Уильям Лэшнер - Меченый
– Давайте определим некоторые детали упомянутых вами вечеринок, Тереза, – сказал я. – Вам подавали спиртное?
– О да. В обед, конечно, вино, Брэдли любил вино. Часто пили шампанское. После обеда ликеры, опять шампанское или настоящее великолепное шотландское виски.
– Вы много пили до того, как познакомились с мистером Хьюиттом?
– Мои родители не увлекались спиртным.
– Но вы пили с мистером Хьюиттом?
– Он привил мне вкус к спиртному.
– На тех вечеринках были и другие одурманивающие сознание вещества?
– Да, марихуана. Часто кокаин. Таблетки.
– Вы принимали наркотики до того, как познакомились с мистером Хьюиттом?
– Нет.
– Вы выросли в западной Филадельфии, не так ли?
– Я ходила в католическую школу, мистер Карл. Монахини относились к нам очень строго.
– Брэдли принимал наркотики на этих вечеринках?
– Немного, но он поощрял остальных. А потом настаивал, чтобы принимала я. Заставлял принимать. Говорил, что ему нравится заниматься любовью, когда я нахожусь под действием наркотиков.
– И вы уступали его требованиям?
– Да.
Постепенно мы тщательно разобрали случаи насилия, обмана, унижения, словесного оскорбления. Я не задал ей вопроса об избиениях, поскольку свидетелей не было: Брэдли Хьюитт мог отмести эти случаи, да и я не слишком в них верил. Вместо этого мы сконцентрировались на периоде беременности, на требовании Брэдли Хьюитта, чтобы Тереза сделала аборт, на ее отказе и горьком разрыве отношений, положившем конец сказочной жизни. Рождение девочки, редкие подачки Хьюитта, полное отсутствие у него интереса к ребенку, нужда, просьбы, ответ, страх, решение отдать права на опекунство в обмен на финансовую поддержку.
– Почему вы это сделали, Тереза? Почему согласились передать Брэдли Хьюитту права на опекунство?
– Я думала, что у меня не было другого выбора.
– Выбор всегда есть, не так ли?
– Брэдли очень влиятельный. Мой адвокат сказал, что он все равно выиграет. Я сделала ошибку. Что сказать в свое оправдание, мистер Карл? Я думаю об этом каждый день. Наверное, я боялась.
– Чего боялись?
– Боялась того, что Брэдли сделает со мной, если я продолжу борьбу.
– Вы уверены, что это не был страх перед тем, что откроется на судебном слушании?
– Признаю, что в то время у меня были некоторые проблемы.
– Но это были не просто «некоторые проблемы», не так ли? – сказал я, открывая большую красную папку и заглядывая в документы.
– Я переживала трудный период, – сказала она.
– В чем он выражался?
– Я пила.
– Много?
– Слишком много.
– Как часто?
– Очень часто.
– Каждый день, правильно? Вы пили день и ночь и при этом ухаживали за дочерью.
– Я всегда за ней ухаживала.
– Одновременно с алкоголем вы принимали наркотики?
– Нет, наверное.
– Тереза, – сказал я, помахав большой красной папкой.
– Принимала немного.
– Сколько?
– Чего вы добиваетесь, мистер Карл?
– Я просто стараюсь вас понять. Не каждая мать согласится отдать права на опекунство своей дочери. Во время заключения этого соглашения у вас была зависимость от наркотиков?
– Не думаю.
– Что вы принимали?
– Ничего особенного.
– Марихуану?
– Да.
– Кокаин?
– Немного.
– Крэк?
– Прекратите, мистер Карл. Что вы делаете? Я лишь хочу вернуть свою дочь.
– Вы принимали крэк, когда подали ходатайство на алименты?
– Я попробовала его.
– Как часто вы его принимали?
– Не знаю.
– Знаете, Тереза. Вы стали наркоманкой, не так ли?
– Не знаю.
– Нет, знаете. Сколько стоит доза крэка? Пять баксов? Как часто вы его курили? Сколько раз в день, Тереза?
– Я переживала трудный период.
– Постоянно, да? Спуская на него все деньги, правильно?
– Это болезнь.
– Из каких же средств вы оплачивали жилье? На что покупали еду?
– Меня выселили из квартиры.
– Но не сразу. Некоторое время вы вносили арендную плату. Как вы расплачивались за все?
– У меня была работа.
– Пока вас не уволили за опоздания, так?
– Я была матерью-одиночкой.
– Как вы расплачивались за все, Тереза?
– Нашла способ.
Я заглянул в свою папку.
– Вы знаете человека по имени Герберт Спенсер?
– Нет.
– Вы знаете человека по имени Рудольф Уэйн? Вы знаете человека по имени Сэл Пуллата? Вы знаете человека по имени…
– Прекратите. Что вы делаете?
В этот момент потекли слезы.
– Вы же мой адвокат, – сказала она. – Что вы делаете? Они вас тоже купили?
– Вы продавались этим людям, не так ли?
