Сара Шепард - Милые обманщицы. Идеальные
– Какой ужас! – Мона чуть не плакала. Она натянула жакет на голову, как это делают селебритиз, когда скрываются от папарацци.
– Я сейчас же позвоню им и устрою скандал, – воскликнула Ханна, доставая из сумки «блэкберри» и судорожно выискивая телефон компании воздушной рекламы. Где справедливость? Она же старательно вывела текст самым аккуратным и четким почерком, прежде чем передать его по факсу. – Я так сожалею, Мон. Даже не знаю, как это произошло.
Лицо Моны под полами жакета казалось мрачнее тучи.
– Ты сожалеешь? – прошипела она. – Еще бы. – Она спустила жакет на плечи, резко поднялась из-за стола и зашагала прочь так быстро, как только позволяла высоченная танкетка босоножек от «Селин».
– Мона! – Ханна вскочила вслед за ней. Она тронула Мону за руку, и подруга притормозила. – Это ошибка! Я бы никогда так не поступила!
Мона шагнула к ней. Ханна уловила аромат французского лавандового мыла.
– Угробить годовщину нашей дружбы – это ладно, но я никогда не думала, что ты попытаешься испортить мою вечеринку, – прорычала она достаточно громко, чтобы все слышали. – Но ты хочешь вести такую игру? Отлично. Не приходи. Твое приглашение официально отменено.
Мона рванула дверь нараспашку, раскидывая по сторонам попавшихся на пути малолетних ботанов, которые едва не угодили в каменные вазоны.
– Мона, постой! – слабым голосом позвала подругу Ханна.
– Иди к черту! – полуобернувшись, заорала Мона.
Ханна попятилась назад, ее всю трясло. Когда она оглядела внутренний дворик, то увидела, что все пристально смотрят на нее.
– Ну и хамка, – шепнула Дездемона Ли своим подружкам из команды по софтболу.
– Овца, – донеслось со стороны покрытых мхом поилок для птиц, где столпились мальчишки из младших классов.
– Лузер, – пробормотал анонимный голос.
Из кафетерия потянуло запахом пряной хрустящей пиццы, и Ханну охватило до боли знакомое ощущение, в котором смешались тошнота и зверский голод. Она вернулась за стол, где осталась ее сумочка, и рассеянно пошарила в боковом кармашке в поисках аварийного пакетика сырных крекеров. Она запихивала их в рот один за другим, даже не пробуя на вкус. Когда она подняла глаза в небо, пушистые фигурные облака, рекламирующие вечеринку у Моны, уже рассеялись.
На небосклоне угрожающе зависла неизвестно откуда взявшаяся буква: «Э».
16. Кто-то целуется в печи…
В ту же среду, в обеденный перерыв, Эмили быстро шагала по коридору художественной студии.
– Приве-е-ет, Эмили, – нараспев произнес Коди Уоллис, первая ракетка роузвудской школы.
– Привет? – Эмили оглянулась через плечо. Кроме нее, в коридоре больше никого не было – неужели Коди действительно поздоровался с ней?
– Классно выглядишь, Эмили Филдс, – пробормотал Джон Декстер, невероятно сексуальный капитан школьной команды по гребле. Эмили даже не смогла выдавить из себя приветствие – в последний раз Джон разговаривал с ней в пятом классе, на уроке физкультуры. Они играли в вышибалы, и Джон попал ей мячом в грудь. Позже он подошел к ней и сказал, ухмыляясь: «Прости, я зашиб тебе сиську».
Никогда еще с ней такого не бывало, чтобы столько людей – особенно парней – улыбались ей, махали рукой, здоровались. Сегодня утром Джаред Коффи, вечно погруженный в раздумья старшеклассник, который ездил в школу на винтажном мотоцикле «Индиан» и обычно не снисходил до разговоров с кем-либо, настоял на том, чтобы купить ей черничный маффин в торговом автомате. И, когда утром после второго урока Эмили шла в следующий класс, ее сопровождал небольшой эскорт из мальчишек-девятиклассников. Один из них снимал ее на камеру телефона – и уже, наверное, выложил ролик в «Ютьюб». Она шла в школу, готовая к тому, что ее будут дразнить вчерашней фотографией, так что все происходящее оказалось своего рода… неожиданностью.
Когда из двери гончарной мастерской вдруг высунулась рука, Эмили вздрогнула и даже вскрикнула. Следом за рукой материализовалось лицо Майи.
– Тсс. Эм!
Эмили посторонилась, чтобы не стоять на проходе.
– Майя. Привет.
Майя взмахнула ресницами.
– Пойдем со мной.
– Сейчас никак не могу. – Эмили посмотрела на громоздкие часы «Найк» на запястье. Она опаздывала на ланч с Беккой – маленькой Мисс Три Топс. – Может, после школы?
