Мартин Смит - Роза
Штольня начала уходить вниз. «По-видимому, дальше к югу она будет все больше углубляться, — подумал Блэар. Скорее всего, пласт начинали в свое время разрабатывать с того конца, где он ближе всего подходил к поверхности — севернее Уигана. Не исключено, что еще римские легионеры обогревались и сушили сандалии возле уиганского уголька. С каждым шагом вниз жара становилась все ощутимее. От дыхания шахты начинало пересыхать в горле, кожа покрылась потом, который, смешавшись с угольной пылью, моментально образовал тонкий слой черной жидкой грязи.
Штольня вдруг расширилась, и они очутились в небольшой, размером со склеп, камере. Рельсовый путь делал здесь круг, и один из погонщиков как раз разворачивал тут своего пони; и мальчик и пони казались в темноте странно танцующими привидениями. Едва только пони остановился, из тесной узкой штольни возник человек, весь серебрившийся от угольной пыли и совершенно обнаженный — на нем были только импровизированные наколенники и клоги. Человек прицепил к упряжи пони заполненные вагонетки, очень коротко, едва заметно кивнул Бэтти и снова исчез в штольне, будто призрак, толкая перед собой пустую вагонетку. Мальчик и пони скрылись в противоположном направлении.
— Жарко. — Казалось, все силы Леверетта ушли на то, чтобы произнести одно это слово.
— Хотите чаю, сэр? — Бэтти извлек из сумки оловянную фляжку.
Леверетт отрицательно помотал головой и в измождении опустился на рельсы. «Первое пребывание в шахте всегда оказывается самым трудным независимо от того, насколько хорошо подготовлен человек физически», — подумал Блэар. Сам же он, даже будучи сейчас болен малярией, занимался всего лишь тем, что привык делать всю свою жизнь.
— Простите, что я такой неуклюжий, — проговорил Леверетт.
— Ничего страшного, сэр, — ответил Бэтти. — Шахтеры привыкают к шахте и становятся беспечны. Они отлично знают, что опасной может оказаться даже одна-единственная искра, но все равно катаются в своих клогах по рельсам так, что из-под их подкованной обуви искры снопом брызжут. А иногда они оставляют рабочее место, забираются в боковые штольни и там спят, как мышки в норке.
— Наверное, неплохо так поспать, — заметил Леверетт.
— Иногда, — согласился Бэтти. — Но в день взрыва тут оказался пони. Он задохнулся, упал и загородил лаз из штольни. По ту сторону пони мы обнаружили десять трупов.
— Отравились угарным газом? — спросил Блэар.
— Да. Знаете, в какой-то из лондонских газет я читал, что люди сейчас больше всего боятся оказаться погребенными заживо. В той газете рекламировали гробы со встроенными переговорными трубками и ведущей наружу сигнализацией. Интересно, с чего это вдруг у лондонцев появились подобные страхи? Ну, как вам, лучше? — Бэтти повернулся к Леверетту.
— Готов идти.
— Хорошо.
Они нырнули в ту штольню, в которой незадолго до этого скрылся обнаженный шахтер. По ней тянулся рельсовый путь, однако сечение штольни едва позволяло человеку, согнувшись пополам, протолкнуть вагонетку между выстроившихся галереей деревянных опор крепи. Откуда-то из глубины штольни до них долетел грохочущий звук, как если бы впереди отслоился и рухнул огромный пласт породы.
— Что это? — испуганно спросил Леверетт.
— Кровля рухнула, — ответил Бэтти.
— О Господи, — произнес Леверетт, и Блэар увидел, как он даже немного попятился назад.
— Ничего страшного, мистер Леверетт, это все нормально, — успокоил его Бэтти. — Такова система.
— Система?
— Сейчас сами увидите. Когда порода рушится сама, звук обычно бывает более резкий, смесь грохота камней и треска ломающейся крепи, — пояснил Бэтти. — Потерпите немного, сами увидите и все поймете.
Их лампы высвечивали теперь по сторонам штольни не столько боковые стенки, сколько похожее чем-то на соты нагромождение опор из оставленного угля; их черные колонны создавали впечатление, будто находишься в подземной мечети. Блэар непроизвольно отметил про себя новый, только что возникший и пока едва различимый звук: звонкий, немного искажаемый и усиливаемый каменными нагромождениями звук ударов. Они прошли вслед за Бэтти еще минут десять, и потом вдруг он и Блэар вползли в узкую штольню, на всю длину заполненную похожими на тени фигурами, облаченными лишь в брюки и клоги — а некоторые только в клоги, — покрытыми пылью, блестящими от пота, размахивающими короткими обоюдоострыми кайлами. Тела их в талии были узкими, почти изможденными, как у гончих; грудь, наоборот, широкая и мускулистая, как у битюгов; они блестели в слабом, направленном вверх свете шахтерских ламп и больше всего напоминали механизмы, автоматы, без устали бьющие кайлами по столбам угля, подпиравшим нависавшую сверху черную кровлю. Куски отбитого угля отлетали со звоном, похожим на бой часов. Там, где пласт угля опускался вниз, шахтеры работали, стоя на обернутых тряпьем коленях. Другие нагружали отбитым углем вагонетки или отвозили уже заполненные, упираясь в них спинами. Место работы насыщал туман, образованный смесью идущих от тел испарений и угольной пыли.
