Маргарет Миллар - Стены слушают
Он повернулся на табурете, как если бы собрался встать и уйти. Но вместо того, секунду поколебавшись, сделал полный поворот и очутился снова лицом к стойке:
– Не выпить ли нам кофе?
Даже если бы Хелен не подозревала, что он хитрит, этот маневр заставил бы ее насторожиться. Слегка наклонив голову, она поймала в зеркале отражение входной двери. Только что вошедшая молодая женщина встревоженно осматривалась вокруг. Она была отлично сложена и миловидна. На ней был обтягивающий шерстяной костюм, шапочка, украшенная пером, около дюжины ниток стеклянных бус, лакированные туфли на таких высоченных каблуках, что она стояла как бы под углом к полу и шла словно навстречу ветру. Когда она, поправляя шляпу, подняла руку к своим золотистым кудрям, луч света выхватил блеснувшее платиновое обручальное кольцо.
– Она довольно мила, – заметила Хелен.
– О ком вы?
– О молодой женщине в дверях. Она вроде бы ищет кого-то.
– Не заметил.
– Ну, так заметьте теперь.
– Чего ради?
– О, вы можете заинтересоваться. Она идет. Она идет к вам.
– Не может она идти ко мне. Я ее в жизни никогда не встречал.
Руперт повернулся и послал девушке долгий, холодный, нарочитый взгляд. Она резко остановилась, затем направилась к автомату, двигаясь маленькими вихляющими шажками на высоких узких каблуках.
Хелен заметила, что ступни у нее были пропорционально шире, чем вся она, очень широки и плоски, как если бы она провела значительный кусок жизни, разгуливая босиком. Выудив из автомата пачку сигарет, девушка положила ее в черную лакированную сумочку и пошла к выходу. Один из сидящих за столиками мужчин низко свистнул, когда она проходила мимо. Но она не обратила внимания, как будто не слышала свиста или не знала, что он обозначает и для кого предназначен.
– Думаю, она жила на ферме, – поделилась Хелен. – Манера одеваться явно скопирована с какого-нибудь киножурнала. Полагаю, ее можно описать как блондинку с хорошим загаром или как брюнетку, сильно побелившую лицо, все зависит от точки зрения.
– У меня нет точки зрения. Мне она незнакома.
– Возможно, это одна из секретарей в вашем здании и пылает сумасшедшей любовью к вам.
– Вы глупости сочиняете, я не тот тип мужчины, чтобы женщины сходили с ума.
– О нет! Как раз тот самый! Знаете, совершенно великолепный образчик отеческого типа – решительный, но добрый, сильный, но нежный, вот в таком духе. Это гибельно для девушки такого возраста. Как по-вашему, сколько ей лет? Двадцать два? Двадцать пять?
– Не думал об этом и не собираюсь думать.
– Во всяком случае, она годами и годами моложе мисс Бартон. Вы согласны?
– Перестаньте дурака валять.
Хелен улыбнулась:
– Люблю подурачиться. Иначе меня бы здесь не было. Все выглядит забавно, согласитесь: Джилл и Додд принюхиваются, как пара нервных борзых, а я стараюсь сбить их со следа. Вашего следа.
– Почему стараетесь?
– Я уже сказала – потому что люблю играть.
– Я тоже люблю играть, но не тогда, когда главный приз – моя шкура. Вы уже второй раз предупреждаете меня, что Джилл опасен. Почему вы это делаете, Хелен?
– Причина слишком сложна, чтобы я могла пояснить.
– Тогда не объясняйте.
– Не буду.
– Все же хочу поблагодарить вас за беспокойство, которому вы подвергались.
– Рада быть полезной. Или, по крайней мере, надеюсь, что принесла пользу. Ох, не знаю. Я... я начинаю чувствовать себя предательницей. Хоть бы кто меня в этом разуверил, убедил, что поступила правильно, придя сюда.
– Вы поступили правильно, – серьезно сказал Руперт. – Спасибо еще раз, Хелен. Настанет время, может быть, скоро, Эми будет с нами и тоже поблагодарит вас.
– Эми? Скоро?
– Надеюсь.
– Она возвращается?
– Конечно, возвращается. Что дало вам повод думать иначе?
– Ничего определенного.
– Быть может, в День благодарения, самое позднее к Рождеству, мы будем опять вместе. Все встанет на свои места, как всегда было.
– Как всегда, – уныло повторила Хелен. – Разумеется. В точности, как было.
В точности. Неизбежно. Безвозвратно.
Она поднялась, зажав рот рукой, чтобы подавить слово, которое не должен услышать никто.