– Нет, это займет всего секунду! – Майя метнулась в пустую мастерскую и, проведя ее по лабиринту парт, подвела к печи в человеческий рост и с отдельным входом. Эмили удивилась, когда Майя толкнула тяжелую дверь, скользнула внутрь печи, а потом высунула голову и усмехнулась. – Идешь?
Эмили пожала плечами. В печи царил полумрак, пахло деревом и теплом – как в сауне. На полках стояли десятки ученических горшков. Преподаватель по керамике еще не ставил их в обжиг, так что они пока были кирпично-красными и липкими.
– Как здесь чисто, – задумчиво произнесла Эмили вполголоса. Ей всегда нравился землистый, влажный запах сырой глины. На одной из полок стоял горшок, который она слепила на прошлом уроке. Ей казалось, что она отлично справилась с заданием, но, увидев сейчас свою поделку, заметила вмятину.
Эмили вдруг почувствовала, как руки Майи скользнули по спине, поднимаясь к плечам. Майя развернула ее лицом к себе, и их носы соприкоснулись. От Майи, как обычно, пахло банановой жвачкой.
– Думаю, это самая сексуальная комната во всей школе, согласна?
– Майя, – предупредила Эмили.
Они должны остановиться… только вот… руки Майи несли такое блаженство.
– Никто не увидит, – возразила Майя. Она пробежалась пальцами по сухим, выбеленным волосам Эмили. – И к тому же все и так знают про нас.
– Тебя что же, не трогает то, что случилось вчера? – спросила Эмили отстраняясь. – Разве ты не чувствуешь себя… оскорбленной? Будто тебе плюнули в душу?
Майя задумалась на мгновение.
– Не особо. Да и вообще всем по фигу, по-моему.
– Это действительно странно, – согласилась Эмили. – Я думала, что сегодня мне придется несладко – будут дразнить и все такое. Но вместо этого… Я вдруг стала безумно популярной. Мне не уделяли столько внимания даже после исчезновения Эли.
Майя усмехнулась и тронула Эмили за подбородок.
– Вот видишь? Я же говорила, что опасаться нечего. Правда, классно все получилось?
Эмили отступила назад. В тусклом свете лицо Майи приобрело дьявольский зеленоватый оттенок. Вчера она видела Майю на трибунах… но после того как обнаружила фотографии, уже не смогла ее отыскать. Майя хотела, чтобы их отношения стали более открытыми. Мерзкое чувство нахлынуло на нее.
– Что ты хочешь этим сказать?
Майя пожала плечами.
– Только то, что автор этой идеи здорово облегчил нам жизнь.
– Н-но мне не легче. – Эмили запнулась, вспоминая, где должна находиться прямо сейчас. – Мои родители рвут и мечут после этой фотки. Теперь я должна вступить в какую-то программу, чтобы доказать им, что я не лесби. А иначе они отправят меня в Айову к тете Хелен и дяде Аллену. С концами.
Майя нахмурилась.
– Почему ты не сказала родителям правду? Что ты такая, какая есть, и это невозможно изменить. Даже в Айове. – Она пожала плечами. – Я еще в прошлом году объявила своим о том, что я бисексуалка. Поначалу они, мягко говоря, притухли, но потом ничего, смирились.
Эмили возила ногой взад-вперед по гладкому цементному полу.
– Твои родители – другие.
– Может быть. – Майя отступила на шаг. – Но послушай. С прошлого года, когда я, наконец, стала честна с самой собой и всеми остальными, я чувствую себя такой счастливой. Никогда еще мне не было так хорошо.
Взгляд Эмили невольно упал на змейку шрама на внутренней стороне предплечья Майи. Она вспомнила, как Майя рассказывала, что раньше резала себя ножом – это ее успокаивало. Неужели признание в том, какая она на самом деле, помогло избавиться от этой привычки?
Эмили зажмурилась, и перед глазами тотчас всплыло сердитое лицо матери. В голову полезли мысли о самолете, уносящем ее в Айову. О том, что она никогда больше не заснет в собственной постели. Родители возненавидят ее до конца жизни. Комок застрял в горле.
– Я должна сделать то, что они просят. – Эмили уперлась взглядом в окаменелую жвачку, прилепленную к полке печи. – Мне пора. – Она открыла дверь и вышла в классную комнату.
Майя последовала за ней.
– Подожди! – Она поймала Эмили за руку, и, когда Эмили повернулась, нашла глазами ее лицо. – Что ты хочешь сказать? Ты бросаешь меня?
Эмили устремила взгляд в дальний угол класса. Над учительским столом висел плакат: «Я ЛЮБЛЮ ГОРШКИ!»[53]. Только кто-то пририсовал к восклицательному знаку листик марихуаны.
– Роузвуд – это мой дом, Майя. Я хочу остаться здесь. Прости.
Она поспешила к выходу, ловко огибая чаны с глазурью и гончарные круги.
