Роберт Ладлэм - Бумага Мэтлока
— Прошу извинить... Ваша квартира становится сейчас чем-то вроде базы разведывательного отряда. Но не надолго. Может быть, это ваша девушка.
Мэтлок снял трубку, послушал и, повернувшись к Гринбергу, сказал только одно слово:
— Вас.
Гринберг взял трубку, тихо произнес свою фамилию и затем с минуту смотрел прямо перед собой. Мэтлок понаблюдал за Гринбергом, затем прошел на кухню. Ему не хотелось стоять точно идиоту и слушать, как агент получает инструкции.
Когда он снял трубку, голос на другом конце провода произнес:
— Говорят из Вашингтона.
На кухонном столе лежал пустой конверт, в котором ему прислали откровенно лицемерную бумагу из министерства юстиции. Еще одно напоминание о том, что самые мрачные его фантазии постепенно материализуются. Мэтлок начал понимать, что страна, где он вырос, становится чем-то уродливым, несущим разрушение. Это было больше чем политическая манифестация, это было медленное, но всеохватывающее внедрение приспособленческой этики. Коррупция идей. Сильные чувства сменились вспышками раздражения, поверхностными убеждениями и компромиссами. Страна превращалась в нечто совсем не похожее на то, чем, она обещала, должна была стать. Граали оказались пустыми сосудами из-под безвкусного вина, выглядевшими внушительно лишь потому, что их считали священными.
— Я уже поговорил. Может, попробуете позвонить мисс Бэллентайн?
Мэтлок взглянул на Гринберга, стоявшего в проеме кухонной двери. Вот ходячее противоречие — агент ФБР, знаток пословиц и поговорок, притом весьма критически относящийся к системе, на которую он работает.
— Да, да, конечно позвоню.
Гринберг посторонился, пропуская его. Мэтлок прошел в гостиную и остановился.
— Потрясающая пословица: «Когда старики себя убивают, города умирают». — Он повернулся и взглянул на агента. — Самая печальная пословица, какую мне довелось услышать.
— Если вдуматься, ни один настоящий философ не счел бы ее печальной...
— Почему? Она ведь действительно печальная.
— Это истина. А истина не бывает радостной или печальной, хорошей или плохой. Она просто истина.
— Когда-нибудь, Джейсон, мы это обсудим. Мэтлок снял трубку, набрал номер Пэт и услышал длинные гудки. Ответа не было. Мэтлок перебрал в уме нескольких друзей Пэт — звонить им или нет? Когда Пэт злилась или была расстроена, она обычно делала одно из двух. Либо гуляла в одиночестве час-другой, либо ехала с друзьями в Хартфорд. Прошел примерно час. Он подождет еще пятнадцать минут, а потом начнет обзванивать знакомых. Конечно, ему приходило в голову, что ее могли увезти насильно. Но в ресторане было много народу, столики стояли очень близко. Гринберг прав. Если она куда-то и поехала, то по доброй воле.
Гринберг неподвижно стоял возле двери на кухню и наблюдал за Мэтлоком.
— Через четверть часа я снова попытаюсь. А если не будет ответа, позвоню некоторым ее друзьям. Как вы правильно заметили, она девица с характером.
— Надеюсь, вы слеплены не из одного теста.
— То есть?
Гринберг сделал несколько шагов по гостиной и, глядя в глаза Мэтлоку, сказал:
— Вы выходите из игры. Баста. Забудьте про письмо, забудьте про Лоринга, забудьте про меня... Так надо. Мы знаем, что на субботу у вас забронированы места на самолет до Сент-Томаса. Отдыхайте. Так будет намного лучше.
Мэтлок, в свою очередь, посмотрел в упор на агента.
— Любое решение такого рода буду принимать я сам. У меня на совести — добрый славный старик, а у вас в кармане эта вонючая бумажонка. Я ведь ее подписал, помните?
— Вонючая бумажонка больше ничего не значит. Вашингтон хочет, чтобы вы вышли из игры. И вы выйдете из игры.
— Почему?
— Из-за доброго славного старика. Если его действительно убили, то и вас могут убить. А если это случится, следствие может затребовать кое-какие протоколы, а кое-какие люди, которые возражали против вашего участия в операции, могут сообщить об этом прессе. Вас втянули. Да вы и сами знаете.
— Ну и что?
— Боссы в министерстве не желают, чтобы их называли палачами.
— Понятно. — Мэтлок оторвал взгляд от Гринберга и подошел к кофейному столику. — А если я откажусь?
— В таком случае я убираю вас с поля действия.
— Каким образом?
— Арестую по подозрению в убийстве первой степени. — Что?
— Вы ведь, как известно, были последним, кто видел Лукаса Херрона живым. Вы сами признали, что отправились к нему домой, чтобы пригрозить ему.
— Чтобы предостеречьего!
— Ну, это можно толковать по-разному.
