Кирилл Партыка - Час, когда придет Зуев
Но районный «процесс века» так и не состоялся. Дело залегло в несгораемые казенные сейфы и скрылось под грудами других, более громких дел, которые возникали почти ежедневно. Неостановимый поток жизни смыл слухи и сплетни и покатил дальше своим чередом…
И все-таки для Лобанова такой исход был лучше, чем совсем ничего. Торжествовать не приходилось, но он будто сбросил с души тяжкий груз.
Однако все эти полыхнувшие, как бензин в костре, события подействовали на Сергея неожиданным образом. Он по-прежнему гонялся за домушниками, «выцеплял» угонщиков транспорта, сутками бороздил на катере реку, отлавливая по заросшим коноплей островам расплодившихся наркоманов. Но к этому времени он как-то перегорел, утратив интерес к «рыбному делу». И, как оказалось, не только к нему. Лобанов ловил себя на том, что ему теперь все равно, чем заниматься: бороться с преступностью или катать валенки. Его никто не преследовал за «правдоискательство», не строил козней, а коллеги-опера во время дружеских застолий хлопали по плечам:
— Молодец, Серега! Дал ты им просраться!..
Но начальство перестало здороваться с Сергеем за руку, при встречах смотрело как-то мимо, сведя общение с оперуполномоченным к лаконичным репликам и замечаниям служебного порядка. Начальство не было повязано с преступниками, само не жаловало «командиров» из трехэтажного здания и отнюдь не сожалело о том, что кое-кому из «тузов» дали по шапке. Но Лобанов совершил святотатство, нарушив великую заповедь круговой поруки, а, как известно, «единожды солгав, кто тебе поверит?» Даже если ты сказал чистую правду. Мало того, Сергей стал испытывать отчуждение со стороны таких же, как сам, рядовых сотрудников. Никому не нравятся люди, стремящиеся прыгнуть выше своей головы.
Вдобавок ко всему Лобанову неожиданно и бессмысленно изменила жена, словно ножом пырнула.
Галка вышла на работу, не догуляв декретного отпуска. Маленького Лобанова родители, хоть и с трудом, определили в ясли. Но Галине все равно приходилось не сладко. Муж с утра до ночи пропадал на работе, возвращался измученный и нередко навеселе, заваливался спать, а очнувшись и позавтракав, снова уносился неизвестно куда. До Гали время от времени доходили слухи о его «моральной неустойчивости». Она не знала, верить им или нет, но имелись причины и поверить.
Муженек вечно порхал в своих «оперативных просторах», а Ткачучка, молодая незамужняя следовательница, та и не скрывала, чего ей хочется, усмехалась:
— Тебе твой Лобанов все равно надоел, дай попользоваться, не будь эгоисткой!
Шутки шутками, но Галине стало известно, что чертова Ткачучка так подгадала свои дежурства, что они удивительно совпадали с дежурствами Сергея.
Служба у инспектора по делам несовершеннолетних тоже не мед, а приходилось тащить на себе еще и домашние заботы. Сергею с его «закруткой» было не до того.
Иногда, подойдя к зеркалу, Галина готова была разреветься. Необремененная грузом житейских проблем следачка, похожая на дорогую заграничную куклу, смело могла дать «такой мымре» сто очков вперед. А мужики есть мужики, и потому слезы и вправду начинали катиться из глаз.
Когда Сергей угодил в негласную опалу, общая глухая неприязнь распространилась и на его жену. Галя, непривычная к косым взглядам и подковерной возне, злилась на мужа, обзывала его выскочкой и дебильным правдолюбцем. В ответ Сергей только ухмылялся или молча утыкался в газету. По ночам Галина нередко вставала, шла на кухню и там уже плакала вволю. Она казалась себе старой, уродливой и несчастной.
Ей тогда не было еще и тридцати.
Когда из краевого УВД поступил вызов на трехдневный семинар, Галя обрадовалась так, будто ей предстояла поездка на Багамы. Нет, ничего плохого она и в мыслях не держала, но возможность ненадолго вырваться из обрыдшего колеса жизни показалась подарком судьбы.
Лобанов молча, с обычной усмешкой наблюдал за ее нешуточными, как за тридевять земель, сборами. Галина ежилась от этого взгляда и не понимала, почему ее гложет стыд. Она уехала, наготовив еды на две недели и торопливо чмокнув на прощанье невозмутимо улыбающегося мужа. Лучше бы он разворчался, пригрозил: смотри у меня там!.. Сергеева ухмылка бесила Галину. В ней будто содержалась некая затаенная презумпция виновности. Никакой виновности в помине не предполагалось. Но Галя чувствовала, что ее злость и стыд неспроста. А войдя в купе и плюхнувшись на свою нижнюю полку, она вдруг каким-то зоологическим чутьем угадала, что эта командировка не обойдется без сюрпризов.
