Дэвид Моррелл - Братство Камня
Священник запер дверь и зажег свет. Дрю оглядывал комнату в некотором замешательстве. Хорошо обставленная, она тем не менее, производила впечатление какой-то странной безликости, напоминая этим комнату в дорогом отеле.
— Где мы? Вы уверены, что здесь?..
— Безопасно — это слово вы уже произносили. Не беспокойтесь. Никто не знает о ней. Может быть, только несколько человек.
— Но почему? — Что-то в этой комнате вызывало у него тревогу. — Для чего она?
С видимой неохотой отец Хафер сказал:
— Для дел, требующих сохранения тайны. Мои обязанности психиатра не ограничиваются советами монахам-картезианцам. Меня часто вызывают для консультации священников других орденов, которые, скажем так, имеют определенные проблемы. Кризис веры. Чрезмерное увлечение молодой женщиной из церковного хора. Пристрастие к алкоголю, наркотикам или к мужчине. Надеюсь, я не сказал ничего, что бы вас шокировало.
— Искушение — ключ к человеческой природе. В моей прежней жизни я считал само собою разумеющимся, что у каждого есть свои слабости. Если бы люди были безгрешны, разведке нечего было бы делать.
Отец Хафер печально кивнул.
— Угроза разоблачения, скандала. В этом отношении наши миры не сильно отличаются. Священник, оказавшийся в моральном конфликте со своими обетами, иногда так страдает, что…
— Крыша едет?
— Лучше сказать, испытывает нервное потрясение. Иногда начинает так пить, что ставит под угрозу репутацию церкви.
— Значит, вы пользуетесь этим местом, чтобы привести их в чувство и утереть им слезы?
— Скажем, успокоить и что-нибудь посоветовать. В очень тяжелых случаях — временное затворничество перед отправкой в санатории их орденов. К тому же, как вы знаете, разделение церкви и государства не всегда так совершенно, как требует конституция. Политики, предлагающие церкви определенные привилегии в обмен на голоса католиков, часто предпочитают встречаться здесь, а не в резиденции епископа или кардинала на глазах общественности.
— Другими словами, это убежище для священников, — сказал с усмешкой Дрю. — Да, отец, наши миры не так уж различны.
3
— Помилуй, Господи, их души.
Дрю не знал, чьи души имеет в виду отец Хафер — души убитых монахов или души их убийц.
Стон священника вызвал новый приступ кашля.
Дрю смотрел на него, ощущая полную беспомощность. Вблизи отец Хафер выглядел еще хуже, чем когда Дрю впервые увидел его с крыши бостонского муниципалитета. Его кожа, всегда имевшая серый оттенок, стала совсем темной, тускло-коричневой, что навело Дрю на мысль об отравлении свинцовыми препаратами.
Или о какой-нибудь другой интоксикации. Химиотерапия. Кожа на лице усохла и обвисла, скулы выпирали. Волосы, прежде только тронутые сединой, теперь потеряли свой блеск и стали совершенно белыми, ломкими и редкими.
Все его тело тоже усохло, и черный костюм с белым воротником висел так, будто его одолжили у человека гораздо более крупного. Дрю невольно подумал, что и он сам одет в чужие джинсы, рубашку и пиджак, которые ему немного велики. Но его худощавое, гибкое тело излучало здоровье и аскетизм, тогда как тело священника как бы поглощало свет — оно напоминало сжимающуюся черную дыру. Или смерть.
— Гарроты? — с трудом выговорил отец Хафер. — Но вы же не знаете наверняка. Вы же видели только двух застреленных братьев, дежуривших на кухне. У вас нет доказательств, что монахи были задушены.
— Верно. Все остальные, кого я видел, были отравлены.
— Тогда — помоги им Бог, — они, возможно, не мучились.
— Скорее всего. Они так и не успели понять, что случилось.
— Откуда у вас такая уверенность?
— Из-за мыши.
Священник в полном недоумении уставился на него.
— Я жду не дождусь, чтобы рассказать вам об этом. — Вздохнув, Дрю вытащил полиэтиленовый мешочек с телом Крошки Стюарта. — Яд убил его мгновенно. Если бы я сначала не кинул ему кусочек хлеба, а только потом приступил к молитве перед едой, я был бы уже мертв.
Отец Хафер смотрел на него с ужасом.
— И вы носили с собой это все время?
— У меня не было выбора.
— Почему?
— Когда я спустился с чердака, я не знал, унесены ли трупы. Потом я увидел, что все они еще в кельях. А если после моего исчезновения убийцы вернутся и избавятся от них? Я должен был забрать трупик мышонка, чтобы выяснить, какой яд был применен. Некоторые профессионалы имеют свои пристрастия. Они предпочитают пользоваться определенными видами яда. Я надеюсь, что вскрытие скажет мне.
