Александр Терехов - Натренированный на победу боец
– Говорят, вы там чего-то откопали?
«Говорят». И она вернулась.
– Не спится? – Клинский приехал под вечер. – Собирайтесь, – поворотился к Старому. – И вы.
Щебетал птахой:
– Понравилось? А что не остался? Еще мечтаю, чтоб крепость откопали. Известняк. Толщина в цоколе – четыре и пять. В семь башен: Воротная, Провиантская, Набатная и еще. Сейчас не помню. Башня – в три яруса. Боевые ходы, бойница с раструбами. Еще не решил: свободно расположить там, с углами. Или квадратом? Тайник с колодцем не забыть.
– Отсидеться хочешь?
– Я при чем? Предки хотели. Мы как раз атакуем! Я, кстати, в кратком курсе ВКП(б) знаешь что вычитал? Крепости легче всего берутся изнутри.
У школы перепрыгивали через скакалку девчонки. Мальчишки лупцевались портфелями.
– Ничего придумать не могут, – пожаловался Клинский. – Вот не подскажу я, так и будут все праздники: скакалки и портфели. А сколько народных игр есть, верно? Пойдемте за мной.
– Летописи не отрыли?
– Найдем. Уже скоро.
Я не упустил:
– А в известных летописях про ваш знаменитый город есть?
– Ну… Будет. Летописи пока еще неверно читаются. Подправить надо угол. Не забывай, мы только начинаем. Мы отсюда до многого доберемся. – Всмотрелся в меня. – Не представляешь, докуда метим шагнуть.
Губернатору на стол ставили тарелки, чашки, кувшины. Ели гурьбой, как дома – в рубахах.
– Приветствую. Дай-ка мне.
Ларионов завесил карту города тряпкой и дал губернатору листок бумаги.
– Сего числа, в микрорайоне… Короче, два дома по проспекту Ленина и три дома по Первостроителя Мокроусова – отмечено появление грызунов. Понимаете, северная часть. Бог раньше миловал. Жители стихийно недовольны, вплоть до неповиновения милиции. Обстановку я контролирую. Но… Население связывает эту напасть с вашей работой. Это раз. Как вы говорите, за вами по пятам таскается преступный элемент. Два. Милиция наша, конечно… Ничего, до всего руки дотянутся. Должны нас понять, извинить, вы у нас не одни, участков работы много. Посему, чтоб оградить, мы вас подержим до конца работы вроде бы под домашним арестом. С местожительства – на работу. Больше никуда. И обратно. Как дела? Успеваете? За такие деньги и я бы успел. – Рассмеялся, и все. Ларионов, спрятав глаза, также хихикал, вороша вилкой салат. – Че-то хочешь?
Старый внушительно начал:
– Нам понятна ваша беда. Миграция грызунов – редкость… Я надеюсь, что это никак не связано с действиями ваших подчиненных, это было бы преступлением… Чем мы можем помочь? Я не стану обманывать. Вернуть крыс не удастся. Истребить тоже. Но, если с нами заключат отдельный договор, мы без урона основной задаче сгладим эпидемиологическую обстановку, обеспечим покой.
– Вы и так много получите, – заключил Шестаков и взял ложку.
– Речь идет о приемлемой сумме. Две тысячи долларов.
– Закончили.
К нам пододвинулся Баранов и бровями, носом, пузом указывал на дверь. Нас выдавили дверьми.
Еще выскользнул Ларионов и понурил безвласую главу.
– Дикари, – припечатал Старый. – Да мы бесплатно бы помогли.
Ларионов виновно шелохнулся. Погодя зыркнул на меня:
– Вы нынче утром поняли?
– Вы хотели, чтоб я орал благим матом?!
– Что творится в тех домах…
– Если уж вашим плевать… Пойдем, Старый, что нам с ним баландить.
Мы достигли первого этажа, постовой велел обождать. Через минут двадцать возник Баранов и попросил с близка:
– Помогите. Лично мне. А я вам еще пригожусь.
У Старого борода продырявилась усмешкой.
– Видимо, родственники? В тех домах?
– Нет. Завтра на предприятиях получка. Кассиры со всего района, а банк забунтовал.
Я расплылся. Баранов посмурнел.
– Смеха нет. Народ напсиховался. Полный день на нерве. Падла забежала в кассовый зал – не можем бабье вернуть на места, истерика. Мои разве найдут? Вам дело извычное…
Он смешался, кто-то был за моей спиной. Я обернулся:
– Алла Иванна, сбылось? Как обещал?
– Когда ты успеваешь, – пробормотал Старый.
Баба стояла колоколом. Финифтевая брошь сдерживала ворот синего платья, желающего поползти и свернуться с тяжелых плечей, – она опиралась рукой на стол, согнув для удобства колено, но не горбилась, и вся ее мощь виднелась дивно: где надо выкатилась двуглаво, где надо – пологой широченной ступенью отбегала назад; Алла Ивановна попросила Старого:
– Пойдемте. Я – управляющая банка.