Блэар посмотрел на свой компас:
— А вы ведете добычу в обратном направлении?
— Точно, — подтвердил Бэтти.
Шахтеры наступали не на внешнюю, как ожидал Блэар, а на внутреннюю стену западного забоя, продвигаясь по направлению к центральному стволу шахты. Внешней стены вообще не было видно, кровля с той стороны снижалась, но место, где она должна встречаться со стеной, скрывалось в непроглядной тьме.
— Думаю, вы сможете оценить наш метод, мистер Блэар. — Бэтти снова развернул карту. — Это так называемая ланкаширская система. Мы пробиваем через угольный пласт главные штольни, или улицы, они идут до самого конца пласта. Потом пробиваем штольни вспомогательные, меньшего сечения, чтобы соединить между собой главные и обеспечить циркуляцию воздуха. А потом начинаем вести выборку угля, как вы выразились, в обратном направлении, оставляя только небольшое число каменных опор и крепи — лишь столько, чтобы кровля продержалась, пока мы не завершим работы в данном месте. Затем крепь выбивается и кровля обрушивается — именно этот звук мы и слышали по пути сюда, — но к этому моменту мы уже переходим на новое место.
— Здесь и были найдены обгоревшие тела? — спросил Блэар.
— В районе этого забоя, но ярдах в пятнадцати отсюда, вон там. — Бэтти повернулся лицом в сторону завершенной выемки, к свободному пространству, что виднелось за спинами шахтеров. — На том месте мы как раз и работали два месяца назад. Отсюда было взято две тысячи тонн угля. Но заходить в старые выработки запрещено. Таковы правила шахты.
Выстроившись цепочкой, шахтеры непрерывно махали кайлами. Блэар наблюдал это явление во всех шахтах, где ему приходилось бывать, в любой части света: шахтеры всегда работали с таким остервенением, как будто физические усилия были для них своего рода гипнозом, позволяющим им не думать. Наверное, в этой шахте действовал еще и своеобразный психологический эффект того, что они пробивались в сторону центрального ствола, а не от него. Мощная лампа могла бы рассеять мрак, но свет от безопасных ламп был не сильнее, чем от тлеющего уголька, и едва освещал державшего лампу человека. Поэтому совершенно невозможно было определить, как далеко за пределы забоя простирается находящееся позади шахтеров свободное пространство или как высоко расположена кровля — в шести футах или шести дюймах над головой. Блэар поднял камешек и бросил его вбок. Камень исчез в темноте, а звук его падения заглушили удары кайл.
— Далеко отсюда до того края, где кровля еще держится? — спросил он.
— В некоторых местах десять ярдов, в некоторых сто. Кровля может стоять месяц, может год. А может и рухнуть в любую минуту, даже сейчас, пока мы здесь, — ответил Бэтти.
Появился вконец запыхавшийся Леверетт: на последнем участке пути, где штольня была совсем узкой, ему, в его облачении, пришлось особенно трудно. Лоб у него был выпачкан кровью, а под глазами от смеси пота и пыли образовались большие черные подтеки.
— Что может рухнуть в любую минуту? — спросил он.
— Ничего. Леверетт, я горжусь вами даже сильнее, чем если бы вам удалось отыскать пропавшую экспедицию Ливингстона. — Блэар протянул управляющему носовой платок. — Еще несколько минут, и трогаемся назад.
На каждого шахтера, отбивающего уголь кайлом, приходился еще один, нагружавший и отвозивший вагонетку. Рельсовые пути раздваивались примерно через каждые двадцать ярдов, чтобы вагонетки могли разъезжаться. Один из шахтеров, орудуя длинным коловоротом, вгрызался в угольный массив буром, представляющим собой цилиндр с зубцами на конце; все устройство держалось на упоре, один конец которого втыкался в грунт, а другой — в кровлю. Шахтер этот был на целую голову выше всех остальных, кто находился в забое, и легко обращался с буром, хотя тот весил, должно быть, не меньше сорока фунтов. Из просверливаемого отверстия струилась черная пыль. Бур уходил вглубь с такой легкостью, словно шахтер сверлил не уголь, а сыр.
