Маргарет Миллар - Как он похож на ангела
— Кто показал?
Она мгновение поколебалась.
— Джордж. Она ему нравилась, и он не понимал, зачем ей такой нескладный муж, как О'Горман.
Несмотря на все, что рассказывала ему о своем браке Марта, Куинн был полностью согласен с Джорджем.
— И серьезно она ему нравилась?
— Если бы она не была замужем, он бы увлекся ею всерьез. Жаль, что этого не случилось. Джорджу нужна жена. Он овдовел, когда ему исполнилось всего тридцать лет. Чем дольше он ждет, тем дольше живет дома с мамой и тем труднее ему будет уйти. Я знаю, я уходила. Осталась — погибла бы.
«Тут за каждым углом — Джордж Хейвуд», — думал Куинн. Неужели связью между двумя историями, которую он заподозрил с самого начала, была не Альберта Хейвуд, как он думал, а Джордж? Джордж и Марта, солидный бизнесмен и безутешная вдова. Что, если Марта ждет, когда Джордж решится уйти из-под материнской опеки, и поэтому не выходит замуж? «Тогда их двое, — думал Куинн, — Вилли Кинг и Марта О'Горман. Бедная Вилли, у нее нет шансов».
— Вы сказали, что Джордж был очень привязан к Альберте. Она отвечала ему взаимностью?
— Даже чересчур.
— Что?
На щеках у Руфи выступили маленькие алые пятна, она крепко держалась за поручень, словно боялась упасть.
— Наверное, не стоило так говорить. Я не психолог, и нечего мне копаться в чужих душах. Только… я уверена, что Джордж ошибся, когда вернулся после смерти жены к маме. Джордж был отзывчивым, деликатным человеком, способным любить и отвечать на любовь — я имею в виду настоящую любовь, а не тот невроз, которым страдают мама и Альберта. Да, я плохой человек, если так о них говорю, но они возненавидели меня из-за Фрэнка. Вот какой длинный ответ на короткий вопрос.
— Ничего страшного, миссис Агила.
— А если по существу — да, Альберта очень любила Джорджа. Если бы его не было все время рядом, ее жизнь сложилась бы по-другому, более удачно, и ей не пришлось бы искать отдушину в Лас-Вегасе. Вышла бы замуж, как другие женщины. Я думаю, Джордж это понимает, вот почему он к ней ездит, он чувствует себя виноватым, и они оба мучаются, глядя друг на друга… Господи, какая тоска! Не хочу об этом думать! Наверное, все, что я вам наговорила, означает одно: я их терпеть не могу! Всех троих! И не желаю, чтобы Фрэнку или детям хоть как-то пришлось иметь с ними дело!
Куинн опешил, настолько сильным был этот взрыв ненависти, но и Руфь сразу пришла в себя и виновато оглянулась, боясь, что кто-то ее услыхал. Затем она робко улыбнулась Куинну.
— Фрэнк говорит, так всегда бывает, когда речь заходит о моей семье: сначала я веду себя очень сдержанно, а кончаю истерикой.
— Дай Бог, чтобы все истерики, которые мне приходилось наблюдать, были бы такими спокойными.
— Понимаете, мне от моей семьи нужно одно: чтобы меня оставили в покое. Когда я смотрела, как вы поднимаетесь сюда, чтобы говорить об Альберте, я чуть не столкнула вас в воду.
— Хорошо, что удержались, — сказал Куинн. — Это мой единственный костюм.
Когда он вернулся на «Красу морей», было пять часов. Адмирал, одетый в белоснежный китель, нервно расхаживал по палубе, и лицо его кривила злобная гримаса.
— Куда ты, гад, запропастился? Ты должен быть здесь двадцать четыре часа в сутки!
— На волнорезе загорала потрясающая блондинка, очень похожая на Элси. Я решил проверить, и это действительно оказалась Элси…
— Что ж ты болтаешь, мать твою! Зови капитана! Немедленно снимаемся!
— …Элси Дулитл из Спокана. Классная девица!
— Ах ты дрянь, — сказал Конноли. — Все шутишь, да? За мой счет, да? Зубы тебе пересчитать надо.
— Испачкаете костюмчик.
— Был бы я на двадцать лет моложе…
— Двадцать лет назад ты был все тем же безмозглым пьянчугой, который и болонки обставить не мог, если не передергивал.
— Я не передергивал! — заорал Конноли. — Я в жизни никого не обманывал! Извинись сию минуту, или я подам на тебя в суд за клевету!
Куинн хмыкнул.
— Я тебя засек еще во время первой игры. Ты или бросай жульничать, или бери уроки.
— Но ты выигрывал! Как же ты выигрывал, если я жульничал?
— Я брал уроки.
У Конноли отвисла челюсть, как у попавшегося на крючок палтуса.
— Так ты меня обобрал? Вор, вот ты кто!