Старый вдруг живенько передернулся и простонал, получив малозаметный пинок в щиколотку:
– Вы-и, ох, черти ж тебя… Мы. Используем приманочные способы борьбы, самое меньшее – нужны сутки. Вам – вручную, срочно. Это – к моему сотруднику, он м-мастак, – Старый брезгливо показал на меня и, хромыльнув, отвел в сторону Баранова вроде для дела.
Я осведомился:
– Все будет?
Алла Ивановна насмешливо сощурилась и кивнула: да. Да.
– И чтоб по первому требованию.
– Да.
Баранов отрядил с нами своих и Ларионова, чтобы мы не попали на лоскуты разгневанному люду.
У банка куталось на сыром ветерке злобное бабье, ожидали разномастные инкассаторы.
– Кто видел?
Постовой видел, как забегала. Одна. Две служащие – как промелькнула под столами. Кассирша хлюпала:
– Жуковая, черная. Как котенок. Может, котенок? – Безошибочно поняла, для чего я открыл рот. – Я с вами не пойду!
– Лена, пойди. Они ж не могут одни: ключи на столах, сейфы не заперты, мало ли, – обняла ее управляющая.
Мы со Старым расклинили двери настежь, наказали постовому отвести народ. На крыльце я объяснил кассирше и Ларионову:
– Поперек коридора не становиться. Чтоб выход свободен. Побежит – ни с места!
Старый с кассиршей – в зал. Ларионова я отправил в кабинеты, сам топал по коридору, постукивая в двери, стены, шкафы. Ларионов доложил:
– Что-то нету.
У меня зазвенело в ушах – так завопила кассирша. Соскочила!
Я стоял неплохо, но только к выходу спиной, Ларионов оставался крайним, да еще дурак постовой забежал на крик в коридор! В оставшийся мне миг я прошипел:
– Шевельнетесь – в пятак! – Хотел еще опустить подбородок, улучшить обзор, но крыса уже шла – мент выпучился, но устоял – умница! Я опустил глаза – нет. Либо поздно, либо она прошла у меня меж ног назад. Сзади что-то шорохнулось! А с улицы победного визга нет. Только завывает кассирша.
Старый заткнул ее и бесшумно заглянул в коридор:
– Порядок?
Я взвился как ужаленный и схватил чуть живого Ларионова.
– Дергался, дед?!
– Ногу подвинул. Прямо на ногу бежала. – Стащил очки и растирал нос. – Кажется, в кабинет…
– Еще и зажмурился?! Черт! Че теперь-то вылупился? Тащите стол!
– Набрал… инвалидов, – фыркал Старый.
– Ты мне еще здесь будешь вонять?
Стол я завалил поперек коридора, оградив отвоеванную у крысы местность, запер оставшиеся по пути на волю двери. Пошукал дырки – нет.
Менту я вручил швабру:
– Садись на стол. Выйдет – гони на хрен. Архитектор тоже. Не подпускайте к себе. Чтоб не прыгнула, так вас и так!
На самом деле нахождение грызуна, спрятавшегося в жилье, – задача. Точнее, немедленное нахождение. Ежели искать часами кряду, свихнешься. В обжитом пространстве крыса волей-неволей проявится на три стороны: жранье, питье, хата, – и коль ты установил нору, «столик» и «туалет» или хотя бы тропы, только обалдуй через сутки не подымет ее за хвост. Правда, бывают норы, постижимые лишь ветеранами.
Так в квартире покойного театрального режиссера Э. на Тверской сдалась районная санэпидстанция. Крысы гуляют – норы нет. Они наугад зашпаклевали кухню-ванну-туалет, дюжину свалили давилками, а наступает ночь: новые коготки – ц-рап. Тап-тап.
Нас соблазнили на эту квартиру валютой.
У Старого первая догадка: нора высоко. Сантиметрах в двадцати от пола. Крыса грызет ход, руководствуясь ультразвуковой башкой, – через пустоты, так легче грызть, оттого норы ветвисты, а выходы вылезают где попало. А бабье государственных санслужб, травящее меж покупками и забиранием внуков из школ, шарит плоско: или в плинтусе нора, или под трубой.
Но – не вышло. Мы сутки пролазили на карачках. С мужиками-соседями передвинули шкафы-сундуки – хрен. Несмотря на валюту. Пришлось потребовать от семьи убыть на дачу. На ночь я залег на пыльный шкаф с «Вестником дератизатора» и карманом семечек, включив настольную лампу, только отвернул ее к стене и обернул тряпьем, а Старый крючился на кухонном буфете. Кухня – ключевое место.
Я читал; крысы пойдут – услышу. Тело подскажет. Сколько раз задремлешь, вдруг – бах! Будто оскользнулся со всего маху, и тошнота затеснит горло. Еще не слышно ничего, а знаешь: вышли.
Часы я забывал шабашить – они баюкали.
Первая ночь – пусто. На вторую: на кухне звякнула о пол ложка – Старый крысу приметил и пуганул, чтоб отследить пути отхода. Ушла в коридор. Но коридор гнутый, и еще две комнаты есть. Следующую ночь мы пасли коридор. В полночь они вышли. Егозили, пищали во тьме, мы ждали. Пырск! – черная струйка сторожко просеменила в кухонный проем. Из туалета? Старый переполз к туалетной двери ближе, я хлопнул в ладоши. Так мы нащупали ход.
