Дин Кунц - Дом ужасов
«Почему мама так уверена, что мой ребенок будет неполноценным? — озабоченно спрашивала себя Эми. — Как может она знать об этом наверняка? Все потому, что она видит во мне зло и считает, что я этого заслуживаю — неполноценного ребенка, чтобы весь мир увидел, что я — прислужница дьявола? Бред какой-то, извращенное мышление. Это нелепо и несправедливо. Я не такой уж плохой человек. Да, я совершила какие-то ошибки. И признаю это. Для своего возраста я сделала множество ошибок, но я не порочная, черт побери. Я не порочная.
Или порочная?»
Эми всматривалась в отражение собственных глаз.
«Или порочная?»
Дрожа всем телом, она начала одеваться.
Глава 7
В воскресенье парк развлечений переехал в Клиафилд, штат Пенсильвания, с тем чтобы в понедельник «возродиться» на новом месте. Большое американское ярмарочное шоу установило своим людям и владельцам павильонов и аттракционов, которые работали по контракту с БАЯШ, крайний срок — четыре часа пополудни. Сие означало, что к этому моменту все составные части парка развлечений, от заштатного киоска с закусками до самого сложного аттракциона, должны были полностью подготовиться к приходу посетителей.
Все три заведения Конрада Стрейкера, включая «Дом ужасов», уже к трем часам стояли на отведенных им местах, получив свидетельство о готовности. День выдался теплый и безоблачный. Теплый ожидался и вечер. «Денежная погода», — говорили карни про такие дни. Хотя самыми прибыльными для бизнеса были пятницы и субботы, в погожий теплый вечер горожане валом валили в парк развлечений и в любой будний день, даже в начале недели.
Имея в своем распоряжении час свободного времени, остающийся до открытия ярмарочного шоу для публики, Конрад использовал его, как использовал всегда в первый день на новом месте. Покинул «Дом ужасов» и направился к соседнему павильону, «Шоу уродов», принадлежащему Янси Барнету. Перед павильоном, во всю его длину, растянулся сверкающий яркими красками транспарант: «СТРАННЫЕ ЛЮДИ ЭТОГО МИРА».
К крайним срокам, устанавливаемым администрацией, Янси относился с тем же уважением, что и Конрад, поэтому в павильоне все было готово к работе, за исключением присутствия тех самых странных людей, которые не собирались покидать свои жилые трейлеры раньше положенного времени. И любой, наверное, их бы понял, узнав, что сам Янси Барнет и несколько его уродов вечером в воскресенье всегда садились играть в покер и игра заканчивалась глубоко за полночь, причем игроки не отказывали себе ни в холодном пиве, ни в виски, а сочетание этих двух напитков дает едва ли не самое сильное похмелье.
Павильон Янси делился на четыре больших помещения, через которые извивался обтянутый канатами проход. Каждая комната делилась на две или три кабинки с платформой и поставленным на нее стулом. За каждым стулом всю ширину кабинки занимал ярко разрисованный щит, на котором подробно объяснялось, с каким невероятным отклонением от нормы имеет дело посетитель этой конкретной кабинки. За одним исключением все эти отклонения от нормы были живыми людьми, человеческими уродами, у которых нормальные разум и душа пребывали в деформированных телах: самая толстая в мире женщина, трехглазый мужчина-аллигатор; мужчина с тремя руками и тремя ногами, бородатая женщина и (как выкрикивал зазывала двадцать или тридцать раз за час) многое, многое другое, чего не может представить себе человеческий разум.
Только один из участников «Шоу уродов» не принадлежал миру живых. Его можно было найти в центре павильона, оставив позади половину извилистого прохода, в самой узкой из кабинок. Мертвец находился в большом, специально выдутом для него стеклянном сосуде, наполненном раствором формальдегида. Сосуд стоял на платформе, безо всякого стула, подсвеченный сверху и сзади.
Именно на этот экспонат и пришел посмотреть Конрад Стрейкер в Последний час перед открытием ярмарочного шоу в Клиафилде. Встал у каната, отделявшего проход от платформы, как стоял сотни раз до этого, и печально всмотрелся в своего давно умершего сына.
Как и в других кабинках, заднюю стенку занимал большой щит. Прочитать слова, в которые складывались крупные буквы, не составляло труда.
ВИКТОР
«Уродливый ангел»
ЭТОТ РЕБЕНОК, КОТОРОГО ОТЕЦ НАЗВАЛ ВИКТОРОМ,
РОДИЛСЯ В 1955 ГОДУ ОТ НОРМАЛЬНЫХ РОДИТЕЛЕЙ.
УМСТВЕННЫЕ СПОСОБНОСТИ ВИКТОРА БЫЛИ НОРМАЛЬНЫМИ.
ОН БЫЛ НЕЖНЫМ, ЛАСКОВЫМ МЛАДЕНЦЕМ.
ЧАСТО СМЕЯЛСЯ, МАЛЕНЬКИЙ АНГЕЛОЧЕК.
ВЕЧЕРОМ ПЯТНАДЦАТОГО АВГУСТА 1955 Г.
МАТЬ ВИКТОРА, ЭЛЛЕН, УБИЛА ЕГО. ФИЗИЧЕСКИЕ
НЕДОСТАТКИ РЕБЕНКА ВЫЗЫВАЛИ У НЕЕ ОТВРАЩЕНИЕ И
УБЕДИЛИ ЕЕ, ЧТО ОН — МОНСТР.
