Питер Абрахамc - Репетитор
— Скоро встреча клуба инвесторов, — сказала Гейл. — Фонд Дж. П. Морганет. В прошлом году прибыль составила девятнадцать процентов.
— Мои поздравления.
Она протянула ему теннисную ракетку:
— Мышь в ванной. Мой второй муж всегда пользовался этим, когда приходилось разбираться с летучими мышами.
Ракетка была плохо сбалансирована.
— Он был теннисистом?
— Не знаю, кем он был.
Джулиан пошел в ванную. Гейл продолжала говорить ему в спину:
— Я, конечно, не против, когда в мужчине есть некоторая таинственность, но иногда мне хочется знать хоть что-то.
Джулиан открыл дверь ванной.
— По крайней мере, что происходит у мужчины в голове, — говорила Гейл.
Он вошел в ванную и быстро закрыл за собой дверь.
— Видите ее? — Судя по голосу, Гейл стояла прямо за дверью. Она слишком много болтала — как ребенок. Женщины, которые много говорили, раздражали Джулиана, наверное, больше, чем что-либо еще в этом мире. Они были повсюду: языки, зубы, губы — бесконечная болтовня на тысячах языков.
Естественно, Джулиан сразу же заметил летучую мышь: она висела над унитазом, уцепившись за полотенце, и смотрела на Джулиана своими черными блестящими глазами. Скорее всего, мышь старалась держаться как можно дальше от лампочки, которая горела у туалетного столика.
— Не любишь яркий свет? — сказал ей Джулиан.
— Ну что там? — раздался голос Гейл.
— Ищу.
Джулиан огляделся. У зеркала лежал тюбик с тушью: колпачок откручен, рядом — маленькая щеточка. На мраморной поверхности столика — несколько черных пятнышек. Он открыл шкафчик с лекарствами: бутылочки с прозаком, обезболивающими средствами и эстрогеном. Джулиан наклонился и быстро просмотрел содержимое плетеной корзины у унитаза: женские журналы, любовный роман в мягкой обложке — «Черный — цвет мечты», и книга в твердой обложке с иллюстрациями — «Секс. Руководство для зрелой женщины».
— Как у вас дела? Все в порядке?
Джулиан поднялся и посмотрел на мышь, которая была всего лишь на расстоянии вытянутой руки. Мышь посмотрела на него. Тело грызуна, завернутое в кожистые крылья. Может, она и правда была одним из чудовищ доктора Франкенштейна, безумным экспериментом над силами природы, который не удался. Что, интересно, эта бедняжка пыталась ему сказать? Не отрывая взгляда от животного, Джулиан медленно положил ракетку на унитаз. Затем вытянул вперед правую руку и схватил мышь. На самом деле он не просто вытянул руку вперед, а сделал это с молниеносной скоростью. Когда он хотел, Джулиан мог двигаться удивительно, почти сверхъестественно быстро. Животное сопротивлялось, дергалось и даже попыталось его укусить.
— Ну уж нет, вампиреныш, — тихо, чтобы успокоить перепуганное существо, сказал Джулиан. Потом он взял голову мыши левой рукой и быстро ее крутанул, как если бы открывал банку. Например, банку с вареньем. Клубничным вареньем.
— У вас все в порядке?
Джулиан вымыл руки в ванной, вытер пушистым красным полотенцем, закрыл окно, закрутил тюбик с тушью, открыл дверь.
Гейл стояла скрестив руки на груди:
— Что случилось? На минуту мне показалось, что у вас там идет битва не на жизнь, а на смерть.
— Что вы, все в порядке. Я ее выпустил.
— Выпустили?
— Я заставил ее вылететь в окно, так как полагал, что вашей целью было избавиться от мыши, но не уничтожить ее.
Зрачки Гейл расширились, рот приоткрылся. Типичная реакция.
— О, как это мило, Джулиан!
Он пожал плечами. Внешне он был само равнодушие, но внутри — кровь с удвоенной энергией бежала по венам.
— Я вам так благодарна! В конце концов, сейчас ведь глубокая ночь, а вы все равно согласились прийти.
— Пустяки. — Конечно, Джулиан мог сказать «что вы, что вы…» или «не стоит благодарности». Но «пустяки» было лучше всего: достаточно равнодушное выражение, которое в то же время показывало, кто здесь главный.
— Я бы глаз не смогла сомкнуть, если бы знала, что эта тварь летает по дому. На самом деле я так переволновалась, что мне совершенно не хочется спать. — Ее взгляд на секунду задержался на его крошечной бородке. — Не хотите ли чего-нибудь выпить?
Джулиан задумался над ее предложением. Он смотрел прямо в глаза Гейл, но видел банку клубничного джема.
— Позвольте мне хоть так вас отблагодарить, — уговаривала Гейл.