С семинара Галя вернулась притихшая, но взведенная, как боевая пистолетная пружина, в первую же ночь тигрицей набросилась на супруга, чего уже давно не случалось, но Сергей определенно чувствовал, что никакие любовные игры ей не нужны. Однако он сделал вид, что ничего не заметил, а через несколько дней жизнь вошла в обычную колею.
Он верил своей Галке. И все, и хватит об этом.
А спустя два месяца, побывав в краевом УВД, Лобанов узнал от одного из тамошних сыщиков, что Галина за три дня своего пребывания на семинаре успела удивить видавших виды мужиков наивно-бесстыдным блиц-романом с проводившим занятия капитаном-теоретиком, преподавателем высшей школы милиции.
Тема эта всплыла во время вечерних посиделок за «пузырьком» в одном из кабинетов опустевшего управления. Немногословный оперативник рассказывал скупо, «без картинок», разговор ему было неприятен и завел он его лишь потому, что сыщики краевого угро из мужской солидарности решили просветить рогоносного мужа, чтоб не ходил посмешищем. Что-что, а смеяться над собой «уголовка» редко кому позволяла.
Выслушав новость, Сергей, криво усмехнулся, набулькал себе полный стакан, поднял его и подмигнул товарищу:
— За здоровье теоретиков…
Отутюженного, лощеного капитана Сергей прихватил в безлюдном по случаю учебного времени сортире милицейской школы. Высокий, подтянутый, по-строевому бравый преподаватель обалдел от напора одетого в штатское громилы и почти не сопротивлялся. Должно быть, он больше привык геройствовать на кафедрах и в чужих постелях. Сергей неохотно разжал пальцы на горле сомлевшего капитана, секунду помедлил, обуздывая вздрагивающий кулак, резко проведя захват, развернул противника спиной к себе, ударом колена швырнул его на пол кабинки, рванул заломленную руку вверх и окунул ненавистное румяное лицо в широкий унитаз, густо загаженный нечистоплотными слушателями.
— Привет от Галины Васильевны, доцент! — морщась, процедил Лобанов на прощанье.
Капитан, стоя на четвереньках, матерился и протирал рукой ослепшие глаза…
Вернувшись домой, Лобанов в один день подал рапорт об увольнении начальству и заявление о разводе в районный суд. Он не любил вспоминать, как в последующие месяц-два его таскали по инстанциям, убеждали отозвать рапорт и предлагали назначения в другие районы. Еще меньше Сергею нравилось воскрешать в памяти обстоятельства развода, Галкины покаяния, истерики и проклятья, испуганные глаза сынишки, уговоры приятелей. По странному совпадению увольнение и развод также состоялись в один день.
Лобанов уехал, когда Галина была на работе, прихватив только походный чемодан и по дороге заскочив в детсад попрощаться с сыном. От этого прощанья он потом не мог отойти целые сутки, в вагоне-ресторане незаметно высосал две бутылки водки, но не опьянел, а только налился чугунной обессиливающей тяжестью, и все повторял про себя, что так, только так, и пошли они все по широко известному адресу — правоохранители с партийным испугом в глазах и боевые подруги, бьющие под дых в самый неподходящий момент. Но ни водка, ни гневные мысли не могли избавить его от ощущения бегства, сродни давнему отъезду из глухого таежного поселка. И, как ни странно, перед мысленным взором Лобанова маячило сейчас не заплаканное лицо жены и не опрокинутая мордашка сына. Любочка, Любовь Пал-лна, пионервожатая в белой кофте и с красным галстуком на шее мелькала то у выхода в тамбур, то возле буфетной стойки, мимолетно отражалась в мутном оконном стекле. Сергей порывался вскочить и куда-то бежать, но лишь тряс головой, отгоняя наваждение.
…На следующее утро после того, как они с Волиным договорились о поездке в тайгу, Лобанов дозвонился до затерянной в лесном безлюдье станции. Там жил человек, обязанный своей свободой тому, что некогда оперуполномоченный Лобанов настырно, вопреки убежденности коллег и недовольству начальства, копал и копал запутанные обстоятельства убийства лесника, пока не доказал невиновность подозреваемого и не нашел настоящего преступника. С тем человеком Лобанов позже встречался всего раза три, но был уверен, что может на него положиться.
— Все сделаю, Сергей Николаич, приезжай, — дошел до Лобанова далекий сипловатый голос, и Сергей положил трубку с твердой уверенностью, что охота не только состоится, но и запомнится им с Волиным надолго. Грубые лесные мужики не забывали добра и при случае расплачивались, не мелочась. …Сергей лежал на вздрагивающей полке, то проваливаясь в дрему, то блуждая воспоминаниями в прошлом, то прислушиваясь к ходу поезда. Вагон будто обезлюдел.
