Грегори Робертс - Шантарам
Дилип был высоким блондином с миндалевидными глазами, родом из Пенджаба. Анвар, бомбеец в третьем поколении, был ниже ростом, темноволос и серьезен. «Свежая кровь», — с улыбкой отзывалась о них Летти. Когда я приехал в Бомбей, она говорила то же самое обо мне. Глядя на этих целеустремленых и полных жизни молодых людей, я подумал, что когда-то, еще до героина и всех преступлений, и я был таким же. Я был так же молод, счастлив и полон надежд. И теперь я радовался, глядя на них и сознавая, что они служат украшением и надеждой всей компании. Их присутствие в «Леопольде» было закономерно, как закономерно было и то, что здесь не было больше Маурицио и Уллы с Моденой и когда-нибудь не будет меня.
Обменявшись с молодыми журналистами рукопожатием, я подошел к их соседке, Кавите Сингх. Она поднялась на ноги, чтобы потискать меня. Женщина тискает мужчину с такой дружеской симпатией, когда знает, что может ему доверять и что его сердце принадлежит другой. Даже у бомбейских иностранок подобное проявление чувств было редкостью, а у индийских женщин оно подразумевало интимные отношения, и я его почти никогда не наблюдал. Эти дружеские объятия Кавиты Сингх значили очень много. Я жил в Бомбее уже несколько лет, говорил с его жителями на хинди, маратхи и урду, общался с гангстерами, обитателями трущоб и болливудскими актерами, которые относились ко мне дружелюбно и иногда с уважением, но немногое заставляло меня, подобно этому жесту Кавиты, ощутить себя «своим» среди индийцев.
Я никогда не говорил ей, как важно для меня ее безоговорочное доверие. Слишком часто добрые чувства, которые я испытывал в те годы изгнанничества, оставались невысказанными, запертыми в тюремной камере моего сердца с ее высокими стенами страха, зарешеченным окошком надежды и жесткой койкой стыда. Я высказываю эти чувства сейчас. Теперь я знаю, что когда тебе выпадает светлый, полный любви момент, за него надо хвататься, о нем надо говорить, потому что он может не повториться. И если эти искренние и истинные чувства не озвучены, не прожиты, не переданы от сердца к сердцу, они чахнут и увядают в руке, которая тянется к ним с запоздалым воспоминанием.
В тот день, когда на город медленно опустилось серо-розовое вечернее покрывало, я ничего не сказал Кавите. Я стряхнул улыбку, вызванную ее добрым отношением, на пол, словно это была безделица, слепленная из раскрошенных камешков. Она взяла меня за руку и представила сидящему рядом с ней молодому человеку.
— Лин, ты, наверное, не знаком с Ранджитом, — сказала Кавита, когда он встал и мы обменялись рукопожатием. — Он… друг Карлы. Ранджит Чудри, это Лин.
Тут я понял, что означал призыв Летти держать себя в руках и откуда взялась складка на переносице Лизы.
— Зовите меня просто Джит, — сказал он с широкой открытой улыбкой.
— Хорошо, — ответил я серьезным тоном. — Рад познакомиться с вами, Джит.
— И я очень рад, — отозвался он с закругленными мелодичными модуляциями, характерными для выпускников лучших бомбейских школ и университетов. Этот выговор нравился мне больше всех других возможных звучаний английской речи. — Я много слышал о вас.
— Ачха-а? — непроизвольно отреагировал я так, как это сделал бы индиец моего возраста. Буквально это слово переводится «хорошо», но в данном контексте и с таким произношением означает «В самом деле?»
— В самом деле, — рассмеялся он. — Карла часто говорит о вас. Вы для нее настоящий герой. Но это вы наверняка и без меня знаете.
— Забавно, — сказал я, желая проверить, так ли он искренен, как это казалось. — Она однажды сказала мне, что герои бывают только трех видов: мертвые, побежденные и сомнительные.
Закинув голову, он расхохотался, продемонстрировав безупречный ряд безупречных индийских зубов. Глядя мне в глаза, он в восхищении покачал головой.
«Он понимает ее шутки, — подумал я. — Он знает, что она любит словесную игру, и участвует в ней. И это одна из причин, по которым он ей нравится».
Остальные причины были еще более очевидны. Джит был среднего, то есть, моего, роста, строен и гибок, с красивым открытым лицом. И это была не просто красота, складывавшаяся из отдельных привлекательных черт — высоких скул, большого лба, выразительных глаз цвета топаза, прямого носа, улыбающегося рта и крепкого подбородка, — это было лицо «лихого парня», как раньше любили говорить: яхтсмена, альпиниста, путешественника. Волосы его были коротко подстрижены, на лбу намечались залысины, но даже это шло ему, и казалось, что он добровольно избрал стиль с залысинами. Одежда, которую он носил, продавалась в самых дорогих магазинах города, куда я заходил с Санджаем, Эндрю, Файсалом и другими мафиози. Вряд ли нашелся бы в Бомбее уважающий себя гангстер, который не кивнул бы с одобрением при виде костюма Ранджита.
