Гарольд Роббинс - Пират
Женщина рядом с ним сонно потянулась.
— Что случилось, дорогой? — спросила она хрипловатым со сна голосом.
— Все в порядке, — сказал он. — Спи.
Она замолкла, а немного погодя ровный гул двигателей снова погрузил его в дремоту. Он положил сигарету и заснул.
Другое место
Июнь
1973
Черный «кадиллак» с дипломатическими номерами, повернув, остановился у административного здания, и из него вышли трое мужчин — двое в гражданском, а один в форме полковника американской армии. По ступенькам они поднялись к зданию. Израильский солдат, охранявший вход, отсалютовал им оружием. Полковник ответил ему, и трое вошли в здание.
Из-за конторки в приемной, отдавая честь, поднялся старший сержант. Полковник отдал ответный салют. Сержант улыбнулся.
— Вы же знаете, куда идти, полковник? — В словах звучало скорее утверждение, чем вопрос.
Кивнув, полковник тоже улыбнулся.
— Я уже бывал тут, сержант. — Он повернулся к остальным двум. — Не угодно ли вам следовать за мной...
Они спустились к лифту, и он нажал кнопку вызова.
Дверь бесшумно открылась, и они вошли в кабину. Они почувствовали, как пол ушел из-под ног. Шестью этажами ниже уровня земли лифт остановился, и двери раскрылись.
За полковником они проследовали еще в одну приемную, где сидел такой же старший сержант. На этот раз он не вставал. Бросив взгляд на вошедших, он уткнулся в лежащий перед ним список.
— Представьтесь, пожалуйста, джентльмены.
— Альфред Р. Уэйгрин, — первым назвался полковник. — Армия Соединенных Штатов. Полковник.
Штатский в пиджаке, застегнутом на три пуговицы, назвал себя:
— Роберт Л. Харрис, государственный департамент Соединенных Штатов.
— Сэм Смит, Американская Водопроводная Компания, — сказал человек в мятой спортивной куртке.
Услышав столь абсурдное прикрытие, придуманное для себя ЦРУ, сержант не позволил себе ни тени улыбки. Отметив имена в списке, он вручил каждому из трех человек желтую пластиковую опознавательную карточку, которые они прикрепили к лацканам. Он нажал сигнал на панели перед собой, и из двери справа появился капрал.
— Проводите, пожалуйста, этих джентльменов в конференц-зал А.
Конференц-зал А располагался в конце длинного сумрачного узкого коридора, охраняемого двумя солдатами и неизменным сержантом за конторкой. Капрал остановился перед ней, сержант внимательно изучил их опознавательные карточки и лишь после того нажал кнопку, открывающую дверь, находящуюся под контролем электроники. Посетители вошли в зал, и дверь автоматически закрылась за ними.
Их уже ждали девять человек, лишь двое из которых были в форме израильской армии, — бригадный генерал и полковник. Генерал пошел им навстречу с распростертыми руками.
— Альфред, как я рад снова видеть тебя.
Американец расплылся в улыбке, пожимая ему руку.
— И я рад видеть вас. Лев. Разрешите представить вам Боба Харриса из госдепа и Сэма Смита. Джентльмены, — генерал Эшнев.
Они обменялись рукопожатиями. Генерал представил их остальным, а затем указал на большой круглый стол в дальнем конце конференц-зала.
— Предлагаю занять места, джентльмены.
Печатные таблички определяли место каждого, и когда все расселись, одно место осталось незанятым. Оно располагалось как раз слева от израильского генерала и так как он был старшим по званию, сие означало, что место предназначено для его преемника. Американцы с любопытством посмотрели на табличку у свободного места, но обошлись без комментариев.
Генерал Эшнев увидел, на что обращено их внимание.
— Простите за задержку, джентльмены, но я проинформирован, что генерал Бен Эзра уже направляется сюда. Он попал в пробку, но будет здесь с минуты на минуту.
— Бен Эзра? — шепнул Харрис полковнику. — Я никогда не слышал о нем.
Полковник усмехнулся.
— Боюсь, что он принадлежит не к вашему времени, Боб. Лев Пустыни — почти легендарная фигура. Честно говоря, я думал, что он давно уже списан со счета.
Генерал Эшнев уловил конец их разговора.
— Не Макартур ли сказал: «Старые солдаты никогда не умирают, они просто исчезают». Бен Эзра доказывает, насколько неверно это утверждение. Он отказывается и умирать, и исчезать.
— Сейчас ему должно быть под семьдесят, — сказал человек из ЦРУ. — Последние сведения, которые у нас о нем были, говорили, что после войны 67-го года он вернулся в свой киббуц.
