Жан-Кристоф Гранже - Мизерере
Первую дверь открыли универсальным ключом. За ней следовала другая, на этот раз с домофоном. Консьержки нет. О том, чтобы звонить наудачу, рискуя засветиться, нечего и думать. Оба молча прислонились к стене друг против друга. В полумраке вестибюля они расслабились в положении «вольно». Придется дожидаться, пока войдет или выйдет кто-нибудь из жильцов.
Через несколько секунд Касдан улыбнулся:
— Прямо как в молодости. В первые годы работы в антитеррористическом подразделении.
— Ну, я-то в юности не дожидался, пока откроют дверь. Влезал через окно.
— Хочешь сказать, когда приторговывал наркотой?
— Я торговался с судьбой, Касдан. Это не то же самое.
Армянин с притворным восхищением покачал головой: ну еще бы! Послышался шум лифта. Женщина в меховом манто с вечерней сумочкой открыла застекленную дверь. Недоверчиво взглянула на двух верзил, которые вежливо поздоровались с ней.
Они прямиком отправились на верхний этаж. Длинный коридор напомнил Касдану его собственное жилище. Шагая по этой сероватой кишке, он вспомнил жалкого педика, чей рюкзачок с таким омерзением обыскивал. Все здесь было под стать его убогой жизни. Облупившаяся краска. Растрескавшиеся форточки. Уборные без унитазов…
Свет они включать не стали.
— Не ломиться же нам во все двери подряд.
— Нет. — Касдан вынул мобильный.
Армянин набрал номер Насера. Тишину коридора нарушил негромкий звонок. Кивком Касдан предложил Волокину следовать за ним. Они продвигались в потемках. Миновали два слуховых окна. До них донесся приглушенный звук телевизора. Где-то говорили по телефону на азиатском языке.
И по-прежнему слышался звонок, указывавший им путь…
Насер не отвечал.
Они двигались вперед. Голубоватые полоски ночного света, просочившиеся сквозь форточки, — словно штрихи лака, перечеркнувшие темную картину. И вот они у двери. Внутри надрывался мобильный. Почему педик не отвечает?
Армянин постучался:
— Насер, открой. Это Касдан.
Молчание. Только звонит мобильный. Из-за какой-то двери высунулись две филиппинки. Волокин выставил трехцветную карточку. Девушек как ветром сдуло.
Звонок умолк. Касдан приложил ухо к двери. Ему удалось услышать автоответчик. Тягучий голос Насера. Где-то в глубине его мозга этот голос отозвался тревожным сигналом. Оба, не сговариваясь, выхватили оружие. Касдан встал напротив двери, а Волокин прижался к стене справа, с «глоком» на изготовку.
Удар ногой не принес результата.
Еще один. Сорвавшаяся с петель дверь едва не врезалась ему в лицо.
Но Касдан уже развернулся и оттолкнул летящую дверь плечом.
Он ворвался внутрь, выставив свой «Зиг Зауэр».
Волокин шел по пятам.
Сначала в глаза Касдану бросилась надпись на скошенном потолке:
Избавь меня от кровей, Боже,
Боже спасения моего,
И язык мой восхвалит правду Твою.[7]
Затем он увидел тело, сидящее на плиточном полу и уже окоченевшее. Бедный гомик, такой же холодный, как штукатурка стены, на которую он опирался спиной.
И наконец, рана, рассекающая его лицо. Уголки губ разрезаны от уха до уха, так что плоть раскрылась в жуткой ухмылке. Он припомнил этот обычай: в тюрьмах такое увечье наносили опущенным. Его называют «тунисской улыбкой». Лезвие засовывают в рот и одним ударом взрезают щеку. Чпок. Только здесь «улыбка» была с обеих сторон. Как у кошмарного клоуна.
Тут он заметил струйку крови, вытекавшую из левого уха жертвы. Голова Насера была слегка повернута вбок. Видны три четверти лица, застывшего, словно покрытого лаком. Казалось, холодная кожа излучает мертвенный свет. Мальчика-проститутку убили так же, как и его друга. Пробили барабанные перепонки. Касдан понял, что преступник, ребенок он или взрослый, превращается в серийного убийцу, вычеркивая имена из известного ему одному списка.
— Пошевеливайтесь, Касдан. Здесь нечем дышать. И задерживаться нам нельзя.
Армянин осмотрелся. Парень прав. В комнатушке не больше пяти квадратных метров, а он, стоя в центре, занимал своими ста десятью килограммами почти все пространство.
— Дай-ка мне перчатки.
Волокин, на коленях возле трупа, бросил ему пару хирургических перчаток. Разгоряченный Касдан натянул их. Стекавший с пальцев пот собирался в кончиках перчаток. Он наклонился, схватил стиснутый кулак Насера.
