Джим Томпсон - Убийца во мне
С каждым днем это ощущение усиливалось.
Конвей не навестил меня и не позвонил. Возможно, это ничего не значило. Во всяком случае, я не понимал, что бы это могло значить. Он занят. Ему всегда было наплевать на всех, кроме себя и Элмера. Он принадлежит к тем, кто отшвыривает тебя, как только ты сделал какую-то любезность, и снова подбирает, когда ему снова от тебя что-то нужно.
Он опять уехал в Форт-Уорт и пока не возвращался. Но в этом тоже не было ничего особенного.
У «Конвей констракшенз» имелся огромный офис в Форт-Уорте. И он часто и подолгу бывал там.
Боб Мейплз? Я не замечал в нем никаких существенных изменений. За многие годы я хорошо изучил его и сейчас не видел ничего такого, из-за чего стоило бы беспокоиться. Он выглядел постаревшим и больным – но ведь он действительнобыл стар и недавно болел. Разговаривал он со мной мало, а когда разговаривал, то был исключительно вежлив и дружелюбен. Казалось, он просто одержим вежливостью и дружелюбием. Кроме того, он никогда не отличался словоохотливостью. Бывали периоды, когда слова из него клещами не вытянешь.
Говард Хендрикс? Гм... А вот Говарда что-то грызло, это уж точно.
Я столкнулся с Говардом в первый же день после болезни, когда вышел на работу. Он поднимался по ступенькам здания суда, а я спускался вниз, собираясь пообедать. Он скользнул по мне взглядом, кивнул и буркнул: «Как дела, Лу?» Я остановился и ответил, что чувствую себя значительно лучше, хотя есть небольшая слабость.
– Вы же знаете, Говард, – добавил я. – Страшна не сама простуда, а осложнения.
– Я слышал что-то такое, – сказал он.
– То же самое я говорю про машины: страшнее не их цена, а расходы на содержание и ремонт. Но я думаю...
– Мне надо бежать, – пробормотал он. – До встречи.
Однако я не собирался так просто отпускать его. Я чувствовал себя вне подозрении и мог позволить себе немного поиздеваться над ним.
– Как я говорю, – сказал я, – я думаю, что не мне рассуждать о болезни, правда, Говард? Куда мне до вас с вашим осколком! Говард, у меня появилась отличная идея насчет него – насчет того, что с ним можно сделать. Вам нужно сделать рентген и поместить снимок на оборотной стороне своих избирательных листовок. А на лицевой стороне – флаг с вашим именем, выписанным термометрами. А в качестве восклицательного знака – перевернутую... эту – ну как ее зовут врачи? – ах да, больничную утку! Где, вы говорите, засел этот осколок? Никак не могу уследить за ним, как ни стараюсь. То он в...
– Моя задница, – вот теперь Говард смотрел мне в лицо, – это моя задница.
Я держал его за лацкан, чтобы не сбежал. Не отрывая от меня взгляда, он взял меня за запястье и оторвал мою руку от пиджака. Потом повернулся и пошел вверх по лестнице. Его плечи немного поникли, однако он ступал твердо и уверенно.
После того случая мы с ним не обмолвились ни единым словом. При виде меня он всегда сворачивал в сторону. Я делал ему такое же одолжение.
С Говардом явно что-то не так, однако что еще я мог ожидать? И есть ли о чем тревожиться? Я задал ему жару, и он, очевидно, решил, что и в прошлом я не раз задевал его. Только это было не единственной причиной его холодности и сдержанности. Осенью должны состояться выборы, и он, как обычно, будет баллотироваться. Дело Конвея, если он раскроет его, окажет ему огромную поддержку. Ему захочется кричать о своем успехе на каждом углу. Только он постесняется, так как в этом есть и моя заслуга. Поэтому ему придется оттеснить меня на задний план. Вот он и решил начать заранее.
Итак, все нормально. И с Говардом, и с шерифом Бобом, и с Честером Конвеем. Нет ничего, что бы... однако ощущение усиливалось. С каждым днем.
Я старался держаться подальше от грека. Я даже не показывался на той улице, где находился его ресторанчик. Но однажды я оказался там. Такое впечатление, будто некая неведомая сила направила туда колеса мой машины, и я обнаружил, что стою перед рестораном.
Окна были замазаны побелкой. Двери закрыты. Но мне казалось, что я слышу голоса внутри, какой-то стук и звон.
Я вылез из машины и, постояв возле нее пару минут, пошел по тротуару к ресторану.
На одной из дверей побелка стерлась, и я заглянул внутрь. Вернее, только начал заглядывать, потому что дверь неожиданно открылась и на пороге появился грек.
– Простите, офицер Форд, – сказал он. – Я не могу обслужить вас. Мы закрыты.
Я запинаясь пробормотал, что мне ничего не нужно.
– Я просто решил заехать, чтобы...
– Да?
