Роберт Кормер - Среди ночи
— Думаю, что немного ниже меня.
— Замечательно. Это — я, и я всего лишь немного ниже тебя.
— Подожди, — сказал он. — А как ты думаешь: я высокий или низкий? Хотя бы раз ты меня видела? — возможно, он раньше и не задумывался о том, как она выглядит.
— Конечно же, я тебя видела. Когда и как, возможно, тебе бы это не понравилось, но мне нравится, как ты меня описываешь, Дэнни.
Он снова был возбужден ее голосом, ее словами, ее телом, которое он себе представил снова. Он был рад, что он был один дома, и ни она и никто другой не мог наблюдать все его смущение.
— Где? Где ты меня видела?
— Однажды, Дэнни, я тебе об этом расскажу. Но именно сейчас нам уже ясно, как я выгляжу. Может, я неплоха собой? Как ты можешь себе это представить?
— Это — неважно, — ответил он. Хотя это было важно. Он хотел, чтобы она была хороша собой, чтобы она была прекрасной леди. Такой же прекрасной, как и ее голос, как слова, произносимые ей.
— Это важно, Дэнни. Потому что для тебя я хочу быть красивой, прелестной. Я хочу понравиться тебе абсолютно всем. Я хочу, чтобы мое тело тебе понравилось тоже…
Это слово околдовало его, вовлекло в бурю мыслей, образов. Он сжал телефонную трубку. Его ладонь вспотела.
— Хочешь познакомиться с моим телом?
Он уже не смог ответить. Ему было занятно узнать, слышит ли она его прерывистое дыхание или, как стучит его сердце?
— У меня есть все, что нужно, и кое-что прекрасней всего остального…
— Что? — он был изумлен, услышав свой собственный голос.
— Ты узнаешь.
Ему хотелось о многом еще ее спросить, но у него не было подходящих слов. Он был рад, что в этот момент она не могла его видеть — его возбуждение, и как налились кровью его щеки.
— Когда я позвоню тебе в следующий раз, то для тебя это будет сюрпризом, — сказала она.
Он понимал, что это — сумасшествие.
Он был без ума от одного лишь ее голоса. Он ни разу ее не видел и ничего о ней не знал, и он не знал, кто она: не то девушка, не то женщина — незнакомка, пришедшая откуда-то из его снов и фантазий.
Доун Челмсфорд была не сном. Она существовала реально, и она была красивой. Но пока Доун Челмсфорд была недосягаема, как сон, как мечта, как остальные девчонки, за которыми он с вожделением наблюдал лишь издалека, будь они из группы спортивной поддержки или девочками в бикини под жарким солнцем на пляже или в бассейне, или теми кто, не замечая его, мечтательно проходил мимо него по улице. Доун сказала: «Позвони». Она говорила, что пыталась ему дозвониться, что ей понравилась его забота о деревьях.
Но Доун Чермсфорд не была этим голосом из телефона. Она не возбуждала так все его тело, как это делала Лулу.
«Может, я сошел с ума?» — подумал он.
Все сомнения уходили прочь или откладывались на другой раз, когда он ложился в постель, уже не волнуясь о телефонных звонках, раздающихся среди ночи. Он лишь тихо ласкал себя воспоминанием о последних ее словах: «Когда я позвоню тебе в следующий раз, то для тебя это будет сюрпризом…»
Позже, когда уже над миром царила ночь, он не мог уснуть. Эхо этих слов продолжало повторяться у него в ушах.
* * *
Он спешил по дорожке и даже уже бежал. Урок математики закончился позже. Дэнни взвыл в полный голос, когда заметил репортера из «Викбург-Телеграмм», сидящего на ступеньках крыльца и читающего газету.
Он посмотрел на часы, на них было почти четверть четвертого. В этот момент уже мог зазвонить телефон.
Репортер оторвал глаза от газеты и посмотрел на Дэнни.
Насупившись, Дэнни шел вперед.
— Все уже написано, — объявил Лесс Альберт, комкая газету. — Пока лишь не сделан вывод.
Дэнни покосился на черный заголовок, под которым была старая фотография его отца, и все, что за этим следовало.
— А знаешь, что такое вывод, Дэнис? Особенно в статьях, таких как эта? Вывод определен самим тоном статьи, настроением, темой. Нет особого выбора в прямолинейных новостных статьях. Это как: «Двадцать два ребенка погибли», — все уже сказано в заголовке. Но в тематических статьях все совсем по-другому. Знаешь, почему?
Дэнни не ответил, подумав: «Двадцать два ребенка погибли».
Потому что в тематике можно все держать под контролем. Конечно, не обойтись без фактов и расчетов. И я этим занялся. Все уже в компьютере. И сделав свой вывод, я могу все расставить по местам. Твой отец в этом замешан? Да, конечно, и в живых никого больше не осталось. Но как я могу показать твоего отца? Он остается подозреваемой фигурой все эти годы, тем самым неизвестным в неразрешимом уравнении. Или, не смотря ни на что, он — хороший человек? У него семья, любимые жена и сын? Кто он, мученик… решать тебе, парень.
