Дин Кунц - Лицо страха
Он перегнулся через перила, используя их как страховку, чтобы не упасть вниз.
Он не хотел убивать их здесь. Место и способ убийства были крайне важны сегодня вечером. Здесь они упадут на дно шахты, и это сломает схему, которую они с Билли составили днем. Он был здесь не для того, чтобы убить их любым способом, он должен был застрелить их в определенной манере. Если он не сделает это прямо сейчас, то полиция будет сбита с толку, введена в заблуждение, а жители Нью-Йорка начнут ощущать растущий страх, как в страшных ночных кошмарах. Они с Билли разработали чертовски умный ход, и он не отступится от него, пока остается шанс осуществить все так, как было запланировано.
Было уже без четверти десять. Через пятнадцать минут Билли подъедет в переулок и будет ждать его до половины одиннадцатого. Боллинджер понимал, что у него, вероятно, не останется времени на женщину, но был уверен, что сделает намеченное за сорок пять минут.
Кроме того, он не знал, как выглядит Харрис. Было что-то трусливое в убийстве человека, лица которого он никогда не видел. Это было похоже на убийство в спину. Такой вид убийства — даже животного, даже такой вши, как Харрис, — не соответствовал представлению Боллинджера об образе сверхчеловека. Он хотел встретиться лицом к лицу со своей жертвой, подойти ближе, ощутить опасность.
Вся хитрость состояла в следующем: заставить их покинуть шахту, не убивая, загнать на другой этаж, где и осуществить задуманный план. Он опустил пистолет вниз, прицелился рядом с головой женщины и нажал на спусковой крючок.
Грохнул выстрел. Оглушающий шум окружил Конни со всех сторон. Она слышала по слабеющим отзвукам, что пуля отрекошечивала от одной стены к другой все дальше вниз по шахте.
Ситуация казалась настолько нереальной, что она не могла понять: неужели это происходит с ней? Ей представлялось, что она находится в госпитале, и все это было продуктом лихорадочного воображения, иллюзиями сумасшедшей.
Спускаясь по лестнице, она не раз поддерживала себя тихим бормотанием: иногда это были малозначащие путаные фразы, иногда совершенно бессмысленные звуки. Ее желудок трепетал, как рыба на мокром дне лодки. У нее тряслись поджилки. Ей казалось, что пуля попала прямо в нее и разорвала все внутренние органы.
Боллинджер выстрелил снова.
Выстрел показался не таким оглушающим, как раньше. Ее уши были еще заложены после первого выстрела.
Для женщины, которая испытала лишь незначительный эмоциональный, но не физический страх в своей жизни, она держалась удивительно стойко.
Когда она посмотрела вниз, то увидела, что Грэхем держался за лестницу одной рукой, ухватившись другой за перила, окружавшие платформу. Он оторвал одну ногу от лестницы, качнулся, сильно наклонившись в сторону; собрался было поставить ногу назад, но неожиданно нашел мужество наступить на край платформы. Какое-то мгновение, борясь с собственным страхом, он оставался в таком положении, между двумя точками опоры. Она собиралась окликнуть, подстегнуть его, когда он наконец оторвался от лестницы, качнулся на краю платформы и едва не упал, затем восстановил равновесие и перелез через перила.
Она в мгновение ока спустилась на двенадцать ступенек и достигла платформы, когда Боллинджер выстрелил в третий раз. Она поспешила проскочить в служебное помещение на двадцать седьмом этаже через красную дверь, которую Грэхем держал для нее открытой.
Первое, что она увидела, была кровь на его брюках. Яркое пятно размером с серебряный доллар выделялось на сером материале.
— Что случилось?
— Они были в моем кармане, — сказал он, показав ножницы. — Когда я едва не сорвался, ножницы прорвали подкладку й впились в бедро.
— Сильно?
— Нет.
— Поранили?
— Немного.
— Лучше избавиться от них.
— Не сейчас.
Боллинджер наблюдал за ними, пока они не покинули шахту. Они вышли из нее двумя платформами ниже. Так как служебный выход был на каждом втором этаже, значит, они были на двадцать седьмом этаже. Он поднялся и поспешил к лифту.
* * *— Пошли, — сказал Грэхем. — К пожарной лестнице.
— Нет. Нам нужно вернуться в шахту.
Недоверие появилось на его лице, боль в глазах.
— Это сумасшествие!
— Он не будет искать нас в шахте. По крайней мере, не в следующие пару минут. Мы можем подняться на два этажа, затем воспользоваться пожарной лестницей, когда он вернется проверить шахту.
Она открыла красную дверь, через которую они вошли несколько секунд назад.
— Я не знаю, смогу ли я сделать это снова, — произнес он.
— Конечно сможешь.