ОНА НЕ СМОГЛА УВИДЕТЬ В НЕМ ДУШЕВНУЮ КРАСОТУ.
КТО ЖЕ В ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ БЫЛ ЗЛОМ?
БЕСПОМОЩНЫЙ РЕБЕНОК? ИЛИ МАТЬ, КОТОРОЙ ОН ДОВЕРЯЛ,
ЖЕНЩИНА, КОТОРАЯ УБИЛА ЕГО?
КТО БЫЛ РЕАЛЬНЫМ МОНСТРОМ?
ЭТОТ БЕДНЫЙ РЕБЕНОК? ИЛИ МАТЬ, КОТОРАЯ ОТКАЗАЛАСЬ ЛЮБИТЬ ЕГО?
РЕШАЙТЕ САМИ.
Конрад написал этот текст двадцать пять лет тому назад, и текст этот полностью выражал его чувства на тот момент. Он хотел показать миру, что Эллен была детоубийцей, безжалостным чудовищем. Он хотел, чтобы все узнали, что она сделала, и осудили за ее жестокость.
В межсезонье стеклянный сосуд находился у Конрада в Гибсонтоне, штат Флорида, дома. А во время сезона путешествовал с шоу Янси Барнета — публичное свидетельство вины Эллен.
На каждой новой площадке, когда все павильоны выстраивались вдоль центральной аллеи и до появления первых посетителей оставалось совсем ничего, Конрад приходил сюда, чтобы убедиться, что сосуд с тельцем Виктора благополучно перенес путешествие. И проводил несколько минут в компании своего мертвого сына, беззвучно повторяя про себя клятву отмщения.
Виктор смотрел на отца широко раскрытыми, ничего не видящими глазами. Когда-то зелень этих глаз ярко блестела. Когда-то это были шустрые, любопытные глаза, в них читались далеко не младенческие решительность и уверенность в себе. Теперь глаза заметно потускнели. Яркость зелени ушла. Она выцвела от воздействия формальдегида, да и безжалостные процессы разложения затуманили радужки.
Наконец, преисполненный желанием отомстить, Конрад покинул павильон и вернулся к «Дому ужасов».
Гюнтер уже стоял на платформе у входа, в маске и перчатках чудовища Франкенштейна. Увидев Конрада, он тут же запрыгал и замахал руками в танце, которым привлекал гостей ярмарочного шоу.
Призрак находился в будке кассира, высыпал в ящик для сдачи четвертаки, десяти и пятицентовики. Его бесцветные глаза поблескивали отсветом серебряных монет.
— Они собираются открыть ворота на полчаса раньше, — сообщил Призрак. — Все готовы взяться за дело, и, говорят, у ворот уже целая толпа жаждущих попасть к нам.
— Похоже, неделя будет удачной.
— Да, — Призрак провел рукой по белоснежным волосам. — У меня такое же ощущение. Может, тебе даже выпадет шанс вернуть долг.
— Что?
— Я про женщину, у которой ты в долгу, — пояснил Призрак. — Ту, чьих детей ты ищешь. Может, тебе повезет и ты найдешь ее здесь.
— Да, — кивнул Конрад. — Может, и найду.
* * *
В понедельник в половине девятого вечера Эллен Харпер сидела в гостиной своего дома на Кленовой аллее, пытаясь прочитать статью в последнем номере «Редбук». Сосредоточиться не могла. Всякий раз, доходя до конца абзаца, не могла вспомнить, о чем в нем шла речь, и ей приходилось возвращаться к началу. Наконец она сдалась и начала пролистывать журнал, глядя только на картинки, не забывая прикладываться к высокому стакану с водкой и апельсиновым соком.
Хотя час был не поздний, она уже прилично набралась. Но расслабление все не приходило. Только отупение. Но и отупела она еще не столь сильно, как хотелось.
В гостиной она сидела одна. Пол работал в мастерской. Эллен знала, что вернется он, как обычно, только к одиннадцати, чтобы посмотреть вечерние новости, а потом ляжет спать. Джой был у себя, тоже трудился над моделью, пластиковым Лоном Чейни из «Призрака оперы». Эми сидела в своей комнате тихо, как мышка. После возвращения от доктора Спенглера она спустилась вниз только к обеду.
Эта девчонка. Эта паршивая, дерзкая, распутная девчонка — беременная!
Разумеется, результата теста они еще не получили. На это требовалась пара дней. Но Эллен знала. Ее дочь забеременела.
Журнал зашуршал в трясущихся пальцах Эллен. Она отложила его в сторону и пошла на кухню, чтобы наполнить опустевший стакан.
Ее крайне тревожила щекотливая ситуация, в которую она попала. Она не могла позволить Эми оставить ребенка. Но если бы Пол узнал, что она без его ведома устроила дочери аборт, его бы это не порадовало. Дома он, по большей части, не лез ни в какие семейные дела, позволял ей принимать все решения, которые касались как домашних проблем, так и вообще их жизни. Но мог сказать свое веское слово, если его очень уж сильно доставали, и в тех редких случаях, когда выходил из себя, очень жестко настаивал на своем.
