Александра Сашнева - Тайные знаки
Она замерла, пытаясь вспомнить. Но воспоминание было никогда и нигде. Оно просто было. Оно было — просто. Знание как таковое. Ниоткуда. Марго разволновалась.
В такие моменты на нее всегда накатывала нестерпимая печаль, и хотелось надраться, поссориться со всеми или покончить жизнь самоубийством. Ясно же, что эта способность узнавать прошлое и будущее, видеть невидимое, которая накатывает на нее время от времени, это не просто. Не может это быть просто, но вот беда — тот, кто снабдил Марго этим свойством, не дал к нему инструкции. Зачем и как, и для чего им нужно пользоваться?
— Что только? — спросил Поль, забирая пуговку из руки Марго.
— Не могу вспомнить, когда это было и как… Будто не со мной…
По телу Марго пробежал озноб, и она погладила руки, разгоняя мурашки.
— Моя сестра была в этом замке накануне того, как разбились родители. И больше она сюда — ни ногой. Аурелия очень упряма и суеверна. Она постоянно записывается в какие-то секты.
— Аурелия? — Марго забрала пуговку назад, задумчиво покрутила и сосредоточилась, ожидая, что вот сейчас какая-то там молекула повернется нужным образом, замкнет нужную связь, и… Нет. Воспоминание ускользало.
— А я вот что тебе скажу, маленькая хитрюга! — улыбнулся насмешливо Поль. — Ты обманула меня. Ты знала, что найдешь тут какую-то мелочь. Значок, пуговицу, булавку или монетку. Туристов много — каждый может что-то потерять… Поэтому ты и не сказала заранее что должна была найти! Но мне плевать! Это забавно! Я тебе благодарен. Держи свою пуговицу и пойдем. Нам надо вернуться в Париж, а то моя сестра подумает невесть что!
— Да. Надо вернуться, — кивнула Марго и воскликнула горячечно. — Ты прав, я сглупила. Надо было заранее сказать, что это пуговка от детской туфельки. Но я не была уверенна, что она все еще лежит. Ты видишь какая она ржавая? Я боялась, что не найду ее, и не смогу доказать… Черт! Неужели ты не веришь мне? Ну как же можно не верить? Я ведь говорю правду!
Поль усмехнулся и пошел к «Ланче».
— Да, кстати! — сказал он на обратном пути. — Не хотела бы ты попробовать себя в компьютерной графике? Это современно.
— Хотела бы, а как?
— У меня есть друг Макс, а у него тоже есть друг. Я рассказал Максу о тебе, а тот рассказал своему другу. И тот сказал, что им в фирму постоянно нужны художники, и попросил познакомить с тобой. Ты непротив?
— Еще бы я была против! — воскликнула она и подпрыгнула на сидении от восторга.
«Мне нужно купить гравюру»
— Еще бы я была против! — воскликнула Катька, узнав, что Эдик приглашает ее покататься на взятой в прокат машине.
— Тогда пойдем! — сказал Эдик и направился прочь из номера.
Они вышли из гостиницы, не встретив никого — ни танцоров, ни Репеича, ни Бамбука. Впрочем, Бамбук редко бывал в гостинице. Похоже франки были его друзьями или друзьями его друга, но в общем, Бамбук приезжал в «Эдем» отдельно. Правда, поразмыслив, Стрельцова усомнилась в способностях Эдика и немного окоротила восторги.
— Ну, где машина-то?! — почти ехидно усмехнулась она. — Прогнал, да?
— Нет. Не прогнал. Стоит внизу. Идем.
Эдик улыбнулся и распахнул руки широким жестом. Откуда-то снизу взмыла вдруг громадная воздушная струя. Она захлестнула Катькино дыхание, растрепала ее волосы и попыталась сорвать куртку, тряхнула как следует деревянные жалюзи гостиницы, пробежав по стеклам темной голубой волной, покатила газетный ком и с грохотом погнала по асфальту пустую жестянку из-под пива.
— Ну и ветрище тут! — воскликнула Стрельцова. — Ну и ветрище!
Эдик закрыл глаза и, казалось, тихо опустив руки, утихомирил ветер. И вдруг стал красивым, как принц-ветер или женственный герой японской манги.
— Ты прям как дирижер, — усмехнулась Катька и немного обиделась на то, что она так не могла.
Да, она тоже хотела быть такой, как Эдик. Не жить — танцевать! Взять, блин, машину в прокат… Хотела! Да у нее никак не получалось.
— Предлагаю доехать до центра, — сказал Эдик, догнав ее через пролет. — А там побродить. Одна художница рассказывала, что центр искусств Помпиду — очень интересное место. Ты как? Любишь смотреть картинки? Как скажешь!
— Да мне все равно! — пожала плечами Катька. — Только я хотела бы увидеть Эйфелеву башню. Это попсово, да? Но извини! Париж без Эфелевой башни, как Африка без верблюдов!
