Кит Маккарти - Тихий сон смерти
— Почему?
— Потому что, и это приходится констатировать, болезнь Миллисент развивалась не просто быстро и даже не очень быстро, а стремительно. Настолько, что девушка не успела ни с кем поговорить об этом: ни с врачами, ни с коллегами, ни с друзьями. Никакой рак так себя не ведет.
Елена свернулась калачиком на стареньком диване — ей явно было зябко.
— Я тоже так думаю, — после короткой паузы произнесла она. — Есть во всей этой истории нечто мистическое: Миллисент, по словам ее отца, больше всего на свете боялась умереть от рака, и нате вам, скоропостижно скончалась именно от него. Кстати, из-за страха перед раком она и выбрала себе работу в этой области.
— Вот как? — Доктор удивленно поднял брови.
Елена кивнула:
— В медицинской школе. Будучи специалистом по клеточной биологии, она работала с профессором Робином Тернером в отделе раковой генетики.
Дело принимало новый, неожиданный оборот. Но почему эта информация так взволновала Айзенменгера? Он и сам не мог понять, с чем было связано охватившее его чувство беспокойства. От волнения у него даже зачесались почти полностью затянувшиеся рубцы на ладонях. Неожиданно Елена с силой сжала свой стакан с бренди и едва не закричала:
— Какого черта у тебя в доме так холодно? Ты не можешь включить отопление?
Айзенменгер изобразил на лице удивление и пробормотал:
— Разве холодно? Я не замечал.
Взяв с каминной полки спички, он молча наклонился к газовому обогревателю. Ему не хотелось объяснять Елене, что в тепле шрамы на его руках — следы недавних ожогов — начинали напоминать о себе.
Когда помещение стало понемногу наполняться теплом, Айзенменгер поднялся с кресла и заходил по комнате.
— Вот почему в деле всплыл «Пел-Эбштейн». До медицинской школы Миллисент работала там, — подытожила Елена.
Расположившись как можно дальше от обогревателя, Айзенменгер спросил:
— Как долго Миллисент проработала в «Пел-Эбштейн» и когда это было?
Елена извлекла из элегантного серого портфеля тонкую папку. Заглянув в нее, она сказала:
— Миллисент Суит проработала там год и восемь месяцев, уволилась полтора года назад.
— И что, по мнению отца, убило ее?
В комнате стало теплее, и Елена немного расслабилась.
— Точно он не может сказать. Сейчас он совершенно уничтожен, абсолютно растерян и страшно обозлен. Он даже не в состоянии связно объяснить причины своей убежденности в том, что смерть дочери связана с ее работой в «ПЭФ», но он на сто процентов уверен, что эта связь существует.
Для Айзенменгера слова Елены прозвучали как нечто само собой разумеющееся. Обычная реакция на смерть близкого человека. Врачи привыкают к смерти, родственники же, будучи не в силах объяснить ее причину или подавленные горечью утраты, нередко преисполняются гневом, который может выплеснуться на кого угодно. Чаще всего жертвами этого гнева оказываются врачи, хотя зачастую достается любому, кто, по мнению родственников, имеет хоть малейшее отношение к случившемуся.
Но как бы то ни было, а в смерти Миллисент Суит было много загадочного и необъяснимого.
— Можешь представить, как подействовало на несчастного отца известие о том, что тело его дочери по ошибке кремировали? — добавила Елена. Этот факт тоже показался Айзенменгеру более чем странным.
Как это могло подействовать на убитого горем и терзаемого подозрениями отца? Его подозрения только усилились, в итоге превратившись в убеждение, что его дочь убили.
— А все-таки, как случилось, что тело Миллисент кремировали?
— В больнице проводится внутреннее расследование, но, насколько я могу судить, дело обстояло так: на двух телах перепутали ярлыки, и гробовщики забрали ту, кого считали погибшей в автокатастрофе Кларой Фокс. Кремация состоялась утром в среду, и только днем, когда мистер Суит пришел за телом Миллисент, ошибка обнаружилась.
Теоретически такое могло произойти, но практически… Во избежание подобных недоразумений тела в моргах снабжаются по крайней мере двумя ярлыками — один привязывают к пальцу на ноге, второй к запястью (хотя зачастую прозекторы себя этим не утруждают), но даже при наличии обоих гробовщики предпочитают не тратить время на соблюдение всех формальностей. Поэтому такая ошибка представлялась Айзенменгеру вполне возможной — в его практике подобное случалось не раз. Однако в деле Миллисент Суит, в котором и без того было много неясностей, эта ошибка заставляла задуматься.
