Макс Кранихфельд - Место действия - Южный Ливан
Вначале ничего не происходило, и инструктор уже набрал в грудь воздуха, чтобы повторить отчего-то не подействовавшую команду. Но раньше, чем он успел произнести хоть слово, дверь второго домика с грохотом распахнулась и наружу, толкаясь и топоча армейскими ботинками, вывалились курсанты. Десять молодых чеченцев, все в одинаковых черных комбинезонах, с повязанными на головах зелеными лентами. Будущие специалисты-подрывники, проходящие здесь курсы начальной саперной подготовки под руководством опытных инструкторов, наемников из арабских стран — Ирака, Ливана и Иордании. Чеченцы замерли, построившись в одну шеренгу, преданно следя глазами за расхаживающим перед строем наставником. Тот неодобрительно покосился на часы, и проворчал что-то неразборчивое себе под нос, демонстрируя курсантам циферблат.
— Злиться, что недостаточно быстро встают, — прокомментировал и без бинокля все различивший Кэп. — Сейчас устроит этим душкам «подъем-отбой» по полной программе. А потом проверку «фанеры» на прочность для главных тормозов по отдельной…
Он тихо рассмеялся, представив себе эту картину. Шварцман тоже пару раз придушенно хихикнул, уж больно забавной выходила традиционная армейская «дедовщина» применительно к чеченским борцам за независимость.
— А раненько они поднимаются, командир, — отсмеявшись, прокомментировал он. — Еще даже солнце не показалось, только-только рассветать начало…
Действительно вокруг царило утреннее затишье, тот особый час, когда ночь уже отступила, а новый день не спешит еще вступать в свои права. Час когда все в природе замирает: ночные обитатели предгорий уже приготовились к дневке, а дневные еще не проснулись… Время расслабленной утреней неги, когда седой туман ползет с неприступных вершин в спящие долины, заволакивает их уютным, непрозрачным одеялом.
— Им так положено, — авторитетно отозвался Кэп. — Время утренней молитвы, ну и намаз опять же. У них же Аллах четко установил — хошь, не хошь, а пять раз в сутки изволь помолиться, причем не когда тебе самому в голову взбредет, а строго в определенное время. Это у нас в плане религии полный бардак, а у этих чертей все четко.
— Да ладно, — усомнился Шварцман. — Неужели они все это соблюдают? Ну ладно, где-нибудь в Иране или Эмиратах, я еще поверю. Там их с рождения приучают. А здесь-то, еще пять лет назад была советская власть, когда бы они успели этой дури нахвататься?!
— Ну сами чеченцы, скорее всего, конечно, в такую рань продирать глаза не стали бы, — ухмыльнулся Кэп. — Но они ведь здесь всего лишь бессловесные бараны, пастухи же, как раз те самые арабы, которых воспитывали в исламском духе с самого детства. Так что видишь как оно, мыши плакали, кололись, но продолжали есть кактус…
— Ничего, — с притворной жалостью протянул Шварцман. — Трудно только первые двадцать лет, потом привыкнешь, и станет значительно легче…
— А вот тут, ты ошибаешься, Черный, — совершенно серьезно произнес Кэп. — Эти привыкать не станут. Для них ислам, вовсе не религия, отвечающая внутреннему стремлению души. Для них он лишь удобное прикрытие, которое позволяет как встарь, с полным моральным обоснованием грабить и убивать неверных. Никогда для них не будет другой религии, кроме разбойничьего желания нажиться за чужой счет. А остальное все так, шелуха, словесные кружева, призванные прикрыть главное…
Меж тем, повинуясь команде бородача, чеченцы сноровисто разулись, расстелили специальные коврики и, опустившись на них, приступили к ритуальным процедурам. Только сейчас Шварцман разглядел, что в руках у всех курсантов были кувшины с изящно изогнутыми носиками, из которых теперь они деловито поливали ноги и руки, ополаскивали лица. Потом настал черед собственно молитвы. Араб читал что-то нараспев из книги в строгом черном переплете, а курсанты стройным хором вторили ему. Слова молитвы раскатисто неслись по ущелью, бились об его стены, порождая гулкое гротескно хохочущее эхо. «Аллаху Акбар! Аллаху акбар!» неслось над просыпающимися предгорьями, совсем недавно бывшими частью огромной страны, жители которой об Аллахе Великом и Всемилостивом и не вспоминали.
— Ладно, двинулись назад, не на что тут больше смотреть. Дальше у них будет завтрак, а потом занятия по подрывному делу.
Кэп юркой бесшумной ящерицей скользнул вниз по склону, и Шварцман, оторвавшись от бинокля, последовал за ним.
