Стивен Кинг - Возрождение
— Мам, что с тобой?
— Ничего, — сказала она. — Я просто рада за тебя, Джейми. И немного боюсь.
— Не надо, — сказал я и обнял ее.
— Ты же не начнешь курить с этими парнями? Обещай мне.
— Мам, я уже пообещал.
— Обещай еще раз.
Я повиновался. В четырнадцать лет давать обещания не сложнее, чем вспотеть.
Наверху Кон читал в своей постели научную книжку. Мне было трудно поверить, что кто-то может читать их для удовольствия (особенно такой крутой футболист), но Конни вот мог. Он отложил ее и сказал:
— А ты ничего так играл.
— Откуда ты знаешь?
Он улыбнулся.
— Заглянул туда на минутку. Вы играли эту придурочную песню.
— «Дикарку».
Можно было даже не спрашивать.
В следующую пятницу мы выступали в Ассоциации ветеранов, а в субботу играли на школьных танцах, где вместо «Я не буду больше выедать себе сердце» группы «Раскалз» Норм спел «Я не буду больше выедать тебя, солнце». Наши дуэньи-взрослые ничего не заметили – они вообще никогда не обращали внимания на слова, — зато молодежь заметила и оценила. Благодаря своим размерам школьный спортивный зал служил сам себе усилителем, поэтому шороху мы наводили будь здоров (особенно на таких громких песнях как «Люби меня»). В общем, перефразируя «Слейд», мы были шумные ребята. Во время перерыва Кенни вместе с Нормом и Полом отправились в курилку, и я пошел с ними.
Там уже стояли несколько девиц, включая Хэтти Грир, которая шлепнула Норма по заду в день моего прослушивания. Она обняла Норма за шею и прильнула к нему. Засунув руки в ее задние карманы, тот прижал ее еще сильнее. Я старался на них не пялиться.
— Джейми? – робко окликнули меня сзади.
Я обернулся. Астрид. На ней была прямая белая юбка и синяя блузка-безрукавка. Ее обычно забранные в строгий школьный хвостик волосы сегодня были распущены.
— Привет, — сказал я. И, решив, что этого мало, добавил:
— Привет, Астрид. Я тебя в зале не видел.
— Я опоздала, потому что пришлось ехать с Бонни и ее папой. Ребята, вы просто супер!
— Спасибо.
Норм с Хэтти энергично сосались. Норм целовался шумно, чем-то напоминая мамин «Электролюкс». Поцелуями у них дело не ограничивалось, но Астрид, казалось, ничего не замечала. Ее блестящие глаза ни на миг не отрывались от моего лица. В ушах у нее были сережки-лягушки. Синие лягушки, в тон блузке. В такие мгновения подмечаешь все детали.
Кажется, она ждала, что я скажу что-нибудь еще, поэтому я развил свою предыдущую фразу:
— Спасибо большое.
— Ты будешь курить?
— Я? – У меня мелькнула мысль, что Астрид — мамина шпионка. – Я не курю.
— Тогда проводишь меня назад?
Я проводил. От курилки до черного хода в зал было четыреста ярдов. Жаль, что не четыре мили.
— Ты одна или с кем-то? – спросил я.
— Только с Бонни и Карлой, — ответила она. – Не с парнем, нет. Родители не разрешают встречаться с мальчиками, пока мне не исполнится пятнадцать.
А потом, словно бы показывая, какая это глупость, она взяла меня за руку. У черного хода в зал она посмотрела на меня. Я ее тогда почти поцеловал, но струсил.
Как же мальчишки иногда тупят.
Когда после танцев мы загружали ударную установку Пола в автобус, Норм заговорил со мной — строго, почти отечески.
— После перерыва ты здорово налажал. Что стряслось?
— Не знаю, — ответил я. — Прости. В следующий раз буду играть лучше.
— Надеюсь. Тут такое дело: не лажаем — есть концерты. Лажаем — концертов нет. — Он похлопал по ржавому борту автобуса. — Бетси питается не мыльными пузырями, да и я тоже.
— Все из-за той девчонки, — сказал Кенни. — Красотки-блондиночки в белой юбке.
До Норма дошло. Он положил мне руки на плечи и по-отцовски встряхнул — видимо, одного голоса было недостаточно.
— Замути с ней, чувачок. И как можно быстрее. А там и игра попрет.
Потом он дал мне пятнадцать долларов.
В канун Нового года мы играли в «Эврике». Шел снег. Астрид тоже пришла. На ней была парка с капюшоном с меховой опушкой. Я отвел ее к пожарному выходу и поцеловал. Ее помада отдавала клубникой. Когда я оторвался от нее, Астрид смотрела на меня своими огромными глазами.
— А я думала, ты так и не решишься, — сказала она и хихикнула.
— Тебе понравилось?
— Повтори, тогда решу.
Мы стояли и целовались под пожарной лестницей до тех пор, пока на мое плечо не легла рука Норма.