— Ему семьдесят четыре года, — сказал израильтянин. — И со времени основания киббуца так и не удается точно установить, сколько он в нем проводит времени. Киббуц, можно сказать, очарован им. Даже дети не говорят нам о нем ничего. Мы никогда не знаем, на месте ли он или исчез.
— Мне кажется, что если вы хотите узнать, что он делает, вам надо искать его в Тель-Авиве, — сказал Харрис.
— Это может доставить определенные сложности, — улыбаясь, сказал Эшнев. — Лев Пустыни никогда не отличался особым тактом. Я думаю, ваш президент до сих пор помнит, как он прокомментировал решение Эйзенхауэра остановить французские и английские части у Суэцкого канала в пятьдесят шестом. Вы же знаете, что он планировал эту операцию для англичан.
— Я этого не знал, — сказал Харрис. — Но чего ради президенту злиться? Тогда он не занимал этого поста.
— Бен Эзра недвусмысленно сказал все, что он думает но поводу поддержки тех арабских группировок, которые, как он считал, повлияли на решение Эйзенхауэра. Бен Эзра зашел так далеко, что посоветовал англичанам сказать Эйзенхауэру, чтобы тот занимался своими собственными делами и, думаю, он не утруждал себя дипломатическими выражениями. И после такого конфуза Бен Гуриону не оставалось ничего другого, как принять его отставку. Вот тогда он и отправился на Синай жить в своем киббуце.
— Вы считаете, что он ушел в шестьдесят седьмом? — спросил Харрис.
— Да. Но неофициально. И это доказала очередная история. Он считал, что мы не должны останавливаться, пока не выйдем к Каиру и не заблокируем его. Он сказал, что, по данным его собственной разведки, если мы не исполним своего долга, все повторится снова не позже, чем через семь лет.
— Почему он считает, что его источники более надежны, чем наши? — спросил человек из ЦРУ.
— Его мать была арабка, и есть люди, которые считают, что он больше араб, чем еврей. Во всяком случае, его знают тысячи людей и, как ни странно, они доверяют ему и идут к нему за справедливостью. Арабы называют его «имам» — святой человек, мудрец, человек, который живет по законам чести. Он совершенно спокойно пересекает границы в одиночку.
— Он женат? — спросил Харрис.
— Дважды, — ответил генерал Эшнев. — В первый раз он был совсем молодым. Его первая жена умерла в пустыне, дав жизнь ребенку, который тоже умер, когда они старались прорваться сквозь британские кордоны в Палестину. Второй раз он женился, когда вышел в отставку. Его женой стала арабская девушка и, насколько я знаю, она по-прежнему с ним, и они живут в киббуце. Детей у них нет.
— Означает ли его визит сюда, что вы ожидаете каких-то неприятностей? — спросил полковник Уэйгрин.
Израильтянин пожал плечами.
— Мы, евреи, всегда ожидаем неприятностей. Особенно, когда случается то, чего мы не можем понять.
— Например? — спросил Харрис.
— Поэтому мы и собрались, — сказал Эшнев. — Давайте дождемся Бен Эзру. Он появился после двух месяцев полного молчания и попросил организовать эту встречу.
— И ему так легко удалось добиться своего? — с легким пренебрежением спросил Харрис.
— Не совсем. Первым делом ему пришлось убеждать Даяна, что у него есть кое-что сообщить. Затем Даян отправился к премьер-министру. И она уж дала разрешение на эту встречу.
— После того, как он проявил такую настойчивость, — сказал Харрис, — он мог бы быть более точен.
— Он старик, — извиняющимся тоном сказал Эшнев. — И он упрямо продолжает ездить на своей собственной машине, на старом «фольксвагене», который вечно ломается. Пользоваться нашими он не хочет. И я уверен, что не предупреди я охрану снаружи, его бы даже не пустили на стоянку.
Телефон перед ним звякнул. Он поднял трубку, выслушал сказанное и, кивнув, положил ее обратно.
— Генерал здесь, джентльмены.
Электроника бесшумно открыла дверь, и все головы повернулись навстречу входившему. Человек, стоявший на пороге, был высок, выше шести футов ростом, и одет в пропыленную бедуинскую накидку. Белые волосы и борода, выделявшиеся на его морщинистом, продубленном солнцем темном лице, делали его похожим скорее на араба, чем на еврея. Этому впечатлению противоречили лишь странные темно-синие глаза. Когда он подошел к генералу Эшневу, всем бросилась в глаза его легкая и твердая походка. Голос у него был хрипловат, словно изъеденный временем и песками пустыни.
— Лев, — сказал он, протягивая руку.
— Генерал, — ответил Лев Эшнев, вставая. — Джентльмены, разрешите представить вам генерала Бен Эзру.