— Профессионалы? Вскрытие мыши? И вы носили это в кармане? Я ошибался. Смилуется ли Господь над ними? Нет, не только над ними. Богу надо смилостивиться над нами всеми.
Отец Хафер сердито привстал.
— Вы сказали, что на монастырь напали прошлой ночью?
— Да, это так.
— А вы исчезли только спустя две ночи? — Голос священника звучал резко.
— Да.
— И вместо того чтобы пойти в полицию, вы впустую потратили время, направившись ко мне!
— Я не мог рисковать не будучи уверен, что полиция сможет обеспечить в тюрьме мою безопасность. Ведь это я был главной целью для убийц.
— Но почему вы не могли по крайней мере позвонить им? Теперь след преступников давно уже простыл. Сейчас полиции будет намного труднее провести расследование.
— Была еще причина, из-за которой я не позвонил им. Я не мог.
— Не понимаю, почему.
— Не я должен был принимать решение. Сначала должны были узнать церковные власти. Им решать, что делать дальше.
— Решать? Вы искренне думаете, что у них есть выбор и им не обязательно извещать полицию?
— Возможно, они это сделают, но не сразу.
— То, что вы говорите, лишено смысла.
— Наоборот. Вспомните, кто я. Кем я был. Где я был.
Осознав скрытый смысл этих слов, отец Хафер снова издал стон.
— Как хотел бы я, чтобы вы никогда не появлялись в моем кабинете. — Он побледнел. — Вы сказали, что наши миры не очень различаются? Враги церкви именно так будут расценивать все происшедшее. Из-за меня. Из-за того, что я имел слабость поверить, что, несмотря на все ваши ужасные грехи, вы стремитесь к спасению.
— Но я действительно к этому стремлюсь. Отец Хафер в отчаянии сжал руки.
— Потому что я посоветовал картезианцам принять вас. Потому что ваши грехи остались с вами, а эти святые монахи подверглись наказанию, предназначенному для вас. — Он закашлялся. — Я подорвал репутацию не только ордена картезианцев, но и самой Матери церкви. Я вижу заголовки газет. Католическая церковь покровительствует убийце, дает убежище преступнику.
— Но я был на стороне…
— Добра? Это вы хотите сказать? Добро? Убийство?
— Я делал это для своей страны. Я думал, что был прав.
— Но потом решили, что ошиблись? — Голос отца Хафера был полон презрения. — И захотели быть прощенным? А! Эти монахи уже мертвы. А вы подвергли церковь опасности.
— Вам следует успокоиться.
— Успокоиться? — Он подошел к дивану, рядом с которым на столике стоял телефон, резко поднял трубку и набрал номер.
— Подождите. Кому вы звоните? Если в полицию… — Дрю шагнул к телефону.
С неожиданной для него силой отец Хафер оттолкнул его руку.
— Это отец Хафер. Он дома? Разбудите. Я сказал, разбудите его. Это срочно.
Держа трубку у уха, отец Хафер прикрыл рукой микрофон.
— Я умру к концу года. — Он поднял руку, призывая к молчанию. — Вы спросите, какое это имеет отношение к данному делу? Вы помните наш разговор шесть лет тому назад?
— Конечно.
— Мы говорили об обетах. Я сказал, что боюсь, рекомендуя принять такого молодого человека в столь суровый орден, за свою душу, ведь ей придется отвечать, если вы найдете священные обеты невыносимыми и нарушите их.
— Я помню.
— А что ответили вы? Вы сказали, что я буду отвечать и в том случае, если откажу вам. Потому что вы в таком отчаянии, что готовы убить себя. И что, если я отвернусь от вас, я буду виновен за осуждение вас на вечные муки.
— Да.
— Это лицемерное рассуждение. Каждый сам отвечает за свою душу. Самоубийством человек по собственной воле обрекает себя на вечное проклятие. Но я выслушал вашу исповедь. Я подумал, может ли надеяться на спасение человек с вашим прошлым? Какая епитимья сможет уравновесить столь ужасные грехи?
— И поэтому вы рекомендовали меня ордену.
— И вот если бы не я, эти монахи до сих пор молились бы за спасение своих душ. Из-за меня они мертвы. Это не только скандал. Это не только статьи о церкви, защищающей убийцу. Бог проклял вас. Из-за вас я подверг опасности свою душу. Я сказал уже, что скоро умру. До Рождества. Из-за вас я отправлюсь в ад.
Дрю, оглушенный обвинениями, сидел молча и неподвижно: теперь наступила его очередь наклониться, зарыв лицо в ладони. Внезапно он поднял голову, услышав слова отца Хафера, произносимые по телефону.
— Ваше Высокопреосвященство? Я глубоко сожалею, что потревожил вас так поздно, но случилось нечто ужасное. Несчастье. Необходимо срочно увидеть вас.
