Лоренсо Сильва - Нетерпеливый алхимик
— По распоряжению командира экипажа. Повторяю, вы должны покинуть самолет.
— Вероятно, произошла ошибка.
— Никакой ошибки, сеньор. Сожалею, но вынужден настаивать. Мы поможем вам вынести ручную кладь.
— Не смейте трогать мои вещи! — Я врос в кресло, не веря своим ушам. — Скажите командиру, пусть он явится сюда лично и попробует вывести меня силой.
Более парадоксальную ситуацию невозможно себе вообразить: командир экипажа и вдруг проходит в салон туристического класса, в котором вместе с остальными «отбросами общества» сидел я, и как раз на месте, где громче всего слышался гул моторов. Чтобы совершить такой акт мужества, ему сначала требовалось по меньшей мере перевоплотиться в капитана «Титаника» и спуститься в нижнюю часть трюма к ютившимся рядом со стоком нечистот эмигрантам. Суперкарго, тяжело вздохнув, побрел по проходу в направлении кабины и спустя минуту вернулся.
— Командир экипажа уполномочил меня довести до вашего сведения, что он является верховной властью на судне. А вы как пассажир в соответствии с правилами полета должны подчиняться его приказам. В противном случае мы вызовем на борт представителя Гражданской гвардии.
— Далеко ходить не придется, — ответил я. — Если вы во мне так нуждаетесь, то мне будет приятно оказать вам содействие. Сержант Гражданской гвардии Бевилаква к вашим услугам.
Я вынул служебное удостоверение и вложил ему в руку.
— Передайте его командиру вместе с заверениями в совершеннейшем к нему почтении. Ну-с, пошевеливайтесь, а насчет удостоверения, то я вам верю. Вы ведь его не присвоите, не правда ли?
Суперкарго внимательно изучил документ. Затем вернул его мне и зашагал по уже проторенной дорожке к кабинке пилотов. Через две минуты он снова завис над моим креслом.
— Прошу меня извинить, сержант, — пробормотал он смущенно. — Я принял вас не за того. Непростительная с моей стороны оплошность. Я действительно…
— С кем не бывает? Ничего страшного.
Когда суперкарго убрался под оторопелыми взглядами соседних с нами пассажиров, я шепнул Чаморро на ушко:
— Все-таки насколько важно добиться определенного положения в жизни. Сначала оказываешься в полном дерьме, а потом не только благополучно из него выбираешься, но еще заставляешь перед собой извиняться.
— Могу я поинтересоваться, что с тобой сегодня происходит? — подивилась Чаморро.
— Ровным счетом ничего. Они сами напросились. Я слишком ленив для скандалов, и тебе это известно как никому другому.
После всех перипетий мы благополучно приземлились в Малаге. В воздухе ощущалась удушливая жара и предреволюционная обстановка, созданная скопищем обгоревших на солнце туристов, которые, толкаясь чемоданами, теснились в коридорах и залах аэропорта в ожидании вылета. Наблюдая за ожесточенными людьми, получившими вместо приятного отдыха лишь бесконечную борьбу за место под солнцем, я стал подозревать, что старушка Европа, пресыщенная устроенным бытом, время от времени нарочно устраивала своим чадам светопреставление — должно быть, во искупление грехов.
Помыкавшись в пробках, сопоставимых с мадридскими в часы пик и, судя по номерам машин, созданных отчасти по вине все тех же вездесущих мадридских водителей, мы наконец добрались до кабинета лейтенанта Гамарры. Перед нами предстал худощавый мужчина с волосатыми руками и порывистыми, плохо скоординированными движениями. Он встретил нас с чрезвычайной любезностью.
— Добро пожаловать в Коста-дель-Соль. Великолепное место, — заверил он нас и добавил: — В любое время года.
— Мы уже заметили, — ответил я.
Я чувствовал себя не лучшим образом: тут и жара, и абсурдные приключения по дороге, и томившая меня неизвестность в отношении нашего расследования, окруженного странными событиями, и мне казалось, будто в моем мозгу завелась какая-то червоточина, которая, разлагая его на фрагменты, не давала возможности собрать мысли воедино. Чаморро, напротив, пользуясь преимуществами молодости, показала себя в полном блеске умственных способностей. К довершению впечатления не могу не упомянуть про золотистый загар на фоне яркого летнего платья и магическую притягательность взгляда. Недаром первые минуты нашего знакомства лейтенант не замечал ничего вокруг, кроме моей помощницы.
— Было бы неплохо, чтобы вы нас сориентировали, откуда начать поиски, — промямлил я, стараясь выйти из ступора.
— Хорошо, — сказал он, очевидно, борясь с тем же состоянием. Если все заумные антропологические теории о взаимосвязи между физиономическими особенностями человека и наклонностями его натуры, какие мне приходилось изучать, правда, не помню, где и когда, не являются полным бредом, то Гамарра соответствовал типу человека, наделенного пылким чувственным темпераментом. — По логике вещей, — продолжил он, — вы, наверное, начнете с посещения его последнего пристанища. Вот вам адрес, оставленный Василием, когда он подавал заявление о розыске.
