Джон Бердетт - Крестный отец Катманду
Зинна пожал плечами и взял телефонную трубку.
— Похоже, тут настоящая любовь. — Он косо взглянул на меня, прежде чем заговорить в микрофон. — Выведи-ка во двор транссексуала, которого только что привезли ребята. Так, чтобы я мог видеть то ли его, то ли ее из окна. А если замечу на нем видимые отметины, кое-кому надеру задницу.
Пока Лека выводили, мы с Зинной, хоть, казалось, это было неуместно, предались воспоминаниям о том, как больше десяти лет назад проходили их переговоры с Викорном. К тому времени я всего несколько лет работал полицейским после курсантской школы. Генерала удивило, насколько хорошо сохранились в моей памяти те события. Но такое вряд ли забудешь.
Тогда и Викорну, и Зинне было по пятьдесят с небольшим, они достигли вершины власти и горели желанием помериться силами, сойдясь друг с другом в самой отчаянной схватке, какие мне только приходилось видеть. Переговоры проходили на границе с Бирмой, где Зинна организовал фабрику наркотиков, способную производить миллион таблеток в день. В качестве рабочей силы на фабрике использовались карены,[37] которых бирманские военные превратили в рабов и, разумеется, за жирный кусок прибыли уступили Зинне.
Пока мы с Зинной толковали о тех временах, у меня в голове вертелись и складывались в картинки обрывки воспоминаний. Мысленно я видел себя совсем еще юнцом — впечатлительным, восторженным, горячим и полностью под пятой Викорна. Полковник послал меня на территорию, которой исторически владели не карены, а хмонги.[38] В мою задачу входило разведать местность, перед тем как сядет вертолет. Викорн всех поразил, прилетев не на одной черной птичке, а прихватив с собой целую армаду из тринадцати винтокрылых машин, нанятых на день у торговца оружием из Камбоджи.
Зинна пришел в ярость, испугался, но не подал виду. Они вели переговоры за столом армейского образца в долине, где хмонги выращивали мак. Затем что-то пошло не так, и из-за выступа появились весьма свирепого вида солдаты с базуками и бросились в нашу сторону, что очень сильно смахивало на военную атаку. Тут мы как полоумные рванули когти к последнему, не успевшему улететь вертолету. И уже с высоты делали им непристойные жесты, означающие, что генетически они не так уж далеко ушли от водяных буйволов, и в то же время держали пальцы скрещенными, чтобы они не вскинули базуки на плечи и не пальнули в нас, пока мы еще в радиусе действия их ракет.
— Близко, — пропел Викорн, когда замечательная сверлящая воздух блестящая болванка пролетела мимо нас (она напомнила мне о стремительно рвущейся назад, в нирвану, завершившей свой цикл воплощений душе, отчего даже я испытал некоторую ревность).
Когда вертолет, закладывая вираж, накренился, я увидел, как хмонгские женщины складывают в кучи мешки с опиумом-сырцом. А другие надевают их на бамбуковые палки, которые кладут на плечи и несут в деревню, как делали это тысячу лет.
— Никогда не видел, чтобы Викорн так быстро двигался, — усмехнулся Зинна.
Он явно считал, что выжал из полковника все, что можно, в последовавших напряженных переговорах, хотя тот оставил в соглашении бреши, через которые могла проехать запряженная буйволами повозка.
Генерал дернул подбородком в сторону окна. Два солдата поставили Лека прямо перед стеклом. Вид у него был совершенно униженный.
Я так разозлился, что подумывал, не ударить ли Зинну в промежность. Даже ощутил, как бью его носком ботинка. Сладко будет видеть, как он корчится на полу, — ради этого можно снести и побои. Но затем что-то странное произошло в моем сознании. Сама собой в мозгу стала повторяться мантра Тиецина. Возникло то же чувство, что в чайной, — ощущение, будто я плыву, мысленно освобождаясь от тирании пребывания здесь и сейчас. Даже страдающий Лек стал вдруг нереальным.
Зинна упорно глядел на меня.
— Ну?
Я с усилием сосредоточил внимание на пяти чувствах.
— В тот день, когда была арестована австралийка, нам поступила информация. Звонок был из Катманду в Непале. Мы проверили его. Ничего необычного, если бы не факт, что звонивший находился в Гималаях. В девяноста девяти случаях из ста таким образом торговец наркотиками наносит удар в спину своему бывшему партнеру. Когда в информации заключается нечто особенное, мы ставим в известность иммиграционную службу. Это был именно тот случай, поэтому я приехал в аэропорт и помогал осуществлять арест. Это все, что я могу вам рассказать.
— Но сегодня ты ездил с ней повидаться.
— Конечно. Хотел выяснить, нельзя ли получить еще информацию. Я же коп.
Зинна презрительно ухмыльнулся.
