Джон Гришэм - Признание
— Девяносто пять тысяч долларов.
— Девяносто пять тысяч долларов. А сколько осталось на счете?
— Ноль.
— Так я и думал. Марта, хочешь знать, куда пошли деньги?
— Хочу. И куда?
— На судебный процесс, расходы адвокатской конторы, свидетелей, приглашенных в качестве экспертов, на компенсацию расходов семьи для поездок на свидания с Донти. Не такая уж и процветающая некоммерческая организация. Все деньги перечислены через Интернет. Если честно, то у нас не было ни времени, ни людей на организацию сбора средств.
— И от кого в основном поступают деньги?
— От британцев и прочих европейцев. Среднее пожертвование составляет около двадцати долларов.
— Восемнадцать пятьдесят, — уточнила Бонни.
— Признанному виновным убийце очень трудно рассчитывать на пожертвования, каким бы ни было его дело.
— А в какой степени опустел твой личный карман? — поинтересовалась Марта.
Вопрос озадачил Робби. Даже Бонни пришла в замешательство и только пожала плечами.
— Точно не знаю, — признался он. — Навскидку я бы сказал, что потратил не меньше, чем тысяч пятьдесят, может, даже сто. Думаю, следовало выложить больше.
В салоне зазвонили телефоны. У Сэмми, оставшейся в офисе, появились вопросы к шефу, Кристи Гинце говорила с другим психиатром, а Аарон, сидевший за рулем, приложив трубку к уху, слушал, как ему что-то рассказывали.
Вечеринка началась с печенья из сладкого картофеля, который Рива вытащила из духовки. Она обожала готовить такое и есть, и, когда Шон Фордайс признался, что никогда ничего подобного не пробовал, она изобразила изумление. Он прибыл со своим стилистом, визажистом, секретаршей и агентом по рекламе, которые вились вокруг него, как пчелы. Дом Ривы и Уоллиса Пайк был запружен соседями и друзьями. Из двери сочился аппетитный запах жареной ветчины. Возле дома были припаркованы два огромных грузовика, и все члены съемочной бригады дружно хрустели печеньем.
Фордайс — ирландец с Лонг-Айленда — явно не обрадовался такому скоплению людей, однако привычно изобразил улыбку и стал раздавать автографы. Он был звездой, и здесь собрались его поклонники. Они покупали его книги, смотрели его передачи и повышали его рейтинг. Он сфотографировался на память, попробовал печенье с ветчиной и, похоже, остался доволен. Будучи низкорослым, толстым и с рыхлым лицом, он мало походил на звезду, но теперь это все было не важно. В темном костюме и очках в дорогой оправе он выглядел довольно импозантно и производил впечатление умного человека, хотя на самом деле таковым не являлся.
Съемку планировали провести в комнате Ривы, находившейся в огромной пристройке позади дома и напоминавшей раковую опухоль. Рива и Уоллис сидели на диване, а на заднем фоне располагались цветные увеличенные фотографии Николь. Уоллис был в галстуке и выглядел так, будто пару минут назад принял душ, что соответствовало действительности. Рива покрасила волосы и сделала прическу, натянула свое лучшее черное платье, но с косметикой явно перебрала. Фордайс устроился на стуле возле них. Над ним хлопотали помощники, которые опрыскивали ему лаком волосы и пудрили лоб. Техники установили свет, проверили звук, настроили мониторы. Соседям велели вести себя тихо, и они толпились позади камер.
Камера наехала на Фордайса, и он, поприветствовав телезрителей, сообщил, где находится, у кого берет интервью, и вкратце описал преступление, признание и приговор.
— Если не произойдет ничего неожиданного, — торжественно произнес он, — послезавтра мистер Драмм будет казнен.
Представив мать жертвы и отчима, он, естественно, выразил соболезнования по поводу постигшей их семью ужасной трагедии. Он поблагодарил за гостеприимство, отметив, что благодаря камерам весь мир может узнать об их скорби, и перешел к Николь.
— Расскажите нам о ней, — почти умоляюще попросил он.
Уоллис даже не пытался вставить хоть пару слов. Это был бенефис Ривы, у которой, стоило ей начать говорить, сразу покатились слезы. Но она так часто плакала на людях, что слезы абсолютно не мешали ей вести беседу и обстоятельно рассказывать о дочери.
— Вы скучаете по ней? — задал Фордайс свой излюбленный бессмысленный вопрос, призванный вызвать еще большую жалость.
Рива не подвела. Он передал ей свой белый платок, который достал из кармана пиджака, буквально излучая сострадание.
Наконец он перешел к казни, которая была гвоздем программы.
