Джон Тренейл - Врата Совершенного Знания
Появилась хозяйка с бутылкой виски и стаканами. Мэйхуа засуетилась.
— Я только разгримируюсь и сразу присоединюсь к вам.
Линьчунь взглянула на Ку, намекая, чтобы он взял инициативу в свои руки. Тот кивнул.
— Стало быть, до скорой встречи!
— Мистер Юнг, я уверена, что вы окажете мне любезность; проведите всех в зал и подыщите хороший столик.
Бросив еще один подозрительный взгляд на Ку, Мэт проследовал за ним и Линьчунь к двери.
Мэйхуа, глядя в зеркало, начала снимать грим и внезапно застыла, словно зачарованная собственным отражением. Она чувствовала себя сбитой с толку. Что же произошло сегодня вечером? Мэйхуа вспомнила огни, возбуждение, зрителей, ее власть над ними… а потом… Ее лицо совсем по-детски обиженно нахмурилось. А потом началась эта склока. Она ненавидит склоки. И платит людям, чтобы те защищали ее от неприятностей. Она тратит на них деньги впустую. А вот дорогой Мэт, которому она не платит ни гроша, делает все так чудесно.
Мэт. Нужно, чтобы он почаще был с ней рядом. Губы Мэйхуа беззвучно шевелились. Он серьезный человек, настоящий мужчина… Такой и нужен. Мэйхуа чувствовала, что уплывает. Уплывает в приятный мир, куда приятнее, чем тот, что окружает ее сейчас. И когда кто-то постучал в дверь, слово «Войдите!», сорвавшееся с ее губ, прозвучало так, словно вместе с ним вылился целый поток яда.
В комнату смиренно вошли китайцы-телохранители. Мэйхуа заставила их подождать несколько минут, пока она снимет последние остатки грима, снова полностью сосредоточившись на этом занятии.
— Эдди, — обратилась она к молодому китайцу, — правда ли, что ты угрожал ему ножом?
— Ну, он был…
— Да или нет?!
— Да.
— Эдди, знаешь, что я с тобой сделаю, если ты когда-нибудь еще покажешь нож? — Она отвернулась от зеркала. — Ты видел когда-нибудь казнь триадистов? Нам пришлось однажды инсценировать ее на радио в Гонконге. Мне стало тошно даже от спектакля, и не только мне одной, должна сказать. Понятно?
— Я понял, госпожа Мо.
— Тогда исчезните оба.
Но не успели они открыть дверь, как Мэйхуа окликнула:
— А-Пин!
Услышав, что Мэйхуа назвала его уменьшительным именем, второй китаец несколько приободрился и вернулся назад.
— Да, госпожа?
— Ку — это имя хакка, верно?
— Похоже, что так.
— Как же оно будет звучать на «мандаринском»?
А-Пин поразмыслил минуту.
— Думаю, самое близкое — Цю.
Глава 8
Холодный ветер шевелил траву на склоне Ак-Тай-То-Янь — самой высокой горы Коулуна, но кроме вздохов ветра ничто не нарушало тишину декабрьской ночи. На том склоне, что смотрел на материк, на большой высоте, стоял дом, несколько странный: выпирающие перекрытия, террасы, расположенные неравномерными уступами, стены из песчаника и серая черепица на крыше. Все детали дома были отчетливо видны в темноте, потому что каждый дюйм этого необычного здания освещался прожекторами.
Внизу, далеко от дома, какой-то человек, методично и неторопливо, как крот, завершал свой путь по лабиринту пещер, прорезавших горы. Это был молодой здоровый китаец. Императорская колониальная иммиграционная служба признала бы в нем Дэниела Фэна, хотя у него было много других имен и кличек. Ему пришлось несколько часов ползти по узким туннелям, где гулял ветер, пока он не добрался до цели — до стальной лестницы, ведущей вверх, к дому. Теперь Дэниел Фэн начал карабкаться по ней. На шестой ступени его рука наткнулась на что-то твердое. Фэн поднялся на следующую ступеньку и толкнул преграду головой, затем плечами. Несмотря на сопротивление, ему наконец удалось сдвинуть преграждавший путь щит. В следующую секунду Фэн оказался в помещении. Пока он на ощупь искал фонарь, вдруг вспыхнул ослепительный свет. Фэн задохнулся от удивления и внезапно свалился. Прежде чем он успел прийти в себя после падения, сильные руки обхватили его за грудь, кто-то связал ноги, и Фэн оказался совершенно беспомощным.
Пока его волокли наверх, он заметил «иностранного дьявола», сидевшего на корточках. В руке тот держал карточку в пластиковом чехле.
— Умеешь читать по-английски? — спросил иностранец. — Тут написано мое имя, видишь? Питер Рид, а ниже говорится, что я помощник комиссара полиции. Понятно?