Гамарра протянул мне листок бумаги с адресом. Я стал читать: конечно же «Вистамар»[45] — вполне предсказуемый шаблонный ярлык, приклеиваемый к каждому жилому комплексу, расположенному недалеко от моря, затем номер корпуса, квартиры и название одного из поселков средних размеров, которые сковали побережье железобетонной цепью уродливых зданий, навсегда покончив с этим благодатным уголком природы.
— Больше никаких сведений? Например, род его деятельности или какие-нибудь привычки, — спросила Чаморро.
— А как же? — ответил Гамарра, напустив на лицо столько благости, что я даже растерялся — его поведение разрушало все мои построения о физиогномике как техники психологического анализа. — Здесь написано, что он представитель.
— Представитель чего? — поспешил вставить я.
— Там написано, представитель. А что и кого он представляет — неизвестно.
По лицу Гамарры бродила скользкая улыбочка. На какое-то мгновенье я засомневался, чему она обязана: то ли вожделению, внушенному прелестями Чаморро, то ли он просто наслаждался моими муками. А может, и то и другое вместе взятое, поскольку лейтенант откинулся на спинку кресла и, явно рисуясь, проговорил:
— Ты нас совсем ни во что не ставишь, Вила. Однако не воображай, будто меня каким-то образом задевает твое пренебрежение; все вы, северяне, одним миром мазаны, — я уже привык.
Меня так и подмывало объяснить ему, что к чему, но я уже давно научился избегать подобных ловушек в разговоре, а потому вовремя удержался. Зачем давать человеку пищу для переливания из пустого в порожнее?
— Право, я не так уж плох, как вы обо мне думаете, господин лейтенант, — ограничился я замечанием.
— Тебе лучше знать. Так вот, сержант. Я обещал продолжить поиски и сдержал слово. У меня припасена приятная неожиданность.
— Неужели вы его нашли?
— Конечно нет. Ты узнал бы об этом в первую очередь. Я не собираюсь делать за тебя работу, но облегчить ее — всегда пожалуйста. Тому не будет недели, как вашего Василия видели в одном модном клубе. По словам моих информаторов, он уже и думать забыл о своей милашке.
— Надеюсь, мне не придется умолять вас сообщить название клуба, господин лейтенант.
— Разумеется, нет. Название и адрес на обратной стороне листа.
Как и любому человеку, мне неприятно чувствовать себя последним болваном, но я вынужден был признать, что недооценил Гамарру. Перевернув листок, я прочитал: «Распутин».
— Надо же, какое совпадение!
— Я могу вас проводить, — предложил он как бы невзначай. — Эта часть побережья похожа на лабиринт, в котором легко заблудиться.
— Нет необходимости, господин лейтенант, — в ужасе отпрянула Чаморро. — Мы сами справимся.
Я бросил на нее взгляд. Выражение ее лица говорило: она скорее сунула бы голову в пасть Минотавру, чем согласилась провести еще несколько минут в компании лейтенанта.
Глава 9
Бедный Григорий
Мы разместились неподалеку от города в пансионате, принадлежавшем военному ведомству. В последние дни от невиданного наплыва отдыхающих здесь творилось что-то похожее на вавилонское столпотворение, преимущественно из отставников, которые не упустили случая отхватить себе лучшие номера. Нам повезло: кто-то отказался от брони, однако пришлось разделить один номер на двоих. Если совместное проживание и вызвало в Чаморро смущение, то она держала его при себе. Я же пришел в отчаяние. Мне, подобно Симеону Столпнику,[46] предстояла ночь сладких искушений от Лукавого.
Пообедали мы там же, в столовой пансионата, и после кофе я предложил Чаморро вздремнуть, разумеется, в одиночестве, а сам решил прошвырнуться по окрестностям или, за неимением лучшего, пойти в салон проглотить очередную порцию вздора, предлагаемого телевидением. Чаморро с благодарностью приняла мою жертву, и два следующих часа я провел в полузабытье, один на один с мрачными мыслями, прерванными ненадолго документальным фильмом — трогательной и печальной историей о постепенном вымирании львиного прайда в кратере вулкана Нгоронгоро. Не спорю, фильм от начала и до конца постановочен, тем не менее данное обстоятельство ничуть не умаляет его художественных достоинств. У меня слабость к таким историям; они ассоциируются с распутыванием тончайших нитей преступления. В них все подлинно, цельно, все закономерно и оправданно и одно явление неумолимо вытекает из другого. Тут не имеют значение ни содержание, ни идея, а важно, какими изобразительными средствами они передаются; даже такую высокую трагедию, как гибель львиц в Нгоронгоро, можно живописать тончайшими мазками истинного художника, а можно намалевать грубой кистью маляра.