— Полагаю, у тебя есть копия протокола вскрытия, — сказал он, грустно улыбнувшись.
Елена ответила такой же невеселой улыбкой и, достав из портфеля несколько листов стандартного формата, протянула их доктору.
Взяв протокол, он пробурчал себе под нос:
— Ага, что-то знакомое…
По правде говоря, Айзенменгер уже начал забывать, как выглядят подобные документы. Казалось, прошло намного больше двенадцати месяцев с момента его первой встречи с Еленой, когда она вот так же, как теперь, передала ему заключение о вскрытии. Он начал читать.
За годы службы Айзенменгер перечитал сотни таких заключений и сам написал, наверное, на тысячу больше, поэтому в совершенстве знал все возможные принципы составления протоколов вскрытия. Некоторые из этих заключений наводили на него тоску, другие оказывались настолько скупыми на детали, что практически не имели никакой ценности. Заключения, сделанные судмедэкспертами, чаще всего ограничивались описанием результатов внешнего осмотра тела, тогда как прочее, включая большую часть сведений о внутренних органах, оставалось за их рамками. У патологоанатомов постарше, особенно у тех, чей возраст уже приближался к пенсионному, для всех случаев было припасено одно заключение — они не имели ни желания, ни сил, ни способностей докапываться до истинных причин смерти своих пациентов.
При первом взгляде на это заключение Айзенменгер подумал, что оно неоправданно подробное — его текст занимал два с половиной листа, исписанных с обеих сторон, и это при том, что описание большинства вскрытий умещается на одной странице. Однако первое впечатление оказалось обманчивым. Это заключение просто не могло быть короче: все жизненные органы — сердечно-сосудистая система, органы дыхания, желудочно-кишечный тракт, генито-уринарная, лимфоретикулярная и центральная нервная системы — имели какие-либо поражения. Фактически в каждом из внутренних органов Миллисент Суит были обнаружены злокачественные опухоли.
И чем дальше Айзенменгер читал, тем большее недоверие вызывал у него этот документ. Он перечитал заключение дважды, но так ничего и не понял. Оторвавшись наконец от текста, он поднял голову и поймал на себе внимательный взгляд Елены.
— Каков будет вердикт? — спросила она.
Айзенменгер не знал, что ответить. Он открыл было рот, потом закрыл его, недоуменно пожал плечами, снова пробежал взглядом заключение и только после этого произнес:
— Невероятно!..
— В каком смысле?
— У нее рак всего! В ее теле не было ни одного органа, который не оказался бы пораженным болезнью.
— Разве такое не может произойти на последней стадии рака?
— Раковая опухоль, разумеется, может распространяться, но, если верить этому заключению, болезнь просто-напросто поглотила девушку.
— И всего за какие-то полторы недели, — констатировала Елена.
Айзенменгер широко раскрытыми глазами уставился на нее. От одной только мысли, что рак убил несчастную Миллисент Суит за столь короткий срок, ему сделалось не по себе.
— У нее была неходжкинская лимфома, — добавила Елена. — Что это такое?
— Это общее обозначение опухолевых образований, развивающихся в клетках лимфоретикулярной системы. — Прочитав непонимание в глазах Елены, Айзенменгер добавил: — Белые кровяные тельца.
— А-а…
— В общем и целом неходжкинских лимфом существует около сорока видов — от тех, которые растут очень медленно, до тех, что развиваются довольно быстро. В этих случаях для спасения жизни пациента требуются большие дозы различных химических препаратов.
— По-видимому, именно этот вид лимфомы и был у Миллисент Суит.
Айзенменгер нахмурился и снова углубился в изучение протокола вскрытия.
— По-видимому, — медленно, растягивая слова на слоги, проговорил он.
Елена покорно продолжала ждать. Она знала, что означает такое выражение лица Айзенменгера. Прошло несколько минут, прежде чем доктор, внимательно прочитав заключение от первой до последней страницы, вновь обратился к титульному листу.
— Хартман, — прочитал он.
— Ты его знаешь?
Айзенменгер покачал головой:
— Никогда не слышал о нем.
Но в строке, где перечислялись присутствовавшие при вскрытии, Айзенменгер нашел одно знакомое имя: Белинда Миллер.
