Шэрон Болтон - Последняя жертва
К моему ужасу, вокруг нас стала собираться толпа. Теперь всех интересовал только Шон Норт. Я и забыла, что его постоянно показывают по национальному телевидению. А такого человека сразу не забудешь.
Норт медленно, останавливаясь, чтобы пожать руку или дать автограф, пробирался к выходу из больницы. Я за ним. У дверей его фаны наконец оставили нас в покое.
— Зачем кому-то убивать двух пожилых людей? — спросила я скорее у себя самой, чем у Норта, когда мы пересекали парковку.
Он усмехнулся.
— Вот это уже компетенция полиции, — ответил он. — Я специалист по рептилиям, а не детектив. Приятно было познакомиться, Клара. Но мне пора.
13
Когда я приехала, раздавался перезвон церковных колоколов — четверть двенадцатого. В воскресенье было непросто найти место на парковке, но наконец мне удалось пристроить свою машину, и я вернулась пешком по главной улице к храму — многие считают его одной из красивейших норманнских церквей в стране. Когда я входила в ворота, шла по тропинке к церкви, передо мной вздымалась ее огромная прямоугольная башня, закрывая утреннее солнце. Клетку с совятами я засунула под скамью на южной паперти. Я целый день не была дома, и у меня не оставалось другого выхода — только взять совят с собой.
Голос архидьякона я слышала даже через толстые тисовые двери. По опыту я знала, с каким скрипом открываются старые двери, как повернутся на этот звук головы всех прихожан, но за многие годы я освоила один трюк. Я легонько толкнула двери, пока не почувствовала сопротивление, и плавно, насколько это было возможно, подняла щеколду. Потом потянула двери на себя на пару сантиметров и опустила щеколду. Осторожно толкая двери, я приоткрыла их. Они даже не скрипнули. Только Джордж, пожилой церковный староста, заметил, как я вошла и проскользнула на пустую скамью справа, в заднем ряду. И, разумеется, это видел архидьякон, который редко что упускает, даже во время службы.
Служба подходила к концу. Ко мне подбежал Джордж с молитвенниками и книгами псалмов. Я улыбнулась ему. Он пожал мне руку, в его глазах стояли слезы. Я быстро отвернулась. Священник затянул заключительный псалом, и все прихожане через пару секунд повставали со своих мест, подхватив пение церковного хора.
За последние несколько десятков лет количество прихожан в англиканских церквях резко снизилось. В моем родном городе все было по-другому. Обычно на воскресные службы приходит множество народу. Сегодняшний день не был исключением. Наверху двадцать певчих подхватили псалом, и прихожане в меру своих талантов, но искренне и вдохновенно стали им подпевать. Все, кроме меня. Обычно я люблю церковные песнопения, мне нравится, как мой голос сливается с теплой волной звуков. Однако сегодня утром я не была настроена петь.
Служба закончилась, священник пожелал нам мира и благодати Божьей; прихожане ответили согласно освященному веками обычаю и стали расходиться. Как обычно, расходились долго. Каждый хотел пожать руку священнику, хотел удостоиться его внимания, в особенности же внимания архидьякона. Многие годы я наблюдала затем, как умело он общался с паствой: для каждого находил несколько слов и спокойно, мягко благословлял. Никто никогда не ушел от него без благословения.
Я сидела, наполовину скрытая огромной каменной колонной, потупив глаза. Наконец последние страждущие покинули собор, и я встала. На паперти мне пришлось подождать, пока оба клирика скажут напутствия последним прихожанам. Священник увидел меня, похлопал по плечу и поспешил прочь. Я протянула руку архидьякону. Он чуть замешкался, прежде чем пожать ее, поэтому у меня было время разглядеть, что он после нашей последней встречи похудел, волосы у него были взъерошенные и явно поредели. На лбу добавилось морщин, глаза потускнели. Но при рукопожатии его рука оказалась такой же сильной и теплой, как всегда. Я видела, что нужна ему, что он рад моему возвращению домой.
— Здравствуй, папа, — вот и все, что я смогла сказать.
Мы шли рука об руку по главной улице к зданию, которое я большую часть жизни считала своим домом. Мы, все семейство Беннинг, переехали сюда около тридцати лет назад. Тогда отец был восходящей церковной знаменитостью — сорокатрехлетний священник, один из самых молодых архидьяконов. Его жена Марион была лет на двадцать моложе мужа, и жизнь супруги сельского священника ей к тому времени уже давно опостылела. Старшая дочь Ванесса, пяти лет от роду, была не по годам развитой девчушкой, а я — всего лишь девятимесячной малышкой. Родители рассчитывали пробыть здесь лет десять, не дольше, а потом папу назначат епископом и мы снова переедем — восхождение продолжится. Но этого не случилось. Незаметно прошло целых десять лет. Мама тщетно боролась с алкоголизмом и тяжелой депрессией, и положение супруги епископа ее больше не привлекало.