— Мне нужно войти, — сказал Дэнни. — Я жду очень важный телефонный звонок, — он понимал, что это звучит убедительно, но ни чем не может ему помочь. «Когда я позвоню тебе в следующий раз, то для тебя это будет сюрпризом…»
— Вот что я скажу тебе, Дэнис. Два-три дня, и выйдет еще один заголовок, где будет еще одно независимое от кого-либо из нас мнение. Понимаешь? — он полез в карман и извлек оттуда еще одну карточку, такую же, как склеенная крест на крест прозрачным скотчем у Дэнни в кошельке. — Это — все, что тебе нужно. Сегодня — среда. Все обдумай и где-то в пятницу позвони мне, скажем, в три. Мы назначим интервью. И если я не услышу от тебя… — он, содрогнувшись, вздохнул. — Я устал, парень. Я вкалываю по ночам, езжу в разные концы штата, и редактор наступает мне на хвост.
Дэнни снова обратил внимание на багровое лицо, на покрасневшие белки глаз, возможно, от недосыпания.
— Я не из плохих парней, Дэнис. Мне нужно кормить жену и детей, и я всего лишь газетный репортер.
Телефон зазвонил сразу, как он вошел в дом. Он захлопнул за собой дверь и подбежал к аппарату. Когда он только прикоснулся к трубке, чтобы ее снять, то звонки прекратились. Сняв трубку, он услышал в ней лишь длинный гудок.
---------
Ее рука уже на телефоне. Она готова снять трубку. Я говорю ей:
— Ты снова хочешь ему позвонить, Лулу?
— Почему бы нет? — спрашивает она. — Разве это не часть всего нашего плана?
— Это уже не план, Лулу. Что еще ты хочешь ему сказать?
— И что я ему говорю, Бэби? — в конце концов, она оставляет телефон в покое.
— Все эти слова. Ты заигрываешь с ним. Он всего лишь мальчишка, а ты его втягиваешь в свои игры.
— Вот я и хочу его втянуть, сделать так, чтобы он захотел познакомиться со мной, придти ко мне.
Ее рука снова потянулась к телефону.
— Это уже слишком, Лулу. Думаю, что ты хорошо проводишь время, и тебе даже более чем приятно все это ему говорить.
Поначалу в ее глазах проблеснула вспышка гнева, затем ее лицо немного смягчилось, на нем проступила ее давняя печаль.
— Что здесь грешного, Бэби? Немного развлечься, поиграть с его доверием. Посмотри на меня. У меня никогда не было настоящей любви. Никто ни разу меня не обнял, не приласкал, не потрогал меня за груди. Никто еще не положил мне в рот свой язык, чтоб я захлебнулась от поцелуя. Я никогда не жила, Бэби, не водила машину, и меня никто еще не принимал на работу. Я ни разу не останавливала такси, не ходила за покупками и не выезжала на природу. Никто еще не подмигнул мне с другого конца комнаты и не пригласил на танец.
— О, Лулу, — говорю я, и мое сердце рассыпается на тысячу осколков. — Я тебя люблю.
— Но это не та любовь, Бэби. Я тоже тебя люблю, и тетя Мэри обожала нас до последней своей минуты, но я не о такой любви.
— Я знаю, — говорю я, думая о наших с ней долгих унылых годах.
Я все это записываю, и в этот момент Лулу за мной наблюдает. Наконец, она ко мне подходит, ее тень падает на лист бумаги, и она говорит:
— Ты простишь меня, Бэби? За все, что я сделала?
Я киваю, закрывая глаза.
— И что еще сделаю?
— Да, — отвечаю ей я, потому что она моя сестра, мы столько вдвоем пережили. И я чувствую нашу старую нежность друг к другу, когда она стягивает с моей головы парик, который я ненавижу, отчего мою лысину начинает печь, будто от огня. Затем она гладит мои плешивые пролысины, а я продолжаю писать.
---------
На уроке истории США было скучно. Голос мистера О'Кифа монотонно перечислял события Испано-Американской войны, которая на самом деле войной и не была. Окна были открыты, и через них в помещение задувал легкий ветерок, приносящий с собой запах сожженной листвы.
У Дэнни слипались веки. Он съезжал со стула и, упираясь коленками в металлическое гнездо для сумки или портфеля, просыпался. Как-то оглянувшись, он встретился взглядом с Лоренсом Хенсоном: все те же глаза, обвиняющие его во всем и вся. Дэнни быстро отвел глаза в сторону, чтобы не видеть его взгляд. Он не понимал, почему Хенсон на него так смотрит.
Как только прозвенел звонок, весь класс проснулся, будто по команде гипнотизера, давшего сигнал пальцем вверх. И вся толпа бурным потоком устремилась к двери.
