Филипп Ванденберг - Восьмой грех
— Но почему все-таки кровь голубя? — спросил Дулацек, хотя и не ожидал услышать ответ.
Груна промолчал, но после короткой паузы все же ответил:
— Дело в том, что кровь голубя быстрее всего окисляется кислородом. Так что потом невозможно установить возраст кровяной пробы. Как я уже говорил, этому пока не нашли объяснения.
Дулацек широко улыбнулся. Это была хамская ухмылка. Наконец он сказал:
— Я надеюсь, Мьюрат вынужден будет прекратить исследование после очередного провала. Вы видели его лицо, когда он сидел перед монитором и оправдывался перед всей командой за неудавшееся исследование?
— Да, конечно. Мне кажется, все получили от этого моральное удовлетворение. Как ученый, он, конечно, светило, но как человек — сволочь.
— Кстати, такое сочетание встречается не так уж редко, — заметил Дулацек.
— Но вы говорили о странностях Мьюрата, за которыми скрывается система.
— Ну да, у каждого в замке Лаенфельс есть свои странности. Иначе нас бы здесь не было. Мы все в какой-то мере страдаем от себя самих. Но к Мьюрату это относится больше, чем к кому бы то ни было. Если вам интересно, я считаю профессора психопатом. Я не знаю, может, вы и не обратили внимания, но он избегает солнечного света. Мьюрат не любит мясо, вино, отказывается от всех видов собственности и физического труда, как манихей или катар.
— Так же, как и Аницет!
Дулацек кивнул.
— В этом, возможно, и кроется причина, почему они так хорошо понимают друг друга. Вот только… — Профессор на миг замолчал, будто хотел собраться с мыслями. — Все это не имеет ничего общего с их темными планами. Потому что эти планы вынашивают агностики, которые ни во что, кроме себя, не верят…
Груна поднял обе руки, словно защищаясь:
— Постойте, для меня это слишком! С этими вашими манихеями… Вы не могли бы гематологу-недоучке объяснить все по подробнее? Я думал, что мы все — члены братства Fideles Fidei Flagrantes. И правила здесь достаточно строгие. Иногда не очень приятно подстраивать жизнь под требования братства.
Дулацек подготовил все, что хотел, стянул резиновые перчатки и сказал:
— Что касается манихеев, то это невежественная религиозная секта раннего средневековья. Катары пришли из юго-восточной Европы в двенадцатом веке. Они себя называли «чистыми» или «хорошими людьми» и нашли здесь, в долине Рейна, много последователей. Это течение получило распространение и в Англии, и в Южной Франции, и в Северной Италии. Церковь их преследовала как еретиков, потому что они не признавали Ветхий Завет и католическую иерархию. Но самое плохое, что они утверждали, будто у Иисуса не было земного тела, потому что все земное есть зло.
— Могу представить, как все это не нравилось Папе в Риме. А манихеи?
— Манихеизм возник еще в ранний христианский период. Началось все с некоего Манихея из Вавилона, который в третьем веке сделался просветленным. — Его так же, как Иисуса, распяли. Он создал новую религию из смеси христианства и буддизма, в которой царь тьмы, своего рода дьявол, играл немаловажную роль. Его радикальное смешение Востока и Запада привело к тому, что он даже ставил воздержание выше, чем продолжение рода. Иисус для манихеев был только посланником повелителя света. Такие еретические настроения тоже не понравились Церкви, и она в средние века запретила это религиозное течение. Однако, несмотря ни на что, последователи манихеизма возникали снова и снова. Эти организации были тайными, как и «Откровение».
— От них и пошел Богослов!
— Я знаю, — не скрывая иронии, заметил Дулацек. — Я хочу рассказать вам одну тайну: прежде чем стать исследователем клеток, я был монахом бенедиктинского ордена.
— Вы ходили в сутане и с тонзурой?
Дулацек наклонил голову, и Груна увидел седоватые волосы, а на макушке — нежный отросший пушок в форме круга.
— Это остается на всю жизнь, — тихо пробормотал Дулацек.
— Но почему?..
— Вы спрашиваете, почему я снял сутану?
Груна кивнул и внимательно посмотрел на Дулацека.
— Дело в том, что после полугодичного пребывания в ордене бенедиктинских монахов я понял, что избрал неверный путь. Монастырь был подобен громадному магазину с испорченными продуктами, в котором каждый в той или иной степени пытается решить свои психические проблемы. У большинства ничего не выходит. Следуя установленному распорядку дня, ч должен был много времени уделять религиозной философии. И чем больше я занимался этим предметом, тем больше понимал, что христианская вера — это утопия. Религия с псевдонаучной подоплекой, которая не выдерживает проверки. Вот по этому пути я и пришел в естествознание. Моя докторская степень — это не doctor rerum naturalium, все более просто — doctor theologiae. Но об этом здесь никто не догадывается. Вы меня не выдадите?
