Измайлов Андрей - Белый ферзь
Борисенко вернулся, уселся:
– Тебе передают «спасибо». Но говорят, что Сёгун был попрытче. Просят его насовсем.
– Я ж как-никак не изверг, Ром! Он у вас не очень ураганил?
– Да ты что! Тише воды, ниже травы! Еще бы пару дней, и даже гадить приучился бы по инструкции!
(Инструкция в сортире у Борисенко была еще та. Типографский оттиск на листке бумаги:
ИНСТРУКЦИЯ ПОЛЬЗОВАНИЯ УБОРНЫМИ АРТИЛЛЕРИЙСКОГО ПОЛКА.
1. Уборная должна всегда содержаться в чистоте.
2. В очки и писсуары уборной не должно бросать мусор, тряпки, окурки, спички, грязь, остатки пищи.
3. Пользоваться очками надлежит, не забираясь на них ногами, а садиться, как на стул, с полной нагрузкой так, чтобы ягодица целиком и плотно облегала деревянную подушку очка. Корпус тела держать прямо и совершенно не давать при посадке упора на ноги, а, слегка отдалив от пола, ноговую тяжесть перенести на ягодицу, имея руки положенными вдоль соответствующих коленей. Посадкой необходимо достичь попадания испражнений в трубу очка, а не на подушку очка, стараясь в то же время не замочить подушку мочой, для чего необходимо мочеиспускательный орган придерживать рукой, направляя его в очко.
4. При пользовании писсуаром надлежит вплотную подойти к писсуару, даже слегка упереться в него коленями, подаваясь вперед, вынуть целиком мочеиспускательный орган, слегка пригнуть его вниз и пускать мочу до последней капли. До окончания мочиться от писсуара не отходить и мочу по полу не разбрызгивать. Указанным путем дается возможность быть сухому полу около писсуара.
Пом полка по хозчасти Шиманков…
Увековечил себя ранее безвестный Шиманков, увековечил! Где только Борисенко добыл «инструкцию»! Впрочем, у него и на внешней стороне сортирной двери красовалась жестяная табличка, надо понимать, от лифта: «Прежде чем открыть дверь, убедитесь, что кабина перед вами!». День рождения накладывает отпечаток на всю оставшуюся жизнь, да… Первый апрель, первый апрель!
Он, Борисенко, даже рассказывая о руоповских операциях, создавал впечатление, что – сплошное веселье.
– Я чего задержался, Юр? Мы тут сегодня брали одного ублюдка! Ухохотались! В общем, знали, что он вооружен и его дружки-подельники тоже могут иметь оружие. Потому решили в квартиру не звонить – снесли дверь на раз и ввалились внутрь. А он как раз в этот момент столовым ножиком колбасу кромсал – чего-то они там отмечали. Ублюдок этот, как нас увидел, мгновенно въехал в ситуацию, со страшной силой отшвырнул от себя ножик, переколотил все горшки на подоконнике и завопил: «Сдаю-усь! Я не вооружен! Нет оружия-я-а!». Мы сначала не поняли, а потом до-олго смеялись, с удовольствием смеялись! Он, засранец, испугался, что мы его по совокупности грехов застрелим, а потом сошлемся, что, мол, держал в руке нож – все-таки оружие… Вот я и задержался, Юр.
– А могли?
– Что? A-а! Запросто! Чего их жалеть? Бандиты и есть бандиты. Они иного языка не понимают, да и не заслуживают. Вон месяц назад нашему парню подставили крыло своего сраного «форда». Ну, отработанный метод. Вытащили его из «москвича», принялись трясти: деньги! машину! квартиру! Он им говорит: «Не надо бы вам этого делать. Я – руоповец, со смены еду». «A-а, – рычат. – Понты дешевые!». Он достает пистолет и – в воздух. «A-а, – рычат. – Пугаешь, ка- аз-зел?!». Тогда он пристрелил их – и все. Но ты дальше слушай! Банда, в которой жмурики числились, сочла себя обиженной и по своим каналам дала понять, мол, отомстим ментам. Ах вы мои неуловимые мстители! Короче, в один день по городу как грянули шесть целевых операций. Более десятка «быков» и «бригадиров» прочно сели. И не обязательно из той банды – мы же, в общем, знаем, где кто. Уже наутро по своим же каналам заторопились с извинениями: ой, вы нас не так поняли! Им же не только мы вломили, но и коллеги по криминалу: с вашей подачи, ур-роды, спецназ всех цепляет!
Да, не зря, заслуженно РУОП – единственное действенное пугало для уголовной швали. А готовят парней… Колчин знает, как готовят этих парней. Еще со времен злополучного запрета на единоборства, когда ЮК был прикомандирован к спецконтингенту в качестве инструктора. Правда, они тогда еще не назывались – РУОП… После жесткого тестирования на выносливость кандидата ждал спарринг в полный контакт со своими будущими коллегами, среди которых были не только и не просто мастера, но и чемпионы союзного масштаба. Шестеро таких спецов, каждый по тридцать секунд, молотят новичка три минуты без перерыва, не щадя. Впечатлений – масса. Если выдержал, не сломался – три месяца стажировки в боевой группе, притирка. И только после успешного прохождения и этого этапа ты – в штате. А там-то и начинается… подлинная учеба.