— Это очень мило с вашей стороны, — сказал Джулиан. Или стоило сказать «вы очень добры»? Нет, этот вариант определенно не годился.
— У меня прямо здесь есть маленький бар. На всякий случай. — Гейл подошла к старому книжному шкафу — вероятно, антиквариат, — на одной из нижних полок которого стоял серебряный поднос. — «Kahlua», бурбон, коньяк. Что будете?
Джулиан выбрал коньяк. Себе Гейл налила «Kahlua». Она подтащила к кровати кресло, обитое бархатом, и предложила его Джулиану, потом убрала с кровати бумаги и села, вытянув ноги и откинувшись на подушки. Джулиан впервые увидел ее ступни. Ногти на ногах были покрашены ярко-красным лаком. Было видно, что она гордится своими ногами, и, по правде сказать, у нее были для этого все основания: ступни идеальной формы, в которых не было и намека на ее возраст. Они свидетельствовали об опыте и обещали удовольствие.
Гейл подняла свой стакан:
— За летучих мышей!
Джулиан отпил глоток коньяка. Она слишком легкомысленно пользовалась словами.
— Расскажите мне о себе, Джулиан.
— Рассказывать особо нечего.
— Только не сочтите меня чересчур любопытной.
— Все в порядке. Просто я уверен, что ваша жизнь гораздо интереснее моей.
— Не такая интересная, как мне бы хотелось. Иногда мне кажется, что я еще и не начинала жить. Я постоянно жила так, как жили люди вокруг меня: мужья, любовники, дети… Сейчас я уже не уверена, что они все делали так, как надо. Только не дети, конечно. У меня два очаровательных ребенка: сын и дочь. Но они давно покинули родное гнездо.
— Они живут где-то рядом?
— Сын — в Хьюстоне, дочь — в Калифорнии. — Гейл отпила глоток. — Но дело в другом. Я способна на многое. Эти слова могут показаться странными, особенно если учесть мой возраст, спасибо, кстати, что не спросили, сколько мне лет. Я не хочу быть запертой, если вы понимаете, что я имею в виду.
Джулиан кивнул.
— Вы хороший слушатель. У меня не очень много опыта в такого рода разговорах.
Джулиан ее вообще не слушал. Гейл неправильно истолковала его взгляд, направленный на ее красные ногти.
— Не сделаете еще одно одолжение, Джулиан? Плесните мне еще капелюшечку.
Она протянула ему пустой стакан. Их руки соприкоснулись. Когда-то ее руки были очень красивы, почти так же красивы, как и ступни, но теперь они выдавали ее возраст. Джулиан встал, подошел к подносу и налил Гейл еще «Kahlua».
— Должна сказать, что вы очень добрый человек, — сказала Гейл, взяв у него свой стакан.
Джулиан сел обратно в кресло. Несколько минут они молчали, и он уже решил, что Гейл обдумывает новый тост, но она ничего не сказала. Какое облегчение. Она отпила немного ликера, ее лицо порозовело. Потом она взглянула на Джулиана, отпила еще немного и слегка сдвинула ноги. Ступни оказались на самом краю кровати.
— Джулиан, можно, я скажу вам кое-что очень личное?
— Да.
— Мне очень нравится эта ваша бородка.
Джулиан улыбнулся.
Ее нога соскользнула с кровати, что могло произойти случайно, и уместилась у него на колене, что случайностью точно не было. Джулиан продолжал улыбаться, сделав вид, будто улыбка предназначалась Гейл. При ближайшем рассмотрении оказалось, что ногти были аккуратно подстрижены.
— Почему бы тебе не перебраться сюда и позволить мне доказать свою благодарность на деле?
— За что?
— За летучую мышь.
Благодарность была совершенно лишней. Джулиан уже получил свое вознаграждение. Щелчок: этот звук. Он мог придумать сотни причин, почему ему лучше остаться в кресле, а может, даже совсем уйти. Но он помнил свое состояние, когда ждал продолжения стихотворения, рождение которого так жестоко прервал телефонный звонок Гейл. Так что она на самом деле кое-что ему задолжала. Кроме того, она подходила. И потом — эти восхитительные ступни.
Сперва Джулиан допил этот так называемый коньяк, сделав один большой, но неторопливый глоток. Затем встал и разделся, позволив Гейл хорошенько себя рассмотреть.
— Господи! — Ее лицо стало темно-розовым. Еще немного, и цвет сменится на клубнично-красный.
Джулиан лег сверху, стянул с нее халат, ее ноги раздвинулись, и он погрузился в нее, отбросив прелюдию.
— О Господи! — Гейл вскрикнула, и в звуке ее голоса смешались одновременно боль и удовольствие.
Щелчок сломанной косточки и клубничный джем: он был твердым и горячим.
Погружение и погружение. Разница между силой их тел была такой же большой, как разница между двумя биологическими видами. Гейл повизгивала и похрюкивала, как свинья.