— Перерыв, ребята. Пора что-нибудь сыграть.
Астрид чмокнула меня в щеку.
— Сыграй «Дикарку», мне она нравится, — сказала она и побежала к задней двери, скользя по снегу в своих танцевальных туфлях.
Мы с Нормом двинулись следом.
— Яйца не свело? — спросил он.
— Чего?
— Забей. Сыграем ее песню первой. Ты же знаешь, как это работает, верно?
Я знал, потому что мы часто играли на заказ. Даже был счастлив, потому что теперь чувствовал себя уверенней — с «Каем» наперевес, моим электрическим щитом, подключенным к усилителю и готовым к бою.
Мы вышли на сцену. Пол выдал свой обычный барабанный рифф, чтобы все знали: группа вернулась и готова зажигать дальше. Норм подтянул гитарный ремень, который в этом не нуждался, и кивнул мне. Я подошел к главному микрофону и проревел:
— Эта песня по просьбе Астрид, а еще потому, дикарка, что я ЛЮБЛЮ тебя!
И хотя это обычно делал Норм — он в группе был главным, это было его прерогативой, — но в тот раз песню начал я: раз, два, поехали. На танцполе подружки Астрид щипали ее и визжали. Щеки у нее полыхали. Она послала мне воздушный поцелуй.
Астрид Содерберг послала мне воздушный поцелуй.
В общем, у ребят из «Хромовых роз» были подружки. Или, может быть, фанатки. Или и то и другое. Когда ты играешь в группе, иногда трудно провести различие. У Норма была Хэтти. У Пола — Сюзанн Фурнье. У Кенни — Кэрол Пламмер. А у меня была Астрид.
Иногда Хэтти, Сюзанн и Кэрол втискивались с нами в микроавтобус, когда мы ездили на выступления. Астрид это запрещалось, но если Сюзанн удавалось выпросить машину у родителей, ей разрешали поехать с девочками.
Иногда они выходили потанцевать друг с другом, но чаще просто стояли своей тесной компашкой и наблюдали. Мы с Астрид целовались в перерывах, и я начал замечать, что от нее попахивает табаком. Это меня не смущало. Когда она это поняла (девочки как-то умеют замечать такие вещи), то начала курить при мне и пару раз выдыхала остатки дыма мне в рот во время поцелуя. Это вызывало у меня такой стояк, что я мог бы проломить им бетон.
Через неделю после того, как Астрид исполнилось пятнадцать, ей разрешили поехать с нами на танцы ПСЛ в Льюистоне. Всю обратную дорогу мы целовались, и когда я просунул руку ей под куртку и обхватил грудь, которая теперь уже была значительно больше яблочка, она не оттолкнула меня, как раньше.
— Мне приятно, — прошептала она мне на ухо. — Я знаю, что это нехорошо, но мне все равно приятно.
— Может, как раз поэтому, — ответил я. Иногда мальчишки не тупят.
Только через месяц она позволила мне просунуть руку к ней в лифчик, и только через два — залезть под юбку, но когда я наконец туда добрался, она признала, что это тоже приятно. Однако дальше она идти не желала.
— Я знаю, что залечу с первого раза, — прошептала она мне на ухо как-то вечером в машине на парковке, когда обстановка особенно сильно накалилась.
— Я могу купить кое-что в аптеке. Поеду в Льюистон, там меня никто не знает.
— Кэрол говорит, иногда эти штуки рвутся. У них с Кенни так было один раз, и она тряслась целый месяц. Говорит, думала, что месячные никогда не придут. Но можно делать всякое другое. Она мне рассказывала.
Всякое другое оказалось вполне ничего себе.
Я получил права в шестнадцать — единственный из детей в семье, кто с первого раза сдал вождение. В чем-то этому помогли занятия в автошколе, но большей частью это заслуга Цицерона Ирвинга. Норм жил с матерью — добродушной крашеной блондинкой, которая владела домом в Гейтс-Фоллз, — но выходные чаще всего проводил у отца. Тот жил в грязном трейлерном парке в Моттоне, рядом с границей Харлоу.
Если мы выступали в субботу вечером, группа — вместе с подружками — к обеду подтягивалась в трейлер Цицерона на пиццу. Травки там тоже хватало, и после года отмазок я в конце концов сдался и тоже попробовал. Поначалу затягиваться было непросто, но, как многие из читателей знают по себе, со временем это становится все легче. В те дни я много не курил — самую малость, чтобы расслабиться перед концертом. Я играл лучше, когда в голове еще немного шумело после косяка, и как же мы ржали до усрачки в том старом трейлере.
Когда я сказал Цицерону, что на следующей неделе иду сдавать на права, он спросил меня, где будет проходить экзамен — в Касл-Роке или «за городом» (что означало Льюистон-Обурн). Мне выпал второй вариант, и он, узнав об этом, со знанием дела кивнул.