В самом конце стола пристроилась Калпана Айер, работавшая первым помощником режиссера в кинокомпании Мехты и де Сузы и одновременно готовившаяся стать самостоятельным режиссером. Она подмигнула мне, когда я направился к ней, миновав Ранджита.
— Подождите минутку! — остановил он меня вежливым тоном. — Я хотел поговорить с вами о ваших… рассказах.
Я бросил сердитый взгляд на Кавиту, она пожала плечами и отвела глаза.
— Кавита дала мне их прочитать, и вы знаете, мне кажется, что это отличные рассказы.
— Благодарю, — обронил я, сделав вторую попытку покинуть его.
— Нет, правда, я прочел их все и считаю, что они действительно хороши.
Мало что может с таким успехом поставить тебя в дурацкое положение, как спонтанная непритворная похвала со стороны человека, против которого ты настроился заранее, не имея на то серьезных оснований. Я почувствовал, как легкая краска стыда выступает у меня на щеках.
— Благодарю, — повторил я уже искренне. — Это очень лестно слышать, хотя Кавита и не должна была показывать их никому.
— Я знаю, — ответил он быстро. — Но мне как раз кажется, что вы должны их кому-нибудь показать. К сожалению, они не подходят для моей газеты по своему жанру и тематике, а для «Нундей», по-моему, — вполне. И «Нундей» наверняка неплохо заплатит за них. Главный редактор газеты Анил — мой друг. Я знаю его вкусы и уверен, что ваши рассказы ему понравятся. Разумеется, без вашего разрешения я не стану отдавать их ему. Но я сказал ему, что прочитал их и что на мой взгляд они очень хороши, так что он хочет встретиться с вами. Я не сомневаюсь, вы найдете с ним общий язык. Это все, что я хотел сказать. Решать вам, но он будет рад видеть вас, а я желаю вам удачи.
Он сел, и я наконец получил возможность поздороваться по-человечески с Калпаной и занять свое место рядом с Дидье. Мои мысли крутились вокруг того, что сказал Ранджит — он же Джит, — и я вполуха слушал Дидье, который объявил, что планирует поехать в Италию вместе с Артуро. Затем он добавил «на три месяца», и я подумал, что три месяца могут превратиться в три года и я потеряю его. Это была настолько нелепая мысль, что я тут же прогнал ее. Бомбей без Дидье — это все равно, что Бомбей без… «Леопольда», без мечети Хаджи Али или Ворот Индии. Это просто невозможно было себе представить.
Я окинул взглядом смеющихся, пьющих и болтающих друзей и, мысленно наполнив стакан, мысленно выпил за их успех и за исполнение их желаний, выразив свои чувства глазами. Затем я сосредоточил внимание на Ранджите, бойфренде Карлы. За последние месяцы я не поленился разузнать кое-что о нем. Он был вторым — и говорили, самым любимым — из четверых сыновей Рампракаша Чудри, бывшего водителя грузовика, который сколотил состояние на поставках продуктов и прочих необходимых товаров в Бангладеш, когда приморские города этой страны пострадали от циклона. Сначала он осуществлял поставки по скромным тендерам, полученным у правительства, затем они переросли в крупномасштабные контракты с привлечением множества грузовиков, чартерных самолетов и морских судов. Объединившись с фирмой более широкого профиля, сочетавшей транспортные перевозки со средствами массовой коммуникации, он стал владельцем небольшой бомбейской газеты. Он передал газету Ранджиту, который первым как в отцовском, так и в материнском роду получил высшее коммерческое образование. Ранджит переименовал газету в «Дейли пост» и так успешно руководил ею вот уже восемь лет, что смог завести собственный независимый телеканал.
Он был богат, пользовался известностью и влиянием и с неослабным предпринимательским пылом занимался печатью, теле- и кинопроизводством — восходящая звезда на мультмедийном небосклоне. Ходили слухи о черной зависти, поселившейся в сердце его старшего брата Рахула, который был с юных лет привлечен к торговому бизнесу отца и не имел возможности получить образование в частной школе, как остальные отпрыски Рампракаша. Говорили и о беспутной жизни двух младших братьев Ранджита, об устраиваемых ими шумных сборищах, после которых приходилось давать немалые взятки, чтобы вытащить молодых людей из очередной передряги. Ранджит же абсолютно ни в чем предосудительном замечен не был, и, не считая периодической головной боли из-за братьев, жизнь его можно было считать безоблачной.