Позже, когда ее допрашивали, она не могла в точности вспомнить, как провела два следующих часа. Знала лишь, что шла и шла по разным улицам, пристально разглядывала витрины магазинов и лица прохожих. Долго или нет просидела на скамейке Юнион-сквера, наблюдая, как печальный старик кормил голубей крошками хлеба и кукурузой. Голуби были упитанны, лоснились и ничем не напоминали Эми, но Хелен протестующе отшатнулась, когда один из них слишком близко подошел к ее ноге. Отвращение вызвала эта зависимость, это настойчивое послушание, навязываемое ей. Эми. Опять Эми. Ко Дню благодарения. Или на Рождество. Нет надежды на никогда.
Начало моросить, старики покинули скамейки и засеменили под навес. Хелен натянула перчатки и встала, собираясь уйти, когда увидела девушку из ресторанчика Ласситера, которая вошла в сквер со стороны Поуэлл-стрит. Она не имела понятия, узнает ли ее девушка и что будет, если узнает, но просто из предосторожности подняла валявшуюся на траве газету и загородилась ею, как щитом.
Сначала она подумала, что девушка одна, а идущий рядом мужчина поравнялся с ней, чтобы обогнать и пойти своим путем. Но он не стал обгонять, а шагал параллельно, хотя и на расстоянии, как если бы оба были в ссоре или остывали после нее. Они приблизились к скамейке, где сидела Хелен, закрываясь смятой газетой, с голубями, воркующими и теснящимися у ее ног.
Мужчина поражал тем же, что и девушка, контрастом очень светлых волос и круто загоревшей кожей. Они могли сойти за брата и сестру. Мужчина выглядел постарше, ему было что-то сразу после тридцати. Вокруг глаз и рта резко обозначились морщинки смеха, но он не смеялся. Напротив, казался бледным под своим загаром и хилым, несмотря на спортивный покрой кричаще яркого костюма. Хелен раньше с ним не встречалась, но помнила многих, похожих на него. Годы назад, во время депрессии в Окленде, путь в школу лежал мимо тира, где безработные молодые люди болтались за неимением лучшего. На лицах, на всей осанке лежало одно общее выражение, не горькое или гневное, но равнодушное, как если бы они ничего уже не ждали. Человек в клетчатом пальто выглядел так же.
Девушка с фермы и комический актер. Они казались одинаково чуждыми и этому месту в сквере, и друг другу. Хелен не могла вообразить, какое отношение мог иметь любой из них к Руперту. "Должно быть, я ошиблась, – подумала она. – Руперт говорил правду, настаивая, что не знает эту девушку и никогда не встречался с нею. Как видно, он вообще говорил правду. Подозрительность заразительна. Меня заразил Джилл".
Около четырех часов она вернулась в офис Джилла и застала его в пальто и с портфелем под мышкой, готовым уйти.
– Ты промокла насквозь, – сказал он. – Где тебя носило?
– О, просто прогуливалась. Смотрела кое-что.
– Если поторопишься, можешь успеть на поезд в четыре тридцать.
– Ты тоже поедешь?
– Позже. Мне надо повидать Додда.
– Зачем.
– Время играть с Рупертом в открытую.
– Но почему сегодня, сейчас?
– Собака нашлась.
Хелен уставилась на него:
– Собака? Какая...
– Собака Эми, – ответил он.
Глава 15
– Собачий питомник Сидалии, – пояснил Додд, – это сочетание госпиталя для маленьких собак и пансиона на бульваре Скайлайн, сразу за границей города. Келлог принес собачонку в воскресенье вечером, четырнадцатого сентября. Ветеринара тогда не было, но дежурил его помощник, студент, работающий в летние месяцы. Он обнаружил у собаки пятно экземы на спине, и Келлог распорядился держать ее в госпитале до следующего обращения. Он заплатил за месяц вперед. На собаке была плетеная упряжь, но не было поводка. По словам ветеринара, собака сейчас в хорошей форме, экзема прошла, и она может покинуть госпиталь, как только Келлог захочет взять ее... Вы заходили в офис Келлога?
Джилл кивнул.
– Мисс Бартон сказала, что в полдень он отправился домой.
– Тогда поймайте его там. Вы поняли, не так ли, – мы мало что имеем, кроме права задавать ему вопросы и надежды получить ответы. Нет ничего такого, что собаку поместили в убежище. И ничего особенного нет в том, чтобы пользоваться правом адвоката, даже когда это стоит пятнадцать тысяч долларов в месяц.
– Что он собирается делать с такими деньгами?
– Давайте поедем и выясним. Если не против, возьмем мою машину.
Дождь поутих, но поднялся ветер, и маленький "фольксваген" вздрагивал с каждым его порывом, словно перекати-поле, и готов был, кувыркаясь, помчаться через дорогу. Только места не хватало для кувыркания.
Всю дорогу после Фултон-стрит они двигались в пятичасовом трафике буфер к буферу. Джилл сидел, прижав кулаки к бедрам, и каждый раз как Додд нажимал на тормоз, нога Джилла топала в пол.