— Ты сказала, нужно подняться вверх по шахте?
— Верно.
— Мы должны спускаться, чтобы спастись.
Она покачала головой, ее волосы стали похожи на короткий темный нимб.
— Ты помнишь, что я сказала о ночных охранниках?
— Они, наверное, убиты.
— Если Боллинджер убил их, то у него развязаны руки в отношении нас. Неужели он не запер здание? Что, если, добравшись до вестибюля с Боллинджером за спиной, мы увидим, что двери заперты? Он убьет нас прежде, чем мы сможем разбить стекло и выбраться наружу.
— Но, может, охранники не убиты. Он мог каким-то образом проскочить мимо них.
— Можем мы использовать этот шанс?
Он заколебался:
— Полагаю, нет.
— Я не хочу добираться до вестибюля прежде, чем мы не будем уверены, что достаточно оторвались от Боллинджера.
— Итак, мы поднимаемся.
— Чем этот вариант лучше?
— Мы не можем играть с ним в кошки-мышки на двадцати семи этажах. В следующий раз он схватит нас в шахте или на пожарной лестнице. Он не допустит ошибки. Но если он не поймет, что мы пошли наверх, мы сможем выбирать между шахтой и лестницей, чтобы пройти тринадцать этажей и добраться до твоего офиса.
— Почему туда?
— Потому что он не ожидает, что мы вернемся.
Голубые глаза Грэхема уже не были расширены от страха, они сузились от вычисления. Он размышлял. Желание выжить росло в нем, стали видны первые признаки прежнего Грэхема Харриса, они пробивались через оболочку страха.
Он произнес:
— В конце концов он поймет, что мы сделали. Это даст нам только пятнадцать минут или около того.
— Время, чтобы найти другой выход, — сказала она. — Давай, Грэхем. Мы тратим слишком много времени на разговоры. Он в любую секунду будет на этом этаже.
С меньшей неохотой, чем в первый раз, но все еще без должного энтузиазма он последовал за ней в лифтовую шахту.
На платформе он сказал:
— Ты иди первая. Я буду замыкать шествие, так я не собью тебя с лестницы, если сорвусь. — По той же самой причине он настоял идти первым, когда они спускались.
Она обняла его, поцеловала, затем повернулась и начала подниматься.
* * *Выйдя из лифта на двадцать седьмом этаже, Боллинджер обследовал лестницу в северной части здания. Она была пуста.
Он пробежал по коридору и открыл дверь на лестницу с южной стороны. Он простоял на площадке около минуты, напряженно вслушиваясь, но ничего не смог уловить.
В коридоре, обнаружив незапертую дверь офиса и осмотрев его, он понял, что они снова могли вернуться в шахту. Он вошел в служебное помещение: красная дверь была открыта.
Он открыл ее с предосторожностями, как и раньше. Он держал дверь открытой, пока не услышал в шахте звук другой захлопнувшейся двери.
Он перегнулся через перила на платформе, всматриваясь в головокружительную глубину, пытаясь узнать, какой дверью они воспользовались. Сколько этажей они выиграли у него? Проклятье! Громко ругаясь, Боллинджер кинулся назад к южному выходу, чтобы послушать там. В пальто было трудно бежать.
* * *К тому времени, когда они поднялись на два пролета по северной пожарной лестнице, Грэхем все чаще морщился от боли. С каждым шагом боль пронзала всю его покалеченную ногу от пятки до бедра. В ожидании очередного толчка он напрягал пресс. Сейчас у него болел весь живот. Если бы он продолжал заниматься восхождением и спуском после своего падения на горе Эверест, как советовали ему доктора, он был бы сегодня в форме. Этим вечером он дал своей ноге больше нагрузки, чем обычно она получала за год. Теперь он расплачивался болью за пять лет бездействия.
— Не отставай, — сказала Конни.
— Я стараюсь.
— Опирайся сильнее на перила. Отталкивайся от них.
— Сколько мы прошли?
— Еще один этаж.
— Бесконечность.
— После этого мы снова махнем в лифтовую шахту.
Ему больше нравились ступени в шахте, чем эта лестница. На тех ступенях он мог больше опираться на здоровую ногу и держаться обеими руками, чтобы почти полностью перенести тяжесть с больной ноги на здоровую. Но здесь, на лестнице, если совсем не опираться да хромую ногу, ему пришлось бы перепрыгивать со ступеньки на ступеньку, а это слишком медленно.
— Еще один пролет, — подбадривающе сказала она.
Пытаясь преодолеть более значительное расстояние, прежде чем боль перекинется из ноги в мозг, он с удивлением для себя предпринял скоростной рывок: прошел десять ступеней так быстро, как мог. Боль стала невыносимой. Он вынужден был приостановиться, замедлить движение.
