Альберто Марини - Консьерж
Киллиан помог ему встать. На стене мелом была сделана отметка, указывающая место, куда Алессандро удалось дойти двумя днями ранее. Он подсчитал, сколько оставалось до цели, до окна спальни.
— Смотри, — сказал Киллиан, отсчитывая шаги. — Ты уже прошел четверть комнаты. Это не так уж плохо. Прежде чем закончится зима, мы это сделаем. Ты это сделаешь! Правая нога.
Тренировка началась.
Несмотря на желание и полную отдачу Алессандро, ему приходилось очень тяжело. Чтобы сделать шаг длиной в пять сантиметров, нужно было прикладывать огромные усилия. Киллиан, чтобы заставить мальчишку двигаться, пытался его разозлить:
— Мир несправедлив, Але, и ты это знаешь лучше других, ты получил очень сильный удар. Давай подвинь эту проклятую ногу.
Тело Алессандро дрожало от напряжения. Лицо покраснело от прилива крови.
— У тебя самая хреновая жизнь, какую я могу себе представить, и не только потому, что спинной мозг поврежден. Тебя окружают ужасные люди. Тебе вообще ни в чем не повезло. Правая нога. Давай!
Дрожь усилилась, мальчик застонал, словно животное. Он сжал челюсти, и было слышно, как скрипят его зубы.
— Девушка тебя бросила, друзья не приходят. Эти бедные провинциалы, твои родители, даже не осознают, что у тебя мозг работает. Давай, правая нога! Или я тебя положу обратно в постель.
Наконец мальчику удалось продвинуть правую ногу на несколько сантиметров. Алессандро остановился и тяжело задышал, пытаясь восстановить силы.
— И каждый день будет хуже, неважно, что говорят врачи. Каждый день будет хуже. Мы с тобой это знаем. Чем раньше ты дойдешь, тем лучше. Однажды меня не будет рядом, чтобы помочь. Левая.
Алессандро посмотрел на него. Он знал, что Киллиан говорит все это, чтобы заставить его двигаться, но одновременно наслаждается своей властью, своими возможностями.
— Она опять здесь? — Киллиан с улыбкой посмотрел на фотографию в рамке, которая стояла на комоде у кровати. На фото здоровый, улыбающийся Алессандро обнимал симпатичную блондинку. — Кто поставил? Твоя мать, да?
Мокрый от пота, Алессандро сосредоточился на своей левой ноге.
— А мамочка знает, что эта шлюха, пока ты тут мочишься в памперсы, спит с половиной факультета?
От напряжения Алессандро снова задрожал.
— Она тебя поддерживала, когда ты раздробил все кости? Что она сказала? «Прыгай, милый, прыгай… Всегда вперед, дорогой!» — об этом Киллиан знал от приятеля Алессандро, ставшего свидетелем трагедии. Он рассказал это брату мальчика, тот передал отцу, а отец — консьержу. Киллиан обожал эту тему. — Левая нога. Она ни разу не приходила тебя навестить, да?
Снова гортанный, животный стон. Нижняя губа, прикушенная зубами, треснула, из нее брызнула кровь.
— Я знаю, она не приходила… Я же сижу внизу весь день. А такую телку я бы заметил…
Алессандро выдавил крик и шагнул вперед левой ногой. Ожидая похвалы, он поднял глаза на Киллиана. По подбородку текла кровь.
— И что это за триумфальный вид? Ты прошел всего двадцать сантиметров… Смотри, сколько еще осталось! Правая нога!
Так продолжалось еще полчаса. Киллиан повторял, по-разному расставляя акценты, как бессмысленна и жалка жизнь больного. Алессандро удалось пройти дальше, чем в прошлый раз. Но с каждой минутой усталость накапливалась, и юноша становился все более пассивным, апатичным. Наконец силы его покинули. Он перестал дрожать, лицо расслабилось, и взглядом, полным бессилия, он попросил о пощаде.
— Больше не можешь?
Алессандро закрыл глаза. Он действительно больше не мог. В этот раз он и так превзошел собственные возможности. Знаками, из последних сил, он попросил, чтобы Киллиан уложил его в постель. В ответ раздался шквал ругательств, но безрезультатно. Не осталось ни сил, ни желания. Алессандро, бледный как мел, попробовал пошевелить губами и рухнул на пол.
Он иссяк.
Киллиан наклонился к мальчишке и внимательно, серьезно смотрел на него.
— Алессандро, ты хочешь положить этому конец? Хочешь двигаться дальше, до конца?
Больной закрыл глаза и не открывал их. Теперь это был не знак согласия, а единственный способ избежать взгляда консьержа.
— Ты этого хочешь? — закричал Киллиан. Он внезапно почувствовал необъяснимую злобу и пальцами раскрыл веки Алессандро, заставляя его смотреть. — Все зависит от тебя. Дойди до этого проклятого окна и покончи с этим!