— Согласен! — согласился Эдик. — Но мы же попсовая группа! Давай тогда с башни и начнем!
И Катька припустила вниз, с удовольствием шлепая подошвами по чистеньким каменным ступенькам.
— Ой! — воскликнула она удивленно. — Смотри! Из стены торчит черный человек! Прикольно! Вот ночью тут можно застрематься! Шутники эти французы! Это памятник кому-то?
— Нет! Катька! — усмехнулся Эд. — Это городская архитектура. Для красоты! Чтобы было понятно, что тут люди живут, а не обезьяны. Поняла?
— А-а-а… Не совсем. Но мы этот момент опустим.
Катька заметила, что фраза высказанная басистом затронула в ее мировоззрении какой-то дремучий, нетронутый пласт. Она была не очень довольна тем, что кто-то ковырнул ее с неотделанного края, но с другой стороны… может быть там еще что-то есть?
Короче она не знала: разозлиться или обрадоваться.
Эд тем временем убежал вниз по лестнице.
— Смотри! — крикнул он снизу. — Кажется, что там наверху все кончается! Ступеньки уходят в небо! Правда — замечательно?
И ветер опять толкнул их в спину. Катька криво ухмыльнулась. Странный этот Эдик. Нарышкин бы не размахивал руками. И Бамбук не понял бы этих восторгов, хотя на сцене изображал бог весть что. Смущал ее Эдик, вот что. Он селил в Катькино сердце сомнение, а то ли она считает правильным, что считают все? Потому что, если выбирать из этой всей тусы, она выбрала бы Эдика. И она опять немного надулась. Да кто он такой, этот хренов Эдик? Кто он такой?!!
— Черт! — сказала Катька, усаживаясь в прокатную машину и успокаиваясь. — Такое чувство, что ты мог обойтись и без должности баса! Чего ты терпишь Репеича? На кой он тебе нужен?
— Да брось ты! Нормальный мужик! — усмехнулся Эдик. — Просто ты — анархистка!
— А как ты поедешь? Ты знаешь Париж, как Москву?
Эдик улыбнулся и повернул ключ зажигания. Мотор неслышно завелся, и улица легко сорвалась с места и приветливо побежала навстречу машине.
— Нет, — усмехнулася Эдик. — Понятия не имею. Только по карте. А вот JPS знает. Он нам все и покажет.
— А чой-то? — удивилась Катька непонятному слову. — Чой-то за JPS?
— Спутниковая система. Эдик повернул ключ зажигания. Ты, Катька, тундра! Будто из Урюпинска вчера!
— А я и есть из Урюпинска, — призналась Стрельцова. — Была б я не из Урюпинска, в Голливуде бы уже снималась. Из Саратова! Прикинь! Я в Москву когда приехала, у меня даже на съем квартиры бабла не было. И ни одного знакомого. А теперь вот в Париже… Хотя, конечно, свой бы альбом записать…
Катьку кольнула в сердце мысль о том, что вот уже несколько лет она в Москве, а так ни на йоту и не продвинулась к заветной мечте — стоять на сцене, красивой и классной, и петь. А впереди — огромный зал людей, и все ее понимают, чувствуют то же, что и она, и мысленно поют вместе с ней, с Катькой. Жалкие роли подпевалок, подвывалок в чужих проектах и редкие концерты в клубах — все, что могла предложить ей жизнь.
Сначала Катька бунтовала, ругаясь по этому поводу на вечеринках в гостиницах и кухнях с такими же как она подпевалками и подтанцовками, а потом, догадавшись кто на самом деле стоит за быстровзлетающими пелками на ящике, смирилась. Только не понимала теперь — чего ж она не вернется назад в свой тертый Саратов?
— А кто мешает? — спросил Эдик.
— Денег нет, — вздохнула Катька. — Знаешь, я как-то раньше не понимала, кто за всем этим стоит… А теперь подумываю — не забить ли? Выучиться на психотерапевта, что ли… Я знаешь, сколько психов повидала? И они все ко мне откровенничать всегда! Как увижу психа — так он мой!
— Рыбак рыбака…
— Да ладно тебе! Сам-то! — обиделась Стрельцова.
— Не выйдет у тебя с психотерапевтом, — ухмыльнулся Эд.
— Почему это?
— Добрая ты, Катька! И доверчивая.
— Уж конечно! — буркнула Катька стала разглядывать Париж, кружащийся вокруг прокатной тачки.
Первым делом, они осмотрели Эфелеву башню. Выстояли очередь с японцами и взглянули на крыши, огромное бескрайнее море крыш, потом прошлись по Марсову полю. В общем сделали почти все, что положено сделать туристу. Эд всюду доставал свой кошелек, но никаких других признаков ухаживания Стрельцова не вычислила, и ее напрягала эта неопределенность. Тем более, что она была бы и не против того, чтобы басист построил ей глазки. В перспективе неплохо было бы познакомиться с французом, но сейчас, пока она ни слова по-французски сказать не может, что об этом думать.