— Здесь Ванесса со всем семейством, — сказал отец, когда мы повернули к воротам. — Похоже, нас ожидает обед.
Попытка подготовить меня, но в этом не было необходимости. Я видела в церкви Ванессу, ее мужа Адриана и их двух дочерей. Когда они уходили, я поглубже спряталась в свое укрытие.
— И как же булавка для галстука[7] попала в детскую спальню? — изумилась десятилетняя Джессика, не расслышав название змеи.
— Хороший вопрос, — ответила я, гоняя тушеные зеленые бобы по своей тарелке. Я не могла есть то, что готовила Ванесса. И дело было не в том, как она готовила, а просто… понимаете… что-то сжималось у меня внутри, когда я находилась рядом со своей сестрой. — Единственно возможное объяснение: змея сбежала от человека, который незаконно провез ее в нашу страну.
— Или ее выпустил сам хозяин, который понял, что не справится со змеей, — предположил мой зять Адриан.
— И такое возможно, — согласилась я. — Я знаю случаи. Сотрудники «Эола» не раз и не два вызывали нас, чтобы мы отловили на автостоянке, на пустырях и даже в домашних садах экзотических змей. Змееныши, казавшиеся такими милыми, имели привычку превращаться в больших и сильных особей.
— А как же все эти ужи? — не унималась Джессика.
Я оставила попытки запихнуть хоть что-нибудь себе в рот и отложила нож с вилкой. Краем глаза я заметила недовольный взгляд Ванессы. И услышала, как отец тихо, приглушенно вздохнул. Я уже начинала жалеть, что вообще упомянула об этих змеях, но разговор за обеденным столом не клеился даже больше, чем обычно.
— Считается, что ужи живут группами, — ответила я, не желая озвучивать другие, более зловещие теории. — Я никогда такого не видела, но знаю людей, которые были этому свидетелями. Десятки ужей ползли вместе. Вероятно, тайпан встретил стаю и решил присоединиться к компании, так как это очень молодая особь. Или же он смотрел на них как на возможный обед.
— А что случилось бы с малышкой, если бы ее укусила эта змея? — спросила восьмилетняя Абигейл.
— Абигейл, за столом не говорят о… — остановила ее Ванесса, и я впервые обрадовалась поддержке сестры.
— Кажется, у вас в поселке появился шутник, — заметил Адриан. — У вас же были случаи хулиганства, верно? Может быть, это кто-то забавляется?
— Умер человек, — резче, чем хотелось бы, заявила я. — Какие тут шутки!
— Точно, — сказала Ванесса.
Адриан потянулся, чтобы наполнить бокалы — свой и отца. Мы с Ванессой никогда не пили.
— Я считаю, нам необходимо обсудить то, что произойдет в пятницу. Эндрю дал согласие, отец?
Эндрю Тремейн — епископ Винчестерский, начальник отца и давний друг нашей семьи. Его и попросили отпеть маму. Отец ответил, что Эндрю согласился провести службу, и Ванесса начала посвящать нас в свои планы относительно похорон. Я видела, как отец кивает в знак одобрения на ее предложения о выборе цветов, псалмов и молитв. Я решила отключиться. Для меня не было никакой разницы, будут на могиле у мамы розы, лилии или ромашки с лютиками. Мама умерла. И с ней, похоже, умер мой последний шанс примириться с тем, чему она позволила случиться. Я столько лет ждала подходящего момента открыто заявить матери, что она разрушила всю мою жизнь. Теперь мне никогда не услышать ее извинений. Да и ей не узнать, что она была для меня центром мироздания.
— Глобальное потепление, — произнес мой зять, который тоже не обращал внимания на разглагольствования Ванессы. — За многое придется ответить. Что мы пережили? Самый теплый за все время научных наблюдений апрель, а за ним такой же теплый май. А насколько увеличилось население! Так везде и кишат.
— Ты о чем? — спросила я.
— О змеях, — ответил он, глядя на меня и сильно щурясь. — Мне кажется, мы все похожи на змей.
— Тетушка Кларочка!
— Да, Тростинка?
Обед я как-то пережила. Мы с моей младшей племянницей сидели в тени яблонь, в глубине отцовского сада, обнесенного стеной, и кормили совят. С каждым дуновением ветерка нас осыпало, подобно ароматному снегопаду, конфетти из яблоневого цвета. Сквозь широкие кованые ворота мы видели, как на реке плавают лебеди.
