Михаил Ахманов - Шутки богача
– Если только случайно, киллер. Но эта… как ее… бабка его…
– Кику-сан.
– Да, Кику… Она была с ребенком, когда ее дядюшка купил. За четыреста долларов. Мать видела фотографию, а на обороте проставлены цена и год. Кику и ее трехлетний бэби… Красивая! Мать говорила…
– Постой-ка, – перебил Каргин. – Выходит, этот бэби – отец Тома?
– Выходит, но Патрик здесь ни при чем. Редкий случай, как говорила мама…
Снимок датирован сорок шестым, в тот год Патрика перевели в Токио, а бэби уже большой. Конечно, он мог на расстоянии постараться… из Лондона…
– Сильно его не любишь? —поинтересовался Каргин.
Они неторопливо ехали по пляжу. Близился вечер, и длинные тени от скал Хаоса пали на песок. Солнце скрылось за утесом, похожим на пирамиду майя, расплескав по жертвенному камню свою золотистую кровь.
– Сильно, – девушка закусила губу. – Знаешь, Керк, временами я думаю, что если б не он, ничего плохого с нами бы не случилось. Ни с мамой, ни с отцом… И Бобби, может, был бы другим… Все было бы о’кей… Да ладно! Черт его побери! – она хлопнула ладонью по голой коленке. – Ну его в задницу, паука! Скажи мне лучше – выпить есть? Джин, виски… что угодно…
– Я же тебе говорил, что киллеры не пьют, – откликнулся Каргин. – Слишком опасно при нашей профессии. Печень пухнет, руки дрожат…
– Ну, у тебя ничего не дрожит, – заметила Нэнси и погнала вороную в гору.
День-другой Каргин размышлял о нравах миллиардерских семейств, потом забросил это занятие. Оно казалось бесплодным и даже более того – опасным; оно подтверждало марксистский тезис о развращающем влиянии богатства. С другой стороны, бедность вела к последствиям не менее жестоким, с поправкой на несущественный момент: одни давили ближних, чтоб обладать миллионами, другие рвали глотки тем же ближним за гроши. Но результат был одинаков, и это подсказывало, что истина лежит посередине.
Но кто ее ведал, ту золотую середину? Во всяком случае, не Алексей Каргин, чья жизнь сломалась на грани двух эпох. Все, чему его учили прежде, в детстве и юности, стало теперь непригодным при новых порядках; авторитеты низринуты, идеалы разрушены, и нет им замены, и места в мире тоже нет. Он полагал, что в таких обстоятельствах не может судить ни богатых, ни нищих, поскольку личность его как судьи – понятие смутное. В самом деле, кто он таков, этот судья? Российский офицер Каргин, наследник подвигов и славы предков? Тот, кто присягнул Отчизне и готов пролить за нее кровь, отдать ей жизнь? Или Алекс Керк, наемник Легиона? Командир “гиен”, продавший ту же кровь и жизнь по контракту не родной стране, а чужакам?
Бесспорно, он не имел права судить. Ему полагалось руководствоваться не зыбким призраком идей, канувших в небытие, но вещами реальными, такими, как контракт и кодекс наемника. А этот кодекс гласил: служи, будь верен хозяевам и не суди их – по крайней и мере до тех пор, пока их нельзя уличить в нарушении обязательств.
Но обязательства выполнялись строго, с той же основательностью, с какой шла подготовка к хозяйскому юбилею. В парке был воздвигнут шатер, украшенный флагами и цифрой “75”, виллу скребли и чистили от сфинксов на парадной лестнице до пальм перед пентхаузом, в поселок со складов завезли спиртное, а перед казармой установили пушку – дабы произвести торжественный салют. Кроме того, за пару дней до юбилея Альф сообщил подчиненным о наградных – по тысяче на нос, плюс ящик ирландского виски для всей компании. Его, однако, полагалось распивать не торопясь, у чтобы служебный долг не потерпел ущерба.
В тот вечер, подменяя Сэмми, Каргин обсудил с ним эти новости, и оба решили, что босс мог бы расщедриться на коньяк, но виски, в сущности, тоже неплохо, не говоря уж о тысяче наградных. Затем Сэмми удалился, а Каргин, побродив у павильона с телескопами, полюбовавшись звездным небом и кувшинкой, дремлющей в пруду, подошел к дверям хозяйской спальни.
За ними царила тишина. Обеспокоенный, он заглянул в комнату.
Патрик сидел в постели, и слабый отблеск ночника старил его лицо, подчеркивал морщины и бледность тонких губ, высвечивал белесый иней в рыжих волосах. и Казалось, он о чем-то размышляет; взгляд его был сосредоточенным, и мысль, надо думать, витала не в пространствах Иннисфри, а в неких иных краях, где президенты бились с королями, шли в атаку батальоны, где над развалинами городов клубился едкий дым, и где под грохот ковровых бомбардировок росли и крепли рынки сбыта и источники сырья.
"Великая личность, великие мысли”, – подумал,Каргин, отступив назад.
Старик поднял голову.