– Прошу вас, прекратите, мистер Карл.
– Вы продавались не только этим людям, но и другим. Бесчисленное множество раз.
– Прекратите.
– Продавались, продолжая ухаживать за дочерью. Иногда она находилась в соседней комнате, не так ли? Когда вы пили со своими клиентами, принимали наркотики и продавали себя, она находилась в соседней комнате.
– Прошу, остановитесь. Умоляю вас.
– Как вы могли это делать, Тереза?
– Я не контролировала себя. Денег не было. Он оставил меня нищей.
– Вы знали, что подвергаете опасности свою дочь?
– Я делала все, что было в моих силах. Я была больна.
– Вы подписали отказ от опекунства, потому что против вас работала система, потому что ваш адвокат был подкуплен или просто из-за денег?
– Нет.
– Вы сделали это, потому что были запуганы.
– Мне нужна была помощь.
– Вы сделали это, потому что в то время не могли ухаживать за дочерью так, как она того заслуживала.
– Мистер Карл, я люблю мою Белль. Больше всего на свете.
– И передали опекунство Брэдли Хьюитту, потому что, попросту говоря, это был лучший выход для вашей дочери.
– Я была больна.
– Разумеется.
– Но это было раньше.
– А теперь вы хотите ее вернуть.
– Да.
– Почему?
– Потому что люблю ее.
– Но почему именно сейчас?
– Потому что я нужна ей.
– Но почему именно сейчас?
– Теперь я знаю, что могу по-настоящему о ней заботиться.
Я взглянул на судью. Ее лицо, обращенное к всхлипывающей Терезе, выражало что-то похожее на жалость.
– Что дальше, советник? – спросила судья.
– Я собираюсь рассказать о лечении, которое прошла мисс Уэллмен, о ее новой работе и о том, как она изменила свою жизнь, чтобы должным образом заботиться о дочери.
– Вам нужно время, чтобы успокоиться, прежде чем мы продолжим, мисс Уэллмен? – спросила судья.
Тереза Уэллмен кивнула.
– Перерыв пятнадцать минут, – объявила судья.
Когда я сел рядом с Бет, Тереза все еще плакала на свидетельском месте.
– Ты был с ней немного жесток, – тихо заметила Бет.
– Ты знала что-нибудь об этом?
– Нет, для меня это оказалось сюрпризом.
– Очень хорошо, что в свое время она отказалась от дочери. В глазах публики это выглядит чуть ли не благородно. Будет трудно доказать, что ребенка стоит передать ей, но я постараюсь сделать это после перерыва.
– Думаешь, у нас есть шанс?
– Если бы не я вытащил на свет все это дерьмо, это наверняка сделал бы Галликсен, и он был бы в десять раз жестче меня. А теперь что ему остается делать? Указать на нее пальцем и назвать плохой девочкой?
В этот момент Галликсен прошел мимо нас, направляясь в коридор. Он кивнул мне и показал на красную папку.
– Значит, она была не совсем пустой, – сказал он.
– Подождите. – Я расплылся в самой широкой улыбке, на какую был способен. – Подождите, пока не увидите другую папку, когда очередь дойдет до вашего клиента.
После того как Галликсен – ошеломленный, но не сломленный – вышел из зала суда, Бет посмотрела на меня с огромной надеждой:
– У тебя есть материалы на Брэдли Хьюитта?
– Пока нет, – ответил я. – Но еще не вечер.
Глава 22
Я откладывал это до последней возможности. И вот наступило время встретиться с самым темным из моих демонов и узнать ответы на вопросы, которые мучили меня с самого начала дела Чарли Калакоса. Пришла пора нанести визит папе.
Я не стал ему предварительно звонить. Зачем? Был воскресный полдень, а значит, отец сидел дома в мягком раскладном кресле перед телевизором и держал в одной руке банку пива, а в другой – пульт управления. И не важно, какой месяц показывал календарь. Осенью и зимой папа смотрел бейсбол, весной и летом – футбол. В мертвый сезон, в феврале и марте, когда бейсболисты и футболисты отдыхали, он смотрел что придется: пляжный волейбол, слалом, «Битву сетевых звезд». Все, что угодно, лишь бы сидеть и морщиться, пить пиво и ворчать на игроков. Именно для этого существовали воскресенья.
Когда я подошел к домику в испанском стиле в пригороде Голливуда, штат Пенсильвания, у меня екнуло сердце. Во-первых, перед домом стояло побитое желтое такси. Во-вторых, передняя дверь была слегка отворена. Это было не похоже на отца – оставлять открытой переднюю дверь. Обычно он держал дом крепко запертым, как и свою личную жизнь; он не желал подпускать к себе внешний мир. Но что было еще более странным – из маленькой убогой гостиной доносились чужие голоса. Я подумал, что это, должно быть, бубнит телевизор, но потом решил, что комментарии по поводу малоэффективной игры нападения «Филадельфии» звучат не так. Разговор в гостиной скорее напоминал дружескую беседу. «Бети у отца?»