И попытался разжать сведенные судорогой пальцы мертвеца.
Внутри была кровь. Сгусток крови.
Он ощупал черноватую массу пальцем. Нет, не сгусток, а орган.
Касдан взял его и развернул на обтянутой перчаткой ладони.
Отрезанный язык Насера.
Касдан поднял глаза.
Буквы, написанные не кистью, а языком:
Избавь меня от кровей, Боже,
Боже спасения моего,
И язык мой восхвалит правду Твою.
21
«Макдоналдс» на проспекте Ваграм, девять вечера.
В нескольких шагах от площади Этуаль.
Волокин вгрызался во второй «Роял Бекон». Его поднос заполонили упаковки картошки фри, коробка с девятью наггетсами, а еще мороженое с карамелью и россыпь пакетиков кетчупа и майонеза. Центр занимал самый большой стакан диетической колы. Парнишка резвился среди этого изобилия, словно перепачканный младенец в своей тарелке.
Касдан наблюдал эту сцену в некотором замешательстве. Он выпил только кофе. Пусть и толстокожий, он так и не сумел избавиться от тягостного чувства после соприкосновения с трупами, от мучительного воспоминания, всякий раз уносившего частицу его души. Но Волокин, похоже, слеплен из другого теста. Зрелище смерти его не волновало.
Армянин даже подозревал, что при виде покойника у него разыгрался аппетит. Русский заметил его взгляд:
— Не представляю, откуда у вас такой вес. Вы же в рот ничего не берете.
Касдан пропустил замечание мимо ушей:
— Из-за тебя я потерял кучу времени. Твой день истек. Мы ничего не нашли, а убийство Насера сводит на нет все твои выдумки.
— Почему?
— Мне и прежде казалась нелепой твоя теория об убийце-ребенке, но все-таки я мог представить себе изнасилованного мальчишку, утратившего все иллюзии, который убивает своего мучителя. И все равно приходилось закрывать глаза на способ убийства. Слишком изощренный для ребенка. Ну а теперь, после второго убийства, ясно, что это ложный след.
— По-вашему, одного насильника ребенок еще мог убить, а двух — нет?
— Мне трудно представить, чтобы мальчишка провел расследование, нашел любовника Гетца, пришел к нему домой, подольстился, а потом проткнул ему барабанные перепонки и вырезал язык. Это уж чересчур, тебе не кажется?
Волокин обмакнул сэндвич в розоватую лужицу — омерзительную смесь кетчупа с майонезом. Другой рукой он подхватил пригоршню картошки:
— А вы не обратили внимания на почерк?
— Какой еще почерк?
— Которым сделана надпись. Округлые, прилежно выписанные буквы. Детский почерк.
— Я больше не желаю слушать твои дурацкие выдумки.
— И напрасно.
— Ты ошибаешься. Мы заново допросили детей из хора. И все впустую. Эти ребята невиновны.
Русский открыл коробку с наггетсами, затем открутил колпачок у пакетика с соусом барбекю.
— Эти, может, и нет. Но Гетц руководил и другими хорами.
— Я также проверил прошлое всех мальчиков в хоре Нотр-Дам-дю-Розер, в котором пел маленький Танги Визель. Ни у кого из мальчиков не было ни неприятностей с полицией, ни психических расстройств. Мы имеем дело с абсолютно нормальными ребятишками, в абсолютно нормальном мире. Черт. Нужно копать в другом месте.
Касдан глотнул кофе. Совершенно безвкусный. Может, по ошибке ему всучили чай? Они расположились в глубине закутка, возле урны с вращающейся крышкой. Их окружал обычный для фастфуда гул голосов. Единственным оригинальным штрихом здесь были тускло поблескивавшие рождественские украшения, добавлявшие нотку печали в эту стерильную атмосферу.
— Вся твоя теория держится на том, что Гетц — педофил, — продолжал Касдан. — Я всю ночь копался в специальных базах данных. Нигде его имя даже не мелькнуло. Мы перерыли его компьютер, но не нашли ни единой зацепки. Гетц — гомосексуалист. О'кей. У него был дружок и, разумеется, чудные пристрастия. Ладно. Но и только. Выходит, предрассудки как раз у тебя. Педик и садомазохист вовсе не обязательно педофил.
Волокин поставил перед собой мороженое с карамелью:
— А как же мое чутье? Куда вы его денете?
Касдан собрал на поднос остатки пиршества и одним махом сбросил в мусорку.
— Таков ваш ответ, — улыбнулся Волокин.
Армянин в упор посмотрел на молодого легавого:
— А хуже всего то, что мне, возможно, удалось бы предотвратить убийство Насера. Приди я пораньше потолковать с ним, я…
