Джош Бейзел - Бей в точку
— Чему могу? — спрашивает он, немного отклоняя назад голову для лучшего обзора.
— Мы ищем черного старика в инвалидной коляске.
Несколько секунд мужчина насвистывает незнакомую мне мелодию, а затем спрашивает:
— Зачем?
Мершон вступает в разговор:
— Нам нужен точно такой на Рождество, а в магазине, торгующем черными стариками в инвалидной коляске, ни одного не осталось.
— Это больной, сбежавший из госпиталя, — поясняю я.
— Психический?
— Нет. У него гангрена ноги. Хотя с мозгами у него тоже не все в порядке.
Мужчина на миг задумывается, все с тем же свистом.
— Почему-то я вам верю, идиоты несчастные. Он двинулся в сторону парка.
— А к вам, — спрашиваю, — зачем наведывался?
— Попросил одеяло.
— И что, дали?
— Дал ему кем-то забытый пиджак. Накинул на плечи. — Новый приступ насвистывания прерывает озноб. — Ну что, всё, что ли?
— Всё, — говорю. — За нами должок. Загляните к нам в больницу, проверим вашу эмфизему.
Мужчина опускает взгляд на монограмму, что вышита на нагрудном кармане моего халата.
— Спасибо, доктор Луиза.
— Меня зовут Питер Браун. Мой коллега Мершон. Этот визит вам ничего не будет стоить.
Мужчина разражается сипатым смехом, потом у него перехватывает дыхание.
— Однако и без больницы дожил ведь до седых волос, — говорит он.
— С этим не поспоришь, — соглашаюсь я.
По пути вниз Мершон спрашивает меня, как я догадался, что у этого типа эмфизема легких. Я начинаю перечислять разные внешние признаки, а затем в свою очередь задаю вопрос:
— Мершон, кто обычно свистит?
— Придурки?
— Так. А еще кто?
Мершон, подумав, продолжает:
— Люди, которые заклинены на чем-то, по ассоциации с этим предметом. Например, проверяя черепно-мозговую деятельность, ты начинаешь насвистывать «Голову держи повыше».
— Неплохо. А еще люди насвистывают, подсознательно желая увеличить давление воздуха в легких, чтобы прогнать через ткани больше кислорода.
— Ё.
— Вот тебе и «ё». Помнишь в «Белоснежке» каменоломню, где трудились гномы?
— Ну, допустим.
— Если бы, вкалывая рядом с ними, ты заработал силикоз, ты бы свистел с утра до вечера.
— Нифигос.
— Вот так.
Рядом с ним я почувствовал себя профессором Мармозетом.
Мы обнаруживаем Мосби на территории Риверсайд-парка, в павильоне из песчаника, нависающем над Гудзоном. Великолепный вид портят неприятные порывы ветра с брызгами в лицо. Даже пластмассовые сабо тебя не защищают. Снег летит сверху, взвихривается с земли. У нашего беглеца побелели волосы и ресницы.
— Как дела, мистер Мосби? — пытаюсь я перекричать ветер.
Он с улыбкой поворачивается ко мне:
— Как обычно, доктор. А что у вас?
— Вы знакомы с Мершоном?
— Конечно, — отвечает Мосби, не глядя в его сторону. — Скажите, доктор, почему нас так тянет к реке?
— Не знаю, — говорю. — Наверно, я пропустил эту лекцию в медицинской школе.
— Я думаю, время от времени нам хочется взглянуть на творения Создателя. Может, было бы меньше побегов из лагеря для военнопленных, если бы вокруг насадили цветы.
— Если мне захочется взглянуть на творение Создателя, — встревает в разговор Мершон, — я выберу женскую «киску».
— А вы их видите поблизости? — поинтересовался Мосби.
— Увы, сэр.
— Тогда придется удовольствоваться рекой. — Только сейчас Мосби обращает внимание на стрижку Мершона. — Что это, парень, у тебя на голове?
Еще немного — и они сведут меня с ума.
— Послушайте, — говорю, — а не вернуться ли нам всем в больницу?
В вестибюле я еще раз, чисто рефлекторно, набираю профессора Мармозета. Заранее стискиваю зубы, ожидая объяснения с его секретаршей, но на этот раз отвечает он сам.
— Да, привет, Карл... — слышу, как он говорит кому-то.
— Профессор Мармозет?
— Да? — В его голосе слышится растерянность. — Кто это?
— Это Ишмаэль, — говорю. — Одну секунду. — Я поворачиваюсь к Мершону: — Тебе можно доверить это дело?
— Конечно, док, — отвечает он.
— Верю, — говорю, глядя ему прямо в глаза. Иногда это действует на людей вдохновляющее. — Отвези его в ФТ и подожди двадцать минут, а заодно поинтересуйся, почему не состоялся его прием у врача. Скорее всего, они тебе ответят, что никакого приема ему не назначали, тогда вези его к нам и скажи на посту, что в ФТ напортачили. Все понял?