— Ты не коп, ты шавка Викорна. Встаешь на задние лапки по команде хозяина. — Генерал помолчал, чтобы я полнее прочувствовал оскорбление. — Ты ведь знал, что она наша?
— Мы ничего не знали. — Я почесал ухо. — Но она перевозила очень много «дури». И поскольку была не нашей, резонно было предположить, что принадлежит вам.
Я ждал новых вопросов о тибетском информаторе и, честно говоря, не очень понимал, как буду отвечать.
— Информатор вам представился? Так и сказал, что он доктор Тиецин?
Я вскинул руки ладонями вверх.
— Помилуйте, имя можно придумать какое угодно.
Зинна больше минуты смотрел на меня нервирующе пристально, затем будто потерял интерес.
— Да, имя может придумать каждый. Даже такое.
— Может, на тибетском языке это что-то вроде шутки? — предположил я и, отвечая на его скептический взгляд, добавил: — Понимаете, как если бы кто-то назвался Микки-Маусом или Наполеоном Бонапартом. Тибетская национальная шутка.
— А что тебе известно о тибетской культуре? — неожиданно спросил Зинна.
— Ничего.
К моему удивлению, он решил не продолжать разговор.
— Хорошо, можешь идти.
Я поднялся.
— Кстати, она ничего не сказала.
— Кто? — удивился Зинна.
— Австралийка Рози Маккой. Она ничего не сказала и, похоже, ничего не знает. Вы ведете дела умело. Ее ведь невозможно связать ни с кем из ваших людей?
— И с твоим тибетцем ее тоже нельзя было связать, пока вы ее не арестовали.
— Хотите, я поговорю с Викорном, и мы постараемся убедить иммиграционную службу прекратить дело? Сделаем это, чтобы заранее подсластить ваши грядущие переговоры.
— Нет, — ответил он, подумав. — С этим делом я предпочту разобраться сам. — Он одарил меня фальшивой улыбкой. — Вас не потревожу.
Когда я уже уходил, он огорошил меня замечанием:
— Все, что произошло в Непале: расстрел наследным принцем собственной семьи в июне 2001 года, гибель монархии, победа коммунистов…[39] Знаешь, откуда ноги растут?
— Нет.
— Так вот, узнай. Там двадцать лет возили наркотики из Тибета в Непал. Операция гораздо масштабнее, чем все, что мы имеем в Таиланде. Кто контролировал правительство, тот заправлял доставкой товара. По размаху не сравниться и Колумбии. Но это Гималаи; что там происходит — не знает никто, даже американцы. На Тибете разведка ЦРУ почти не действует — сведения поступают только от людей далай-ламы из Дхарамсалы и от немногочисленных шпионов из Лхасы. — Зинна многозначительно посмотрел на меня. — Эти люди умеют молчать.
— Откуда вам известно? — спросил я с порога.
— Тибетец рассказал.
— Тиецин? Он был здесь? Или звонил вам из Катманду?
Генерал мотнул головой. Видимо, это должно было означать, что он не собирается отвечать на эти вопросы.
— Но зачем возить товар через Тибет? Почему не через Пакистан и Индию? Мумбай, Дели и Калькутта печально прославились тем, что стати центрами транспортировки наркотиков.
— Именно поэтому, — отозвался Зинна. — Эти места слишком известны. Все западные спецслужбы присутствуют в Индии в неимоверном количестве — не только ЦРУ и Управление по борьбе с наркотиками, но также французские, немецкие, голландские, не говоря о британской М16. Но когда товар исчезает на Тибете, никаких следов не остается. И не может быть никаких информаторов. Зато существует сотня путей из Тибета в Непал, о которых знают только тибетцы, шерпы и гуркхи. Наркотики переносят пешим способом, и нервным покупателям так спокойнее. — Он бросил на меня насмешливый взгляд.
В такси, по дороге в город, мы с Леком почти все время молчали. А когда въехали в пригороды, он спросил:
— Ты, наверное, хочешь знать, трахнули меня или нет?
— Не хочу ничего знать такого, о чем ты не хочешь рассказывать.
— Есть очень много способов трахнуть таких, как я. Какая разница, как это сделали?
Через десять минут, выходя из такси, он сказал:
— Не остается ничего иного, как идти домой и хорошенько выплакаться. К утру я приду в себя.
Глава 18
Если понимаю, что я сумасшедший, означает ли это, что я нормальный? Задаю этот вопрос, поскольку сейчас двадцать две минуты четвертого утра. В это время я со стоном просыпаюсь каждую ночь — точно в двадцать две минуты четвертого. Знаю, что шум, который я слышал — тот, что меня разбудил, хотя и кажется, будто он доносится со двора, словно там кто-то ходит, — на самом деле продукт моей психики. Сердце бешено стучит, пот так обильно выступает на лбу, что подушка становится мокрой, и я, лежа на спине, застываю от страха.