— Конечно нет! — негодующе воскликнул Груна.
Освещая дорогу фонариком, они спускались вниз по винтовой лестнице. На площадке второго этажа их пути разошлись: комнаты Дулацека и Груны находились в разных концах замка. Груна остановился и шепотом спросил у Дулацека:
— Простите меня за любопытство, какую цель вы преследуете, саботируя исследования Мьюрата? Вы знаете, что я на вашей стороне. Вы можете мне открыть всю правду.
— Правду? — Дулацек ухмыльнулся. — Все очень просто. Я не хочу, чтобы Мьюрат добился успеха. — Голос Дулацека звучал твердо и неумолимо.
Глава 19
Последующие дни Лукас Мальберг провел в квартире Катерины. И тут начали возникать первые проблемы совместного проживания. Было не просто ужиться в такой маленькой квартире. К тому же Мальберг с трудом мирился с тем хаосом, который оставлял после себя Паоло.
Ситуация осложнялась еще и тем, что, едва за Катериной закрывалась дверь, к Паоло приходили друзья и с самого утра начинались попойки. К нему являлись безработные актеры, автомеханики, которые мнили себя автогонщиками, типы с золотыми перстнями на пальцах… Мальберг даже не осмеливался подумать, чем они зарабатывают себе на жизнь. Незадолго до возвращения Катерины весь этот сброд выметался из квартиры, оставив после себя пелену сигаретного дыма и гору немытой посуды.
У Мальберга эти люди едва ли вызывали доверие, хотя среди них была симпатичная девушка — актриса дубляжа. Пораз мыслив, он решил, что нужно искать новое жилье.
Когда Катерина узнала о его намерениях, она вначале не поняла, в чем причина.
— Хорошо, ситуация непростая, — сказала она, — но, принимая во внимание все обстоятельства, это, вероятно, един ственная возможность оставаться незамеченным. Я знаю, что вы привыкли к лучшим условиям, но большего я вам предложить не могу.
— Ерунда, — ответил Лукас, пытаясь успокоить Катерину. — Мне вполне хватает маленькой комнаты. Просто сейчас я хотел бы пожить в более спокойной обстановке. Поэтому, как мне кажется, нам нужно разъехаться, прежде чем мы не выцарапали друг другу глаза. Не сомневайтесь, это разумное решение.
Катерина обиженно пожала плечами:
— Что ж, если вы так хотите…
Паоло, который смотрел телевизор и, казалось, совершенно не слушал их разговор, неожиданно вмешался:
— Я думаю, что смогу помочь.
— Ты? — удивилась Катерина, которая никогда не принимала брата всерьез. — Синьору Мальбергу нужна комната или квартира, в которой он мог бы не беспокоиться о конфиденциальности.
— Вот именно, — кивнул Паоло, — одну секунду. — Он снял трубку и после короткого разговора сказал Мальбергу: — Всего в двух кварталах отсюда синьора Папперитц сдает комнаты художникам и писателям…
— Да, но и всяким подозрительным типам тоже, — перебила его Катерина. — Мне кажется, это плохая идея.
Мальберг не мог отделаться от впечатления, что Паоло был рад от него избавиться.
— Синьора Папперитц? — переспросил он. — Она немка?
— О нет, она уроженка Рима, — ответил Паоло. — Впрочем, она дочка какого-то немецкого художника, который переехал в Рим сто пятьдесят лет назад. — И, лукаво подмигнув, парень пояснил: — По крайней мере, она так говорит. Вы сможете посмотреть комнату утром. Скажете, что ей передает привет Паоло. Адрес: Виа Лука, 22.
Вечером, еще до того как Мальберг выехал из квартиры Лимы, случилось нечто странное. И произошло это совершенно неожиданно, во всяком случае, Лукас на это уж точно не рассчитывал.
Как всегда, Паоло непонятно где провел полночи. Мальберг и Катерина немного выпили. Не так, чтобы алкоголь затуманил рассудок, но его вполне хватило, чтобы оба расслабились. Завязался оживленный разговор.
Мальберг едва ли что-нибудь знал о Катерине, зато она сумела его разговорить. Было это намеренно или случайно, но возникла раскрепощенная атмосфера, которая предшествует магии сексуального притяжения.
До этого между ними проходила незримая граница отстраненной вежливости, поскольку для недоверия, которое возникло первоначально, были вполне определенные причины. Постепенно Лукас и Катерина сблизились, тем не менее, несмотря на то что они преследовали одну цель, им пока не удавалось подобрать ключи к внутреннему миру друг друга.