И он принялся звать капитана Макбрайда, матросов, полицию, спасателей. На шум сбежалось человек шесть. Куинн спокойно спустился по трапу, не дожидаясь выдачи жалованья. В кармане у него лежало долларов триста, что примерно соответствовало четырехдневной оплате из расчета семьдесят пять долларов в день. Ему было приятно, что он выиграл эти деньги.
«Долгой тебе прогулки по короткой палубе, адмирал!»
Глава 11
Женская тюрьма Теколото состояла из нескольких бетонных зданий, построенных на двухсотакровом плато, которое возвышалось над Долиной Оленей. Бежать отсюда было некуда. В долине — полной противоположности той, что соседствовала с Башней, — росли чахлые деревья. Ближайший город находился на расстоянии пяти — десяти миль. Если когда-то фермеры и пытались возделать твердую как камень почву, на которую редко проливался дождь, то они давно оставили это неблагодарное занятие. Асфальтированная дорога кончалась у ворот тюрьмы, будто строители решили, что с них хватит, бросили инструменты и в изнеможении разошлись по домам.
В административном корпусе Куинн сказал дежурной, что хочет повидать Альберту Хейвуд, и предъявил лицензию сыщика, выданную в Неваде. Полчаса он отвечал на вопросы, после чего его провели через асфальтированный двор в комнату на первом этаже трехэтажной постройки. Комната выглядела так, словно когда-то ее начали приводить в порядок, но не кончили. Занавески были только на одном окне, на стене висело несколько пейзажей, написанных маслом, сидеть можно было на двух-трех стульях в ситцевых чехлах или на деревянных скамейках, напомнивших ему столовую в Башне.
Кроме него в комнате находились другие люди: испуганная пожилая чета, стоящая у двери, женщина, чья внешность была скрыта — или потеряна — под слоями косметики, мужчина того же возраста, что и Куинн, с пустым взглядом и в щегольском костюме, три женщины в синих форменных платьях с жизнерадостными улыбками социальных работников, мужчина с сыном-подростком, избегавшие смотреть друг на друга, как после долгого и незаконченного спора, седая женщина, державшая в руках надорванный бумажный пакет с яблоками.
Их вызывали одного за другим, и в конце концов в комнате остались только отец с сыном и Куинн.
— Веди себя как следует, слышишь? — тихо и настойчиво заговорил отец. — Нечего губы дуть. Она твоя родная мать.
— Мне об этом каждый день напоминают в школе.
— Перестань! Поставь себя на ее место. Она скучает, ждет не дождется, когда ты приедешь. Тебе что, жалко улыбнуться и сказать, что мы ее любим и помним?
— Не могу. У меня не получится, потому что это вранье.
— Ты думаешь, мне легко? Или ей? Одному тебе плохо? Думаешь, ей нравится сидеть в клетке?
— Ничего я не думаю, — упрямо сказал мальчик. — Не хочу я ничего думать.
— Майк, все и так плохо, не делай еще хуже! Я ведь не железный.
Появилась охранница.
— Идемте, мистер Уильямс. Как дела, Майк? Все такой же отличник?
Сын не ответил.
— Он молодчина, — сказал отец. — Первый ученик в классе. Я в его годы был другим. Это мать у нас умная, он в нее пошел. Мог бы хоть за это быть ей благодарным.
— Мне от нее ничего не нужно.
Они скрылись за дверью.
Куинну пришлось ждать еще минут пятнадцать. Он изучил картины на стенах, чехлы на стульях и вид из окна — такое же трехэтажное здание, как и то, где он находился. Глядя на него, Куинн думал, многие ли его обитательницы выйдут на волю преображенными. Люди, делавшие космические корабли, чтобы долететь до Луны, посылали себе подобных в места наказания, не менявшиеся веками. На семерых космонавтов денег тратилось больше, чем на двести пятьдесят тысяч человек, сидевших по тюрьмам.
В комнату вошла коренастая женщина в синей форме.
— Мистер Куинн?
— Да.
— Вашего имени нет в списке посетителей мисс Хейвуд.
— Я уже объяснялся по этому поводу в административном корпусе.
— Знаю. Если мисс Хейвуд захочет, то будет с вами говорить, если нет, то нет. Идите за мной.
В зале свиданий стоял многоголосый шум. Почти все кабинки были заняты. В одной из них за проволочной сеткой сидела Альберта Хейвуд. Ее маленькие руки спокойно лежали на столе, голубые глаза смотрели внимательно и дружелюбно. Казалось, она не в тюрьме, а у себя в банке. Куинн не удивился бы, если бы она вдруг сказала: «Будем рады открыть вам счет…»
Вместо этого она произнесла:
— Какой у вас затравленный вид! Вы первый раз в тюрьме?
— Нет.
— Мне сказали, что вас зовут Куинн. Я знала нескольких Куиннов и думала, что вы один из них, но теперь вижу, что ошиблась. Мы ведь раньше не встречались?