Раздался оглушительный грохот, и Мэтлок с Гринбергом бросились на пол. Казалось, полдома рухнуло. В воздухе стояла пыль, мебель падала, куски дерева и штукатурки разлетались во все стороны, пахло горящей серой. Мэтлок уцепился за низ дивана и ждал, зная, что при взрыве с детонатором повторного действия погибает тот, кто встанет раньше времени. Сквозь пелену он увидел Гринберга, который начал было подниматься. Он прыгнул и ударил агента по ногам.
— Лежите! Не...
Раздался второй взрыв. На потолке появились черные пятна. Но Мэтлок чувствовал, что это взрыв не с целью убийства; скорее всего, он имел другую цель — отвлечь внимание. Этакая огромная хлопушка.
Со всех сторон слышались испуганные крики. В квартире наверху, судя по топоту, люди в панике бежали к выходу.
Затем к этим звукам прибавился еще один. Он несся из-за входной двери. Крик ужаса — протяжный, бесконечный. Это было так страшно, что Мэтлок и Гринберг вскочили и бросились к двери.
На пороге лежала Патриция Бэллентайн, завернутая в мокрую от крови простыню. Из ран на груди и полуоткрытого рта текла кровь. Спереди голова была выбрита, вся кожа — в кровавых рубцах. Разбитые губы вспухли. Из обведенных синевой глазниц смотрели глаза — они двигались! Двигались!
В уголках ее губ появилась слюна. Патриция явно пыталась заговорить.
— Джейми... — только и сумела она произнести, и голова ее упала.
Гринберг бросился на Мэтлока, отшвырнул его в собравшуюся толпу и закричал:
— Полицию! «Скорую»!
Несколько человек бросились выполнять его приказания. Тогда он прижал губы к губам девушки, чтобы наполнить воздухом слабеющие легкие, но понял, что это излишне. Патриция Бэллентайн была жива: ее пытали с большим знанием дела. Каждая рана, каждый рубец, каждый синяк причинял нестерпимую боль, но не мог повлечь за собой смерть.
Он хотел было поднять Пэт, но Мэтлок остановил его. В глазах у Мэтлока стояли слезы ненависти. Он мягко отстранил Гринберга и поднял Пэт. Он внес ее в квартиру и положил на растерзанный диван. Гринберг прошел в спальню и вернулся с одеялом. Затем принес из кухни миску с теплой водой и несколько полотенец. Приподнял одеяло и приложил полотенце к ранам на груди. Мэтлок в ужасе смотрел на окровавленное лицо, затем взял край другого полотенца и начал стирать кровь с головы и со рта.
— С ней все будет в порядке, Джим. Я такое уже видел. Все будет в порядке.
Сирены выли уже совсем близко, а Гринберг, слушая их, размышлял, будет ли с этой девушкой хоть когда-нибудь все в порядке.
Мэтлок, не зная, чем помочь Пэт, продолжал вытирать ей лицо.
— Теперь никто меня не выведет из игры, — произнес он, сдерживая рыдания. — Пусть только попробуют — я поубиваю их.
— А я им и не позволю, — просто сказал Гринберг. Послышался визг тормозов на улице, и фары полицейских машин и «скорой помощи» полоснули по окну.
Мэтлок ткнулся лицом в подушку возле лежавшей без сознания девушки и заплакал.
Глава 14
Мэтлок проснулся в стерильно-белой палате. Жалюзи были подняты, и яркое солнце, отражаясь от стен, слепило ему глаза. У него в ногах медицинская сестра деловито писала что-то на толстом куске картона, свисавшем на тоненькой цепочке со спинки кровати. Он потянулся и тотчас опустил левую руку, почувствовав острую боль ниже локтя.
— Эта боль обычно появляется на следующее утро, мистер Мэтлок, — прогудела сестра, не отрываясь от картонки. — Большие внутривенные дозы успокаивающего, — это, скажу я вам, штука убийственная. Мне-то самой никогда не делали, но я достаточно повидала.
— А Пэт... мисс Бэллентайн здесь?
— Естественно, но не в этой палате! О Боже! Ну и нравы у вас в университете!
— Она здесь?
— Конечно. В соседней палате. Под замком. Да, нравы у вас там на холме!.. Ну вот вам полный отчет. — Сестра выпустила из рук картонку, и та несколько раз ударилась о спинку кровати. — Так. Вам назначен особый режим. Разрешено позавтракать, хотя время завтрака давно прошло. Это, наверно, потому, что хотят предъявить вам счет за целые сутки. Вас могут выписать в любое время после двенадцати.
— А сколько сейчас времени? Кто-то забрал мои часы.
— Без восьми девять, — сказала сестра, взглянув на свои часики. — И никто ваши часы не забирал. Они находятся вместе с другими вещами, которые были при вас, когда вас привезли в приемный покой.
