Питер Спигельман - Рыжая кошка
— Прекрасно, — прошептал я. Подошел к краю крыши и посмотрел на узкий проход между домом Холли и соседним.
Пожарная лестница была покрыта коркой льда и грязи, а под ними — многолетней ржавчиной. Маленькая дверца на стыке с крышей завизжала, как поезд в подземке, когда я потянул за нее, но ни одно окно внизу не открылось, ни одна голова не высунулась. По пути вниз я поскальзывался раз пять и до окон Холли добрался с побитыми локтями и промокшими коленями.
Окна были заперты и, как и у соседа, забраны складной решеткой. Я заглянул в квартиру сквозь прутья. Еще меньше, чем у Арруа: квадратная комнатка, кухонная ниша с одной стороны, ванная комната с другой, в углу диван, а по полу раскиданы, похоже, все вещи хозяина квартиры. Я убрал монтировку. Кто-то опередил меня.
Глава 15
— Кража со взломом? — спросил Майк Метц.
— Сомневаюсь. — Я прижал телефонную трубку плечом и переложил йогурт в чашку. — По крайней мере не традиционная. Окна в полном порядке, дверь тоже, значит, у этого человека был ключ… и его не интересовали ни телевизор, ни айпод, ни три довольно дорогих монитора с плоским экраном.
— Ты все это видел?
— Квартира невелика. Зато я не видел ни компьютеров, ни оборудования для видео.
— А ты считаешь, что изначально все это там было?
— Модем, принтер и все мониторы стояли на столе, сбоку болталась масса неприсоединенных кабелей. А на полу валялись три коробки от цифровых видеокамер. Две из них — открытые и пустые. Заглянуть в третью я не смог.
Майк щелкнул языком.
— Чего еще не хватало?
— Шкаф для документов был опрокинут на бок. Оттуда, где я стоял, ящики казались пустыми, папок я в комнате не заметил. Нигде не было видно ни дисков, ни видеокассет.
— Значит, некто искал… что?
— Я бы сказал, ее работы.
Майк тихонько выругался.
— Некто интересующийся ее работами и имеющий ключ.
— Полагаю, Холли не могла никого впустить… Следовательно, в квартире орудовал ее знакомый.
— Вроде нового дружка. Или, может быть, старого.
— Многообещающий ответ, — сказал я. — Разговор с этими гражданами числится в моем списке.
— Сосед не знал их имен?
— Нет, но я надеюсь, что сестра или зять в курсе. Попробую еще раз завтра утром.
Майк пробурчал что-то одобрительное.
— А другие ее посетители: женщина и мужчина в костюме? О них соседу что-нибудь известно?
— Он дал весьма расплывчатые описания.
— Зацепки есть?
— Тип в костюме мог быть адвокатом, о котором мне говорил помощник Круга. Конечно, никаких гарантий. Женщина могла быть кем угодно.
Майк некоторое время молчал, и я почти слышал, как у него в голове трутся шестеренки.
— Ты в самой квартире не был? — наконец спросил он.
— Мне пришлось бы выдавить окно и сломать решетку, а это привело бы только к геморрою с копами. Не дай Бог наследить на возможном месте преступления. Попробуй потом убеди полицию, что не подтасовал улики. Кстати о копах: как у тебя с твоими знакомыми?
— Завтра поведу парня на ленч, — ответил Майк.
— Грубо работаешь.
— Ты не видел, как он ест.
Майк повесил трубку, и я занялся йогуртом. На улице замерзала слякоть, ночное небо затягивали тучи. Сегодняшний снег оказался отвлекающим маневром, не обещанным натиском, а просто вылазкой разведгруппы. Однако у дикторов местных теленовостей головы кружились от предвкушения. Они без устали болтали о снегоочистителях и соли, пробках и отмене рейсов; больше радости им принесла бы разве что война. Буря была на руку и Дэвиду — как любая история, занимающая эфирное время и место в газетах и отвлекающая внимание публики от Уильямсбергской Русалки. А если брату очень повезет, за снегопадом последует скандальный развод какой-нибудь знаменитости.
На экране женщина с налаченными волосами указала на метеорологическую карту, белую от Мэриленда до Массачусетса и на запад до долины реки Огайо. Я включил звук. Прогноз обещал, что буря ударит по Нью-Йорку завтра во второй половине дня. Я только надеялся, что она подождет моего возвращения из Уилтона.
По словам Герберта Диринга, сильно обозленная Николь Кейд была в Торонто — застряла в аэропорту из-за еще не достигшей нас бури. Вот почему в свой второй визит я все-таки попал в дом.
— Никто не может сказать, когда расчистят взлетные полосы, — объяснил Диринг. — И кто знает, во что превратятся к тому времени наши аэропорты. Николь, пожалуй, еще несколько дней в Торонто проторчит. — Кажется, подобная перспектива Диринга ничуть не огорчала.