Визит, до этого протекавший как обычно, начинал приобретать особое значение для них обоих.
Алессандро смотрел на него с выражением, которого Киллиан раньше не видел. Он просил сострадания. Он хотел, чтобы его пожалели не из-за сегодняшней усталости, а из-за всего, что сделала с ним жизнь. Он посмотрел на Киллиана, на окно, снова на Киллиана. Тот сразу его понял:
— Ты хочешь, чтобы я тебя туда отнес и покончил с этим?
Мальчик быстро закрыл и открыл глаза. Консьерж замолчал. Он сел рядом и положил руку ему на плечо.
— Прямо сейчас? — мягко спросил он.
Алессандро подтвердил.
Теперь наступила очередь Киллиана закрыть глаза. Он молча размышлял примерно минуту, а когда открыл глаза, Алессандро продолжал смотреть на него в ожидании.
— Не знаю, поймешь ли ты… Но я всегда воспринимал наши отношения как историю лягушки и скорпиона. — Взгляд Алессандро выражал полное непонимание. — Сейчас поймешь… Я расскажу.
Мальчик, несмотря на бурю, происходящую у него внутри, попытался сосредоточиться.
Скорпионы привлекали Киллиана уже много лет, с тех пор как в школе, на уроке биологии, он узнал, что это смертельно опасное паукообразное ведет одинокую жизнь, а в случае опасности, не в силах противостоять более мощному хищнику, вонзает ядовитый шип в собственную спину. Это было еще до того, как он начал играть в смертельную «русскую рулетку». Киллиан мгновенно почувствовал симпатию к существу, способному без сомнений расстаться с жизнью, когда она потеряла смысл. Позже он прочитал басню Эзопа, главным героем которой было то же животное, и окончательно утвердился в своем мнении. Между ними была связь: скорпионы разделяли жизненную философию Киллиана.
Тихим, спокойным голосом, как отец, который рассказывает сказку своему сыну, он начал рассказ:
— Один скорпион, который не умел плавать, оказался на маленьком островке, когда сильно разлилась река. Он увидел лягушку, которая проплывала мимо, и попросил, чтобы она его спасла и отвезла на берег. «Неужели ты думаешь, что я сделаю такую глупость?» — спросила его лягушка. — Алессандро смотрел с интересом, ничего не понимая, но ожидая, что в конце концов он получит желаемое. — «Я тебе ничего не сделаю, — убеждал ее скорпион, — ведь, если я тебя ужалю, я сам утону и умру». И тогда лягушка, поверив ему, решила сделать доброе дело и позволила скорпиону залезть ей на спину. Все шло хорошо, но посреди реки лягушка почувствовала, что ее очень больно ужалили, и она поняла, что скорпион вонзил ей в шею свое жало. «Но… зачем ты это сделал? Ведь мы оба умрем!» На что скорпион, погружаясь в воду, ответил: «Мне жаль, но я не смог удержаться. Такова уж моя природа…» — Киллиан посмотрел на Алессандро: — Теперь понятно?
Глаза мальчишки расширились как блюдца, он был совершенно растерян.
— Я ни разу в жизни не сделал людям ничего хорошего… Такова моя природа. Я и самому себе делаю много зла, но не могу удержаться.
Алессандро никак не мог понять смысл метафоры, но уже догадался, что эта абсурдная литературная отсылка не означает для него ничего хорошего.
— Если бы я мог сделать доброе дело для кого-то, ты был бы первым, — продолжать подбадривать его Киллиан.
Но Алессандро не оценил это намерение. Он уже не ждал жалости или сострадания; лицо его выражало полную безнадежность.
Киллиан подхватил мальчишку одной рукой под спину, другой — под колени, но не отнес его в постель, а поставил на ноги. С глазами, полными слез, Алессандро сделал еще одну попытку. Он собрался с силами, напряг все тело, и из его рта вырвался странный, невнятный звук, в котором, однако, угадывалось слово «Окно».
Киллиан не стал его мучить. Одним шагом покрыв все расстояние, пройденное Алессандро, он поднял его на руки и аккуратно положил на кровать.
Мальчишка выразил свое отчаяние долгим, тяжелым утробным звуком. Глаза его опять наполнились слезами.
Киллиан направился к двери и у самого выхода обернулся:
— Мне очень жаль.
Он вышел, не в силах посмотреть Алессандро в глаза. До него впервые дошло, что он ставит перед мальчиком невыполнимую задачу, но одновременно он чувствовал, что его решение воспринято Але как жестокое предательство.
Боль Алессандро не делала его счастливым, эта была совсем не та форма боли. Несчастный мальчишка никогда не дойдет своими ногами до окна, и именно это его беспокоило. Это был провал для них обоих.