— Вы по-прежнему хотите на ней присутствовать? — спросил Фордайс, заранее зная ответ.
— О да! — подтвердила она, и Уоллис согласно кивнул.
— Почему? Что это для вас значит?
— Это значит очень много, — с готовностью ответила Рива. Мысль о возмездии высушила слезы. — Это животное лишило жизни мою дочь. Он заслуживает смерти, и я хочу быть там, чтобы смотреть ему в глаза, когда он будет испускать дух.
— Вы думаете, он станет смотреть вам в глаза?
— Сомневаюсь! Он трус! Человек, который мог совершить с моей малышкой такое, вряд ли найдет в себе силы посмотреть мне в глаза!
— А как насчет его последних слов? Вы хотите, чтобы он раскаялся?
— Да, но не думаю, что это произойдет. Он никогда не брал на себя ответственности за то, что сделал.
— Но он признался.
— Это так, но потом взял свои слова обратно и постоянно продолжал от них отказываться. Думаю, и на смертном одре, прощаясь со всеми, он вряд ли изменится.
— Мы будем с вами, Рива. Скажите, что вы почувствуете, когда объявят о его смерти?
От самой этой мысли у нее на губах появилась улыбка, но она быстро опомнилась.
— Облегчение, печаль, я не знаю. Это будет очередная глава в долгой и очень печальной истории. Но не последняя.
Услышав это, Уоллис слегка нахмурился.
— А что же тогда будет последней главой, Рива?
— Когда вы теряете своего ребенка, Шон, особенно при таких ужасных обстоятельствах, конца не бывает.
— «Конца не бывает…» — мрачно повторил он и, повернувшись к камере, картинно произнес еще раз: — Конца не бывает.
Во время короткого перерыва камеры передвинули и снова спрыснули лаком волосы Фордайса. Когда съемка продолжилась, ему удалось выдавить пару слов из Уоллиса, но не было никаких надежд, что при монтаже этот эпизод не вырежут.
Съемка длилась почти час, затем Фордайс быстро со всеми попрощался, поскольку готовил еще один сюжет — про казнь во Флориде. Он удостоверился, что всем известно о самолете, который ждет его в аэропорту. Рассчитывая, что казнь вызовет беспорядки, одна из съемочных бригад должна была задержаться в Слоуне на несколько дней.
Фордайс хотел приехать в Хантсвилль в четверг вечером, чтобы быть на месте казни, и очень рассчитывал, что она не будет перенесена. Его любимой частью программы было интервью по свежим следам с родственниками казненного при выходе из тюрьмы. Обычно те были раздавлены случившимся, но он знал, что всегда может рассчитывать на Риву, которая наверняка его не подведет и оживит передачу.
Глава 9
Дане потребовалось почти два часа, чтобы отыскать по телефону служащего, которого удалось уговорить проверить архивы и подтвердить, что 6 января 1999 года в Слоуне, штат Техас, Тревиса Бойетта действительно арестовали за управление автомобилем в нетрезвом виде. Когда он находился в тюрьме, к этому обвинению добавились и другие, уже более серьезные. Он внес залог и исчез из города. Обвинения были сняты, а дело закрыто, когда мистера Бойетта арестовали и приговорили к десяти годам тюрьмы в Канзасе. Служащий объяснил, что в Слоуне дела, которые не имели судебной перспективы, обычно просто закрывались. В настоящий момент никаких претензий или вопросов к Бойетту у полиции Слоуна и округа Честер не имелось.
Кит так и не смог заснуть и пил кофе, а в 7.30 он позвонил в адвокатскую контору мистера Флэка. Он и сам толком не знал, что скажет адвокату, если тот возьмет трубку, но они с Даной решили: нельзя просто так сидеть и ничего не делать. Когда секретарша отказалась его соединять с Флэком, он позвонил другому юристу.
Мэтью Бернс являлся помощником обвинителя и активным прихожанином церкви Святого Марка. Он был ровесником Кита, и они вместе учили своих сыновей отрабатывать удары в бейсболе. По счастью, во вторник утром Бернс оказался на месте, но был занят выступлениями в суде первой инстанции и другими текущими делами. Кит нашел нужный зал заседаний и, сев на заднем ряду, стал наблюдать за процедурой отправления правосудия. Примерно через час его терпение начало иссякать, и он уже подумывал уйти, но не мог решить куда. Бернс закончил очередное выступление перед судьей, сложил бумаги в портфель и направился к выходу. Он кивнул Киту, вышедшему за ним. В коридорах было шумно, и они, найдя место потише, устроились на потертой деревянной скамейке возле лестницы.
