Антонио де Небриха подошел к письменному столу, достал чашу и осторожно смочил бумагу. Выступили темные буквы «НВР».
— Это указывает на имя. Hieronimus Bosch Pictor — Иероним Босх, художник. Бумага может оказаться из его мастерской.
Кайе сразу заинтересовался. Ему показалось, он уже видел этот треугольный клочок.
— Вы уверены, Антонио?
— Вполне уверен.
— В том, что у мастера Босха была своя бумага?
— Почему нет, Михаэль? Бумагу для набросков подмастерья часто делали сами. Необычно то, что дошла до нас именно часть с водяным знаком, то есть лишь пять процентов листа.
— Вы сохранили ее только из-за водяных знаков?
— Собственно говоря, да. Что я ни делал с ней, полагая, что это тайнопись! Нагревал, клал в воду, гладил, но бумага оставалась просто бумагой. До сегодняшнего дня, Михаэль, пока я не посмотрел на наши фотографии. Кое-что показалось мне странным.
Кайе весь обратился в слух. У Антонио де Небрихи была редкая способность преподносить даже совершенные мелочи как сенсацию. Он достал из стола снимки, на которых Кайе обнаружил буквы.
— Кислота, повредившая лак, произвела двойной эффект. С одной стороны, она разъела лак, с другой — обнажила что-то скрытое. Буквы, еще очень нечеткие. Это произошло случайно, но там, где раствор кислоты был слабее, она открыла под слоем лака тайнопись. А теперь, Михаэль, сенсация…
Небриха поставил на стол сосуд с прозрачной жидкостью, затем положил листок бумаги и помешал чайной ложкой. В нос ударил легкий запах уксуса.