– Керк?
– Да, сэр.
Молчание. Затем послышалось:
– Ты веришь в Бога, Керк?
– Я верю в удачу, – Каргин снова приблизился к двери, всматриваясь в лицо Халлорана. Оно было по-прежнему сосредоточенным, даже хмурым.
– В удачу…– протянул старик. – Что же, неплохая вера. Не хуже прочих…-он бросил взгляд на Каргина. – От Бога – смирение и терпение, а удача – она от дьявола… Недаром удачливый получает больше смиренного и терпеливого.
– Больше – чего?
– Всего. Иди…
Каргин вернулся на террасу.
Он шагал от лестницы к лестнице, туда и обратно, мимо окон, занавешенных лозой, мимо скамеек и пальм, мимо пруда с амазонской кувшинкой, мимо павильона с телескопами, глядел на небо и на антенну, что возносилась над крышей пентхауза будто стальной цветок, считал про себя шаги и думал.
Удача?
Он верил в свою удачу, но знал, что гений ее капризен, а потому не стоит требовать всего – или же больше, чем обещано другим, смиренным и терпеливым. Для Каргина удача означала не власть и не богатство, не любовь, не выигрыш в лотерею, а только жизнь.
Что при его профессии было желанием вполне разумным.
Жизнь! И, коль повезет, без потери конечностей, простреленных легких и осколка под ребрами…
Он ухмыльнулся, вытащил из-за пояса берет и нахлобучил его на голову.
Глава восьмая
Две крохотные фигурки приближались к озеру. Солнце еще не взошло, и полумрак обманывал, менял оттенки, делал синее – чернильным, красное – коричневым. Внизу, в кратере, еще господствовала тьма, затопившая трясины и мангровый лес, и лишь на востоке смутно виднелся зубчатый контур скалистой стены. Озеро, серебристое при ярком свете, выглядело сейчас клочком дрожащего тумана, повисшего среди скал и будто готового растворить обоих бегунов в своем белесо-сером мареве.
Каргин поднял висевший на груди бинокль, но передумал, наклонился и приник к окуляру малого телескопа. Теперь он видел обе фигуры, синюю и красную, гораздо отчетливей и так близко, что мог, казалось, пересчитать седые волоски на шее Халлорана. Тот, как обычно, двигался в арьергарде; темп, на правах лидера, задавал Спайдер. Его широкая спина мерно раскачивалась, и зверь с ощеренной пастью, изображенный на куртке, будто подмигивал Каргину.
Он развернул телескоп к поселку. На главной улице меж фонарями были протянуты гирлянды, у мола красовалась арка из пальмовых листьев и цветов; поверх нее, как свечи на именинном пироге, торчали петарды, ровно семьдесят пять. Пушка у казармы, готовясь поддержать фейерверк, задрала в небо тонкий хобот, все лавки и злачные места были увиты зеленью, у “Пентагона” выставлены бочки, а на канате, протянутом от арки до офиса управляющего, трепетало полотнище с изображением юбиляра. То был официальный портрет, знакомый Каргину: рыжеволосый цветущий мужчина, еще не достигший пятидесяти, точь-в-точь, как в статье обозревателя Сайруса Бейли. Уже четыре дня он любовался на эту картинку и находил в ней только один недостаток – не хватало рамочки из мушкетов и мортир.
Выпрямившись, он оглядел поселок невооруженным оком.
Тишина… Пустынные улицы, темные окна коттеджей, пальмы и кипарисы – словно дамы с растрепанными кудрями в сопровождении строгих кавалеров… Покой, благолепие и ожидание праздника…
Каргин прислонился к станине большого телескопа, ощущая лопатками твердый металлический кожух. Взгляд его скользнул к бухте, к пересекавшему ее молу и маяку, чей оранжевый глаз сиял на фоне темных свинцово-серых вод. Там, за молом, вдруг наметилось какое-то неясное шевеление; казалось, волны расступаются, выдавливая из морских глубин прямоугольную скалу, такую же серую, как неподвижная поверхность бухты. Скала вырастала, упорно тянулась вверх, подпираемая чем-то протяженным, длинным, округлым; не обман зрения, а реальность, столь же явная, как халлоранов портрет, пушка с задранным стволом и молчаливые спящие коттеджи.
На висках Каргина выступил пот. Словно зачарованный, он наблюдал, как за молом всплывает подлодка – субмарина класса “Сейлфиш”, сто семь метров в длину, девять – ширину, с резко обрубленным носом и рубкой, похожей на спичечный коробок. Она казалась призраком, таким же порождением кошмара, как сон о яме в афганских горах, и потому Каргин на мгновение оцепенел. Но миг нерешительности был кратким:, он хлопнул себя по груди, нащупал бумажник во внутреннем кармане, чертыхнулся и полез в другой карман, к мобильнику. Щелкнула крышка телефона, палец нажал кнопку, и где-то внизу пронзительно взвыли сигналы тревоги. Затем, взглянув на часы, он стал прокручивать файл номеров на маленьком экране трубки.