– Я давно хотел заехать к вам, – сказал я. – Я хотел заехать еще в тот день, когда все случилось. Я все время думал об этом. Но не смог заставить себя. Я боялся смотреть вам в лицо. Я знал, что вы чувствуете, как вы должны чувствовать, и мне просто нечего было сказать. Нечего. И сделать я ничего не мог Потому что если бы мог, то... э-э... ничего бы не случилось.
Это было правдой. Господи, до чего же замечательная штука – правда! Сначала в его взгляде было то, о чем мне бы не хотелось говорить, потом на его лице появилось озадаченное выражение. А потом он вдруг закусил губу и уставился на дорожку у себя под ногами.
Грек был смуглым мужчиной средних лет с шапкой черных волос. Одет он был в рубашку с черными сатиновыми нарукавниками. Минуту он смотрел вниз, потом поднял голову.
– Я рад, что вы пришли, Лу, – тихо проговорил он. – Это вполне уместно. Иногда мне казалось, что он воспринимает вас как своего лучшего друга.
– Я стремился быть ему другом, – сказал я. – Вряд ли я хотел чего-то сильнее. Но где-то я ошибся, я не смог помочь ему тогда, когда он больше всего нуждался. Я хочу, чтобы вы знали одно, Макс. Я сделал...
Он положил руку мне на локоть.
– Нет надобности говорить мне это, Лу. Не знаю, почему... что... но...
– Он чувствовал себя потерянным, – сказал я. – Как будто он один-одинешенек во всем мире.
Как будто он шагает не в ногу и никак не может поймать ритм.
– Да, – согласился он. – Но... да. Проблемы возникали постоянно, и он всегда считал себя виноватым.
Я кивнул, и он кивнул. Он покачал головой, и я тоже. Так мы и стояли, качая головами и кивая, и оба молчали. Мне хотелось уйти. Однако я не знал, как это сделать. Наконец я сказал, что сожалею о том, что он закрыл ресторан.
– Может, я в состоянии как-то помочь...
– А я его не закрывал, – возразил он. – С чего это?
– Ну, я просто подумал...
– Я его перестраиваю. Ставлю кожаные кабинки, делаю инкрустированный пол, оборудую кондиционер. Джонни понравились бы перемены. Он не раз предлагал это сделать, а я заявлял, что он не дорос до того, чтобы давать мне советы. И вот сейчас мы решили все перестроить. Так, как он хотел. Это все... все, что я могу сделать.
Я снова покачал головой. Покачал и кивнул.
– Лу, я хотел бы задать вам один вопрос. Я хочу, чтобы вы ответили на него, и ответили только правду.
– Правду? – Я заколебался. – А с какой стати мне лгать вам. Макс?
– Потому что вам может показаться, что нельзя сказать правду. Что это будет предательством по отношению к вашей должности и сотрудникам. Кто еще заходил в камеру к Джонни после того, как вы ушли?
– Говард заходил... окружной прокурор.
– Это я знаю – он-то и обнаружил его. С ним были помощник шерифа и надзиратель. А кто еще?
Мое сердце слегка подпрыгнуло. А вдруг... Нет, так дело не пойдет. Я не имею права поступать так. Не имею права даже пытаться.
– Не представляю, Макс, – ответил я. – Меня там не было. Однако уверяю вас: вы на ложном пути. Я много лет знаю всех ребят. Они, как и я, никогда бы не сделали ничего подобного.
Это снова было правдой. Чтобы он понял это, я смотрел ему прямо в глаза.
– Гм... – вздохнул он. – Поговорим об этом позже, Лу.
Я сказал:
– Обязательно, Макс, – и ушел.
Я поехал на Деррик-Род. Я остановил машину на обочине на вершине небольшого холма и выключил двигатель. Я сидел и смотрел на дубовую рощу, но ничего не видел. Я не видел дубы.
Через пять, а может, и через три минуты после того, как я остановился, подъехала машина, и из нее вышел Джо Ротман. Пройдя по обочине, он заглянул ко мне через окно.
– Отличный вид, – сказал он. – Вы не против, если я присоединюсь к вам? Благодарю, я не сомневался, что вы согласитесь. – Он именно так все и сказал: не останавливаясь, чтобы дождаться моего ответа.
Он открыл дверь и сел на пассажирское сиденье.
– Часто бываете здесь, а, Лу?
– Когда возникает желание.
– Вид действительно великолепный. Почти уникальный. Вряд ли где-то еще в Штатах найдется сорок – пятьдесят тысяч таких щитов, как этот.
Я против воли усмехнулся. Щит поставила Торговая палата. Надпись на нем гласила:
Вы въезжаете в Сентрал-сити, штат Техас.
Туда, где рукопожатие чуть крепче.
Нас. (1932) 4 800 Нас. (1952) 48 000
Смотрите, как мы растем!
–Да, – сказал я, – щит еще тот.