Сью Лэн уже два года работала в доме Юнгов. Сегодня она превзошла самое себя, и обед получился вкуснее, чем обычно. Но и ситуация была особая: единственный сын вернулся с Тайваня навестить родителей, а единственная дочь лежала наверху в постели тяжело больная. Сью Лэн не нужна была гадалка, чтобы понять, как обеспокоены Юнги. Она читала это на лице своего господина, прислуживая ему за столом.
Старуха всегда знала, что от нее требуется, без слов понимая, чего ждет от нее господин, но до сих пор, как и два года назад, боялась его. Волнистые каштановые волосы Саймона Юнга начали седеть на макушке, но в остальном он, казалось, почти не постарел. Саймон был невероятно высоким; шесть футов и четыре дюйма. Росту соответствовало крепкое телосложение, квадратная челюсть говорила о крутом нраве, но две глубокие полукруглые носогубные складки искупали это впечатление, придавая лицу слегка насмешливое выражение. Обычно взгляд широко раскрытых ясных глаз Саймона выражал решительность, но сегодня веки полуопущены — то ли от усталости, то ли от желания скрыть беспокойство. Время от времени веки поднимались, и в глазах сверкали ледяные искорки, что пробуждало у Сью Лэн тяжелые воспоминания о тех днях, когда дела шли плохо… Она быстро обслужила хозяев и ушла, чтобы дать им возможность спокойно обсудить семейные неурядицы.
Саймон ловко поднес ко рту креветку с помощью палочек.
— А ты знаешь, что значения более девяти тысяч китайских иероглифов связаны с едой или обозначают названия блюд и съедобных веществ? — спросил он Джинни.
— Нет, не знаю и, более того, не верю в это. Давайте сменим тему разговора. — Джинни игриво похлопала мужа по запястью. — Я хочу знать, почему ты заставил Мэта приступить к работе, когда у него отпуск.
— Он сам так решил.
Мэт усмехнулся и сосредоточился на еде, время от времени искоса поглядывая на мать. Бог свидетель, она хорошо сохранилась, думал он. Немногие женщины продолжают так следить за собой, когда им… сколько? Джинни тщательно оберегала тайну своего возраста.
— У большинства китайцев по три дня рождения в год, — часто говаривала она. — У меня один день рождения в три года!
И Мэт, наблюдая за ее скупыми движениями, готов был согласиться. Округлое лицо Джинни по сей день оставалось моложавым, хотя кожа на шее начала увядать, а волосы немного поредели. В чудесных миндалевидных глазах (такие глаза англичане считают типично китайскими) светилась жизненная сила, и крошечная родинка на лбу была столь же привлекательна, как и прежде. Кроме шеи и волос только слегка пополневшая талия говорила об ушедшей молодости.
— Как Диана? — спросил Саймон.
— Неважно, — ответила Джинни. — Она не захотела сойти вниз. И выглядит ужасно.
— Да уж, — угрюмо признал Мэт. — Думаю, ей нужно лечь в больницу на обследование. Это тянется уже месяцы.
— Джинни, ты разговаривала с врачом?
— Да. Он сказал, что, если это воспаление желез, он ничем не может помочь и ей нужен только отдых. Но…
— Что «но»?
Джинни тряхнула головой.
— Тут что-то другое, я уверена. Хотелось бы мне знать, отчего в действительности ей так плохо.
— Что ты имеешь в виду?
— Ей… нанесли какой-то вред. — Джинни предупреждающе вытянула руку. — Не спрашивай меня, я тоже не знаю в чем дело.
Саймон погрузился в размышления.
— Почему бы тебе не взять Диану в Пекин, пока она здесь? Ты можешь там остаться на неделю.
— Я так и сделаю.
Саймон решил, что пора поменять тему.
— Сегодня случилось событие, которое может порадовать тебя, Мэт.
— Какое же?
— «Данни» купил «Сэмпан Мажестик».
— Ты шутишь!
— Нет. Права переданы по договоренности.
— А что это за «Сэмпан Мажестик»?
Мэт повернулся к матери.
— Помнишь, ма, я вложил в эту компанию фонды крикетного клуба в Винчестере?
Джинни ничего не ответила, и Мэт перевел взгляд на Саймона.
— Ты не рассказывал? — спросил он недоверчиво.
— Нет. Письмо из школы было такое неприятное, что я никому его не показывал.
— Что все это значит? — спросила Джинни.
— Наш сын вложил львиную долю фондов крикетного клуба в акции гонконгской фондовой биржи. Он однажды на каникулах услышал о ней от меня. Компания называлась «Сэмпан Мажестик». Через две недели стоимость акций удвоилась.
— Удвоилась? Но ты же сказал, что в школе были недовольны?
— Так оно и было. Английскому джентльмену, нет, кажется, они называли его «мальчиком», не пристало заниматься такого рода вещами с фондами клуба. — Саймон не скрывал своего презрения.