Он провел меня в заставленный книгами кабинет с обитыми полосатым шелком софой и креслами и небольшим кирпичным камином. За стеклянными дверцами беззвучно плясал огонь, давая свет, но не тепло. Я сел на софу, а Диринг плюхнулся в низкое кресло — как гиппопотам в опере. Он покосился на меня и нервно оглядел комнату, словно обычно его сюда не пускали, да и теперь в любой момент могут выгнать. Провел рукой по растрепанным редким волосам.
— Я думал, Никки дала вам адрес Холли.
Я кивнул:
— Дала, но я Холли так и не нашел. Я надеялся, вдруг у вас есть еще соображения.
Диринг потер подбородок тыльной стороной руки. Он сегодня брился и порезался в нескольких местах. На шее сбоку жалко лепился клочок туалетной бумаги с капелькой крови. Глаза его покраснели, а сипел он так, что я подумал, не похмелье ли это.
— Не знаю, — сказал он. — Как я вам говорил в прошлый раз, мы не общаемся.
— Но вы, вероятно, знаете каких-нибудь ее друзей. Может быть, ее парня…
Диринг покачал головой и пригладил ворс своих вельветовых брюк.
— Правда, ничего не знаем. Даже раньше, когда хоть иногда общались, понятия не имели, где Холли и с кем.
— Вот как? — Я улыбнулся. Надеюсь, поощрительно. — И когда же это было?
Диринг растерянно прищурился.
— Что?..
— Когда вы общались с Холли — несколько месяцев назад? Несколько лет назад? Как давно?
— Холли и Никки никогда не были близки, и Холли почти перестала звонить уже после первого года в колледже. А потом в город переехала и вовсе от родных оторвалась.
— Вы знали кого-нибудь из театра «Гимлет»?
Это название удивило его.
— Это ее театральная труппа? — Я кивнул. — Мы ни разу не видели этих спектаклей… мы вообще не видели Холли на сцене.
— А были знакомы с кем-нибудь из актеров?
— Один парень приезжал сюда.
— Какой парень?
— Актер из труппы. Приезжал пару раз, они забирали кое-какие ее вещи. По-моему, у него с Холли был роман.
— Парня звали Джин Вернер?
Диринг пожал плечами:
— Может быть. Не помню.
— Когда это было?
— В первый раз? Где-то пару лет назад. А еще прошлым летом.
— В прошлом году? — Он кивнул. — Вы помните, как выглядел этот парень?
Диринг задумался, затеребил манжеты фланелевой рубашки.
— Высокий, с длинными каштановыми волосами и, кажется, с бородкой. Красивый. Актеров обычно такими и представляешь.
Джин Вернер.
— Он и есть парень вашей свояченицы?
— Похоже на то.
— Вы видели его с тех пор?
— Нет, только эти два раза.
— Холли когда-нибудь приводила других парней?
В камине с треском рассыпалось бревно, и Диринг вздрогнул. Покачал головой.
— Она и сама-то почти не приезжала.
— Даже на праздники и дни рождения? — Диринг снова покачал головой. — Когда Холли была здесь последний раз?
Он снова посмотрел на меня, прищурившись, потом пожал плечами:
— Наверное, летом, с тем парнем, ну, может, еще разок после. В любом случае довольно давно. Несколько месяцев.
— Может быть, у вашей жены память получше?
При мысли, что я могу спросить Николь, Диринг всполошился.
— Летом — в последний раз… совершенно точно.
— А друзья в городе? Холли с кем-нибудь общается?
Диринг снял очки и протер их подолом рубашки.
— Понятия не имею.
— Кто-нибудь из колледжа?
Диринг неопределенно пожал плечами:
— Увы.
Я кивнул.
— И Холли не ездит в Брукфилд навестить отца?
Диринг побледнел.
— Нет, — сказал он.
— Почему вы так уверены? — спросил я. Он уставился на меня. — Допустим, Холли заглянула к отцу — вам-то ведь никто об этом не сообщит?
Диринг покачал головой:
— Она бы не заглянула. Ей нечего ему сказать.
Еще одно полено рассыпалось в камине, мы с Дирингом смотрели, как разлетаются пепел и угли.
— Почему Холли не общается с родными? Что с ней произошло? — спросил я немного погодя.
Диринг снова окинул комнату настороженным взглядом, словно кто-то — может быть, Никки — мог появиться в дверях. Большим и указательным пальцами вцепился в запачканный подбородок.
— Самая в общем-то обычная история, — тихо сказал он. — Родители много ссорились, и девочки разделились: Никки за папу, Холли за маму… а потом мама умерла. Холли как раз пошла в старшие классы. Это трудное время для ребенка, и Холли с тех пор всегда была сердита — на Фредерика, на Никки, даже на маму. Сколько я ее знал, она злилась чуть ли не на весь свет.