Простоватый мужичок Борисенко при каждом удобном случае в присутствии Колчина вспоминал: «Пришел к нам каратист. Крутой-крутой! Пояс у него какой-то был. С ним наши парни стали работать – через три минуты поклонился и сказал: «Спасибо, ребята, я пойду еще лет пять потренируюсь и приду». Колчин всякий раз никак не менялся в лице, даже не усмехался, – Борисенко-то отлично знает уровень ЮК, а постоянные поминания «поясного» бойца – от лукавого. Лукав первоапрельский Борисенко, лукав. Что же касается непосредственно бойца, то мало ли новоявленных сэнсеев, из тех самых, которые делают вид, что им есть что скрывать, потому как нечего показать. А на татами против шестерых нехилых парней – и захочешь, не скроешь… если есть что показать. Натуральный же мастер… вот Ояма, основатель стиля кёкусинкай. Если верить легендам, проводил по сто поединков три дня кряду – и во всех трехстах боях одержал победу. Триста не триста, но среди приверженцев стиля кёкусинкай на сегодня отыщется с десяток бойцов, выдерживающих сотню таких поединков, то есть три часа непрерывной войны. Правда, можно сократить, можно ускорить конец испытания, быстро укладывая соперников, посылая их в нокаут, – если получится, конечно. Тёма-и-Тёма, будучи при папашкиных откровениях, неизменно начинали вопить, что тоже пойдут в РУОП, и после изгнания в свою комнату (не мешайте взрослым!) неизменно принимались друг друга мутузить. А Татьяна неизменно изображала испуг: «Чему ты детей учишь?! Хос-споди, какой кошмар!». На что Борисенко, простоватый мужичок, неизменно ободрял философски: «Какой уж такой кошмар? На-армальный кошмар! Ха-ароший кошмар!» И Татьяна отсылала Инне взгляд: представляешь, каково мне приходится? С кем приходиться вместе жить?! А Инна мягко улыбалась: что я могу тебе сказать? а у меня – Колчин!..
– А где Инна? – этикетно поинтересовался Борисенко.
– Я же только вчера прибыл, – объяснил Колчин таким тоном, который будто бы что-то объяснял.
– Вчера вроде была… Вечером…
– Я же только ночью прибыл, – объяснил Колчин таким тоном, который требовал объяснений от Борисенко..
– Не знаю… – пожал плечами майор-полковник. А то станешь настаивать: кто-то был, кто-то ходил- шевелился… а соседки, судя по реакции соседа, нет как нет, и сосед, похоже по реакции, не в курсе. В каждой избушке свои погремушки. Невольно, нарушишь чужой устав и, сам того не желая, преобразуешь непринужденность в… натянутость. Опять же «возвращается муж из командировки»… Загодя принимать чью-либо сторону – значит заранее проиграть. Да и судьей быть, когда толком не знаешь, что за правила установили друг для друга стороны и во что, собственно, играют, – гиблое дело!
Пауза, тем не менее, таки возникла. Натянутая пауза. Самое время ослабить, снять напряжение. После трудов праведных по искоренению человеков неправедных. Что там за сакэ? Сейчас посмотрим, какое такое сакэ!.. Как там в Японии – то?
Майора-полковника больше занимала не бытовая экзотика, а подробности чемпионата. Он сохранял неугасаемое пристрастие к. тем самым «казакам-разбойникам» из давнего детства, потому-то с удовольствием рассказывал о деталях-детальках своих стычек – иного, правда, уровня теперь, не детского. И с удовольствием же слушал о деталях-детальках чужих стычек, если они были чем-то примечательны, с первоапрельским привкусом.
Колчин не стал предлагать Борисенке, мол, хочешь, кассету тебе поставлю? В комнату надо перебираться, с видиком возиться… Хорошо сидим. Разговариваем. Что бы такое-этакое? А вот! По ассоциации с борисенковской байкой и накрытым колчинским столом:
– У тебя хоть бандит с ножом – и тот его сразу отшвыривает, а у меня…
И Колчин рассказал про показательные бои (не в Японии; правда, и не сейчас, а год назад, в Германии, ну да – к слову пришлось). Как за месяц провели сорок восемь выступлений, имитировали противостояние одного нескольким бойцам (и не так чтобы имитировали, между прочим, – нож у нападающего натуральный, перед боем напоказ дощечки им резали, в пол втыкали). Как идет сорок девятое выступление: Колчин против Баца и Михеева. Михеев в правой руке держит нож, делается замах, Колчин уже готовится, ставит блок на автоматизме. Вдруг в последний миг Михеев перекладывает нож в левую и бьет – левой под ребро! Колчин машинально перекладывает блок – конечно, все заранее и многажды отработанное идет кувырком. В результате у Михеева – полный аут, Колчин его достает. В перерыве Колчин говорит: «Ты чего?!». Тот очухался, башкой трясет: «Не знаю. Затмение нашло. Лево-право спутал». Посмеялись. Срепетировали разок (да какой там разок, если позади сорок восемь выступлений!). Через два часа – очередной выход. Начали! Михеев замахивается и… опять перекладывает нож в левую. Тут Колчин уже без всяких, сдурев, задвигает Михееву в челюсть. Бац что-то пытается продемонстрировать сбоку – заранее отрежиссированное. – Колчин ему вне всякой режиссуры ногой, по тыковке – бац! И Бац, которому достается «бац», – брык. Колчин раскланивается, уходит. Михеева и Баца уволакивают… Что там в извилинах приятеля-соперника замкнуло? Неведомо, необъяснимо…