На школу подрывников укрытую в самом сердце контролируемой боевиками территории, группа спецразведки, совершавшая рейд по району ответственности напоролась совершенно случайно еще три дня назад. Кэп доложил командованию и сгоряча потребовал немедленно направить вертушки для огневого налета, обещал обеспечить стопроцентно точную корректировку, матерился, забрызгивая слюной гарнитуру рации, отчаянно рубил способной крушить кирпичи ладонью воздух. Не помогло. Из штаба объединенной группировки поступил приказ наблюдать. Не обнаруживая себя, отслеживать происходящее на базе и ждать. Чего ждать, Кэп не понимал. Первые же сутки наблюдений показали, что школой руководят два араба-наемника, а курсантами, являются десять молодых чеченцев, которых усиленно обучают подрывному делу, уделяя занятиям по десять часов в сутки. Причем никаких других дисциплин, жизненно необходимых диверсантам чеченцам не преподают, зато усиленно накачивают пропагандой ваххабистских течений в исламе. Из такой однобоко направленной учебы Кэп сделал для себя неизбежный вывод, что готовят курсантов для заданий с билетом, что называется, в один конец. То есть все обучающиеся являются смертниками, предназначенными для того, чтобы ценой собственной жизни нанести федеральным войскам максимально возможный ущерб. Этакие современные камикадзе.
Доложив свои соображения в штаб, он присовокупил, что база может быть гарантированно уничтожена в результате авиационного или артиллерийского налета по снятым координатам при поддержке и страховке его разведгруппы. Ответ оставался столь же нелогичным, сколь и стереотипным — продолжайте наблюдение. И сколько можно его продолжать?! До тех пор, пока питомцы арабов не закончат свое обучение и не разъедутся по заданиям в разные концы мятежной республики, чтобы нанести свои одноразовые удары. Ищи их потом! А сейчас есть уникальный шанс прихлопнуть весь гадюшник одним ударом, зацепив заодно и арабских инструкторов. Однако равнодушный эфир, приносил все ту же фразу: «Продолжайте дальнейшее наблюдение».
В яме оставленной вывороченными наружу корнями поваленного дерева ласково плясал язычок пламени. Со знанием дела разложенный костерок абсолютно не давал дыма и с десятка метров был уже незаметен. Зато сколько радости и уюта он приносил в оборудованную разведчиками берлогу, обеспечивая бойцов теплом, горячей пищей, да просто радуя глаз, непрекращающейся игрой, танцующего на сухих ветках пламени.
— Эй, воины! Где завтрак для отцов-командиров! — еще на подходе свистящим шепотом окликнул дремлющих возле огня солдат Кэп.
— Щас все будет, тащ капитан, щас все будет, — засуетился плотный крепыш сержант Фахрутдинов. — Эй, ну-ка, завтрак товарищу капитану! Быстрее!
Разведчики подхватились, будто и не спали секунду назад. Едва только офицеры спрыгнули в яму и уселись у костра, протягивая ладони к огню, как к ним уже потянулись разогретые и аппетитно скворчащие плавящимся жиром банки армейской тушенки. Маленький кругленький словно колобок украинец Каширский, бывший внештатным поваром группы и на этом основании носивший аппетитное прозвище Каша, уже пристраивал на самодельной треноге котелок с крепко заваренным чаем, хлопоча вокруг вернувшихся офицеров, словно заботливая жена, встречающая с работы припозднившегося мужа.
— Вот еще галеты, тащ капитан, с галетами тушенка вкуснее, — приговаривал он, преданно заглядывая Кэпу в глаза. — Эх, щас бы сала, чи ковбасы. А тушняк це разве ж еда. Так баловство одно… Вы ешьте, ешьте, тащ капитан, бо чай вже почти поспел… Еще пара хвылын и будет горячий…
— Да что ты вьешься вокруг меня, Каша. Так весь аппетит пропадет, когда ты постоянно в рот заглядываешь, — притворно сердито ворчал Кэп, отмахиваясь от чересчур заботливого солдата.
— Та хиба ж так можно, тащ капитан, вы же без моего догляду, як дите малое, в сухомятку ели бы, — обижался, надувая щеки Каша, но привычной своей суеты, тем не менее, не оставлял.
— Эх, любят меня зверушки, — довольно похлопывая себя по округлившемуся животу, шутливо заявлял Кэп, откинувшись на земляную стенку ямины. — Правда, Фахрутдинов?
— Так точно, правда! — радостно скалился сержант, легко уворачиваясь от шутливого тычка командирского кулака в печень.
«А ведь они действительно его любят, — лениво думал, приятно осоловевший после сытного завтрака Шварцман. — Вот вроде бы и не миндальничает он с ними, порой под горячую руку и в морду провинившемуся может заехать. А вот, поди же ты, все равно любят, и без дураков готовы за ним хоть в огонь, хоть в воду, хоть к черту в пасть. Интересно, будут когда-нибудь бойцы так же относиться ко мне. Ведь когда-нибудь у меня тоже будет своя группа, а потом рота, батальон… а может быть даже и целая бригада…»