— Все.
— Верю, — говорю и, отняв ладонь, снова обращаюсь в трубку: — Профессор Мармозет?
— Ишмаэль! Я жду звонка, так что не могу долго говорить. Что там у тебя?
Вот именно. От радости, что слышу его голос, я вдруг забыл, зачем звоню.
— Ишмаэль?
— Есть пациент, у него рак клеток, — начинаю я.
— Печально. Дальше.
— Некто по имени Френдли собирается делать ему лапаротомию. Я посмотрел в компьютере...
— Джон Френдли?
— Он самый.
— А это твой пациент?
— Мой.
— Тогда пусть его оперирует кто-нибудь другой.
— Почему? — спрашиваю.
— Ты же хочешь, чтобы он выжил?
— Но этот Френдли — самый высококотирующийся хирург в Нью-Йорке.
— Если верить журналам. Его статистика — дутые цифры. Он приносит в операционную кровь из своих запасов, чтобы в отчетах не было ни слова о переливаниях. Если без дураков, от него можно ждать всего.
— О господи. У него был больной, и он отдал приказ: не применять реанимацию.
— Вот-вот. Зачем вешать на себя летальный исход, когда имеешь дело с «овощем»!
— Блин! И как же мне теперь от него отбояриться?
— Давай подумаем. — Профессор берет небольшую паузу. — О'кей. Позвони гастроэнтерологу Леланду Маркеру в Корнеле. Он, скорее всего, сейчас катается на горных лыжах, но секретарша его разыщет. Скажешь ей, что Биллу Клинтону требуется лапаротомия и что он, дабы его не засекли репортеры, лег в Манхэттенскую католическую больницу под чужим именем. Назовешь ей имя своего пациента. Когда все разъяснится, Маркер придет в бешенство, но будет уже поздно, и ему придется прооперировать.
— Боюсь, у меня на это нет времени, — отвечаю. — Операция через пару часов.
— Ну, тогда плесни Френдли в кофе жидкий экстази, хотя... если верить слухам, он и бровью не поведет.
Я приваливаюсь к стене. Звон в ухе делается громче, голова кружится.
— Профессор Мармозет, — говорю я через силу, — мне надо, чтобы этот пациент выжил.
— Кажется, придется прибегнуть к дистанционному методу лечения.
— Нет, то есть... я хочу сказать... этот пациент обязан выжить.
Пауза на том конце.
— Ишмаэль, у тебя все в порядке?
— Нет. Я должен спасти этого больного.
— Почему?
— Долгая история. Но можете поверить мне на слово.
— Мне за тебя тревожно.
— Не волнуйтесь. Какой от этого прок?
Новая пауза. Он обдумывает ситуацию.
— Ну хорошо, — говорит он наконец. — У меня сейчас важные разговоры, но ты мне перезвони, как только у тебя что-нибудь прояснится. Оставь сообщение. А вообще... по-моему, тебе стоит взяться за скальпель.
— Взяться за скальпель? Я не оперировал со времен медицинской школы, да и там ничем особенно не мог похвастаться.
— Я помню, — говорит он. — Но хуже, чем у Джона Френдли, у тебя все равно не получится. Так что удачи.
С этими словами он отключается.
ГЛАВА 12
С Магдалиной я познакомился в день свадьбы Дениз, 13 августа 1999 года. Она играла на виоле в струнном секстете. Вообще-то она выступает в квартете, но на свадьбы люди чаще заказывают шестерых музыкантов, и в этих случаях ее агент сколачивал особую группу. Одним словом, на свадьбе Дениз играл секстет, а после ужина работал диджей.
Это была большая свадьба на Лонг-Айленде, в загородном клубе, к которому принадлежала семья жениха. Дениз сделала свой выбор в пользу восточного побережья, поскольку там жила почти вся ее дальняя родня. Нас со Скинфликом усадили от нее за километр.
По умолчанию считалось, что я у Скинфлика за няньку и, стало быть, должен следить за тем, чтобы он на трезвую голову либо по пьянке не выкинул какой-нибудь номер. Это была та еще работка, и надолго меня не хватило. Я сам хорошо набрался, чтобы не слушать его бесконечные жалобы. Отчасти я внутренне согласился с тем, что ему следует устроить сцену и умыкнуть Дениз прямо со свадьбы. Уж наплюй на всякие условности и хоть раз поступи так, как написано в этой хреновине под названием «Золотая ветвь».
Но ритуалы превращают нас в полных идиотов. Мы вроде птиц, которые спят, засунув под крыло голову, потому что так всегда спали их предки. Глупо вносить в дом на руках молодую жену, если никто уже не помнит, что это связано со стародавней историей о похищении сабинянок. Это сказал Плутарх, еще две тысячи лет назад. Мы до сих пор рисуем Костлявую с косой на плече, а почему бы не посадить ее на трактор?
